Колокола истории - Андрей Фурсов

Коммунистическая зона возникла, во-первых, на месте (и вместо) самодержавной России, считавшейся вместе с Австро-Венгрией последним оплотом Старого Порядка. Во-вторых, на месте единственной по-настоящему мировой и некапиталистической империи; в-третьих, империи, не сокрушенной ни немцем, ни капиталом. Возможна и другая постановка проблемы: капитализм не мог по целому ряду причин предложить положительное решение проблем, стоявших перед Россией, и она выбрала отрицательный вариант взаимодействия с ним. Но для того, чтобы реализовать этот вариант, нужно было заполнить вакантную некапиталистическую зону в самой Капиталистической Системе, стать компонентом его двойной массы, его отрицательным зарядом и поддерживать капитализм сопротивлением ему.

Конкретно эта поддержка заключалась в том, что СССР организовал, причем на основе универсалистской легитимации, приятно пахнущей Просвещением, Жюль Верном и XIX в., огромное пространство, которое индустриальный капитализм не мог не только переварить, но и проглотить, не мог ни использовать на капиталистический лад, ни контролировать. И в то же время не мог оставить в бесконтрольном и беспорядочном состоянии. Наличие СССР, пусть антикапиталистической зоны, но члена международной межгосударственной («вестфальской») системы, а потому — государства, потому — носителя капиталистической функции, хоть и негативного, решало эту задачу. Разумеется, СССР стал центром притяжения для всех антикапиталистических сил, он их упорядочил. Но тем самым он сделал их более предсказуемыми для капитализма, в целом подпадающими под логику «государственных интересов СССР». А потому — манипулируемыми посредством СССР. Договариваясь и контактируя с Коммунистической Системой как с «государством СССР», капитализм мог косвенно, опосредованно если не контролировать, то политически воздействовать на те регионы, которые он не контролировал экономически.

Наконец, в той зоне мира, которую капитал контролировал экономически, само существование коммунизма, СССР придавало дополнительную политическую и идеологическую легитимность капитализму, западному образу жизни. Гегемону этой системы эпохи функционального капитализма (1914/1917–1991) — США при всех его жандармских акциях существование СССР позволяло сохранять облик «оплота свободы» в мире, противостоящего «коммунистической тирании», обеспечивало его врагом (или образом врага), способствующим консолидации вокруг США «всех друзей свободы и демократии» (а кто не с нами — тот против нас, значит — коммунист; а подать сюда, например, Патриса Лумумбу!). Если бы даже СССР не возник, то капитализм должен был бы его выдумать. Или выделить из своей среды, выбрать. Сказал же Бисмарк в свое время, что социалистический эксперимент провести, конечно, надо, но для этого следует выбрать страну, которую не жалко. Выбирать, однако, не пришлось. Доброволец нашелся — страна, которая вошла в «горящую избу» мировых войн Россией, а вышла Союзом и дважды на скаку останавливала Германию.

Но и России ее превращение в нечто типа «антикапиталистического лагеря СССР» логически было необходимо не менее, чем капитализму. Ей тоже нужна была новая организация (прежняя устарела), пусть на антикапиталистический лад, огромного евразийского пространства, евразийского Heartland'a, на котором в истории не то что феодализма и капитализма, но и просто чистых, неразмытых социальных форм, спрессованного социального времени отродясь не было. Чистые социальные формы — будь то «азиатский» способ производства, античное рабовладение, феодализм или капитализм — могут возникать и возникали в Евразии только на ограниченном пространстве Прибрежного Пояса — от побережья Японского и Желтого морей до побережья Бискайского залива и пролива Ламанш. Логика и содержание развития двух этих зон Евразии совершенно различны, и это различие значительно глубже, чем таковое между капитализмом и некапиталистическими формами.

Перед нами — принципиально разные варианты освоения земного пространства — времени (времени — пространства), требующие принципиально разных методов, теорий и форм организации знания. Это — особая проблема, мы не будем в нее углубляться. Отмечу лишь то, что необходимо с точки зрения нашей темы. Только отталкиваясь от капитализма с опорой на него, используя его функцию, Русская Система могла перейти в новое структурно-историческое состояние. Выкупавшись в котле мировой войны Капиталистической Системы, революции и гражданской войны, умытая кровью Россия обернулась «добрым молодцем» СССР о пятнадцати головах.

В известном смысле функция капитала для Русской Системы стала в начале XX в. одновременно и спасением, и проклятием. Обе эти характеристики тогда оказались выраженными неизмеримо сильнее, чем в начале XVIII в., и потому Антихрист-2 Русской Истории (Ленин) оказался неизмеримо мощнее Антихриста-1 (Петра I). Неудивительно: Петр опирался и отталкивался от варварского североевропейского капитализма, Ленин — от глобального мирового; во времена Петра функция капитала еще не была столь мощной и интериоризованно-автономной; Ленин использовал и укрощал уже мощную и автономную социальную функцию капитала.

Но использовал и укрощал не в центре Капиталистической Системы, не в ядре Европейской цивилизации. В последнем субстанция, накопленная Европейской цивилизацией и капитализмом как стадией развития этой цивилизации (и одновременно ее отрицанием) и сконцентрированная на ограниченном пространстве, спрессованная во времени (субстанция и есть спрессованное время), оказалась действенным оружием против отрыва функции, «разгуляя» последней. «Прессовать», овеществлять время возможно только на ограниченном пространстве. Для «разгуляя» функции, ее побед в качестве первичного необходимого условия требуется, напротив, значительное («неограниченное») пространство.

Евразийское пространство России, способное истончить любую материальную субстанцию, как нельзя лучше подходило для этого. Более того, функция капитала (оторванная от него в виде власти и слившаяся в историческом экстазе любви-самоуничтожения — «брак паукообразных», Totliebe — с властью-субстанцией Русской Системы) вообще оказалась исторически наиболее плотной и эффективной формой организации евразийского пространства России. Негативная функциональная капитализация — коммунизм — предоставил этому пространству и угнездившимся на нем Власти и Популяции (населении) такую форму организации, какая до, без и помимо капитализма здесь никогда не возникла бы.

Разумеется, на евразийских просторах и до XX в., до эпохи функционал-капитализма, существовали различные формы организации. Но если поставить их рядом с теми, что были выработаны тысячелетней эволюцией зоны Прибрежного Пояса Евразии — зоны «ограниченных пространств», то последние приобретают черты «порядка», а первые — «хаоса». Конечно, «порядок» и «хаос» — явления относительные, взаимопревращающиеся. И все же. Огромная часть глубинной Евразии в течение многих столетий была организована как минимум на порядок, на уровень ниже, чем цивилизации Востока, Юга и Запада евразийского побережья. Последнее противостояло глубинным зонам как Порядок — Хаосу. И не случайно желание китайских и римских императоров отгородиться от Глубинного Хаоса и Хаотической Глубины великими стенами и валами. Это был первобытный хаос, давно уже преодоленный на ограниченных пространствах Побережья.

В эпоху до капитализма глубинная зона Евразии постоянно создавала проблемы для Побережья: оттуда приходили кочевники и вообще катились волны переселяющихся народов, там внезапно возникали великие империи — например, Монгольская, которая как бы нависала над Прибрежным миром. Империи эти не отличались ни стабильностью, ни высоким уровнем или сложностью организации. Тем не менее докапиталистический мир, неспособный контролировать Зону Хаоса, не испытывал в этом производственной потребности. Это не было его экзистенциальной проблемой. Для капитализма, возникшего на Дальнем Западе Евразии и к середине XIX в. не только охватившего весь Прибрежный пояс, докатившись до Дальнего Востока, но и окольцевавшего своей властью почти весь мир, русская Евразия стала экзистенциально-производственной проблемой.

Эту зону, повторю, нельзя было ни включить в капиталистическое время, в мир капиталистической собственности, т. е. субстанциализировать, ни оставить без контроля. Голая функция капитала решила эту проблему. Но Русской Системе, превратившей эту функцию в коммунизм (можно и иначе: функция капитала исторически превратила Русскую Систему в коммунизм), функция капитала предоставила такие организационные формы, которых ни та, ни характерная для нее власть сами по себе выработать не могли. Таким образом, по крайней мере, пока коммунизм исторически оказался высшей и наиболее эффективной формой организации глубинной зоны Евразии, зоны «первобытного хаоса»; иными словами, коммунизм, коммунистический порядок — это не порядок и не хаос, это результат их взаимодействия. Упорядоченный хаос, хаотический порядок — в таких потоках и проблема развития стоит иначе, чем обычно.