Тайна Высокого Замка - Златослава Каменкович

— Это, дядя, хорошо, что вы против мачехи. Ни в одной сказке нет доброй мачехи. Все они злые и сирот изживают со свету. Ей-богу, что так…

Каменщик закрыл ладонью рот. Глаза его смеялись.

Петрик мог ещё сказать: зачем Олесю мачеха? Разве Петрика мама не моет им пол, не стирает, не штопает, не латает бельё? А когда каменщик покупает мясо, разве мама не варит для них борщ или суп с лапшой?

Конечно, мясо отец Олеся стал приносить недавно, с тех самых пор, как устроился работать не по специальности — грузчиком на бойне. А то и они всю зиму питались одной картошкой.

Зато в семье Василька даже эту, казалось бы, вполне доступную бедняцкую еду и то не всегда видели дети.

Бабушка Василька как-то пожаловалась маме Петрика:

— Боже милосердный, у зятя моего золотые руки, всякое ремесло знает, а бьётся человек в нужде, как рыба об лёд, не может прокормить деток, — утирала слёзы старушка. — Весь зимний сезон проходил без работы. И сейчас нигде не берут. Подрядчики норовят сельских принимать, что приходят из голодных сёл на заработки. Им можно половину платить, и то в ножки будут кланяться. И страйковать не станут…

Когда Петрик с Дариной пришли навестить больную мать Василька, даже они испугались той бедности, какую здесь увидели.

Три русоволосые сестрички Василька, босые, в стареньких ситцевых платьицах, застенчиво жались к жестяной печке, на которой в плоской алюминиевой кастрюле что-то варилось. Четвёртая же, девятилетняя девочка, её звали Катруся, деловито хлопотала возле шкафчика, нарезая ломтики ржаного хлеба.

По мнению Петрика, мама очень хорошо поступила, что принесла больной молоко и белую булку. И уж как благодарила больная маму за пальтишко, которое Петрик уже не носит, вырос из него, а одной из сестричек Василька оно было в самую пору.

И пока мамы тихо поверяли друг другу какие-то женские тайны, о которых, видно, не полагалось знать детям, Василько подвёл Петрика к своим сестричкам.

— Будешь, Петрик, кушать обед? — вежливо осведомилась Катруся.

— Угу.

Честно говоря, после первой же ложки Петрик пожалел, что не отказался от угощения. Разве это суп? Отварили в солёной воде картофельную шелуху — и называется суп.

А между тем, Василько и его сестрички с такой жадностью поедали невкусную бурду, что Петрику было неловко отставить тарелку с недоеденным «обедом».

Идут дни. Их минуло много, и с каждым новым днём всё крепче стягивался узел дружбы между Петриком, Олесем и Васильком.

Но Петрик не забывал Юльку и Франека, о которых успел прожужжать все уши своим новым товарищам.

Нет, конечно, Олесь нисколько не боялся нападения Данька-пирата. И Василько тоже храбрился — пусть только полезут! Одним словом, оба очи рвались сопровождать Петрика на Краковскую улицу, угол Армянской, лишь бы только Петрик не позабыл тот дом, где живут Юлька и Франек.

А между тем, стоило только мальчикам собраться идти на Краковскую, угол Армянской, к великому удивлению Олеся и Василька, Петриком вдруг овладевало страшное беспокойство. Но никто из них не знал, что в эту минуту перед глазами Петрика сразу возникала чёрная будка на колёсах, запряжённая парой лошадей. В такой «карете», с железной решёткой на маленьком окошке, возили людей в тюрьму.

Растревоженный виденным, Петрик круто поворачивался спиной к товарищам и, не проронив ни слова, убегал домой.

Глава четырнадцатая. Это было в апреле…

Воздух, насыщенный запахами тёплой весенней земли, властно позвал мальчуганов из сырых подвальных жилищ, тёмного двора, к зазеленевшему, залитому солнцем склону Княжьей горы.

Вихрем вылетев на улицу вслед за Олесем и Васильком, Петрик очень удивился: никогда ещё по их улице не ходило вместе такое множество людей. По истрёпанной одежде, грустным, уставшим, измождённым лицам сразу можно было определить: это безработные.

Неожиданно в этой сдержанно переговаривающейся массе Петрик увидел своего друга.

— Франек! Франек!.. — радостно прокричал он.

Схватив за руки Олеся и Василька, Петрик протолкнулся к Франеку. И добрый, всегда такой приветливый Франек, о встрече с которым Петрик так долго мечтал, даже не улыбнулся в ответ на восторженное приветствие, словно не узнал Петрика. И пани Андрииха почему-то была вся в чёрном, безмолвная и строгая. Отец Франека тоже шёл рядом, худой, похожий на тень, поддерживая под руку жену. На этот раз, кажется, он был не пьян.

И вдруг Петрик заметил на заштопанном рукаве курточки Франека траурную полоску крепа, какую обычно надевают, когда умирает кто-нибудь из родных. Петриком овладело страшное беспокойство.

— У вас кто-то умер?

— Владека убили… Вчера на демонстрации полиция стреляла в безработных… — морщась и покусывая губы, сдавленным голосом проронил Франек. — Рабочие будут хоронить…

Слёзы душили Франека, мешая ему говорить.

Петрик задрожал, грудь сжало тоскливой, щемящей болью.

— Осторожно, люди, не напирайте! Тут дети! — послышался чей-то простуженный мужской голос. И от этого крика Петрик вздрогнул, словно его внезапно разбудили. Он молча пошёл рядом с Франеком, чья утрата была столь велика, что даже самые добрые слова Петрика не могли бы смягчить горе этого мальчика.

Олесю и Васильку было уже не до Княжьей горы. Подавленные несчастьем Франека, которого Петрик так возвеличил в их глазах, мальчуганы тоже шли в толпе, направляющейся в сторону Лычаковского кладбища.

Возле Дома анатомии Петрик и его друзья потеряли из вида Франека.

Худощавый большелобый студент с красной ленточкой на груди раздавал людям совершенно бесплатно красные ленточки на булавках.

— Прошу пана… дайте и нам по ленточке… — попросил Василько.

— Видишь, какая масса народа, а у меня ленточек всего-то сто пятьдесят штук.

— Пане… дайте, а? — на этот раз попросил Олесь.

— А. Владек, которого убили, меня любил, — с обидой сказал студенту Петрик. — Он бы мне дал ленточку…

Эти слова оказались посильнее всяких просьб. Студент приколол Петрику на рубашку ленточку.

Из ворот Дома анатомии несколько рослых рабочих на плечах вынесли гроб, обтянутый красной материей. Среди них Петрик сразу узнал дядю Тараса, но и вида не подал, что это его дядя.

Видя, как процессия поворачивает в обратную сторону от Лычаковского кладбища, женщина с грудным ребёнком на руках спросила:

— А почему не на этом кладбище?

— Нет, гроб с убитым товарищем мы понесём через весь город, аж туда, на Яновское! Там будем хоронить…

Один из рабочих, глянув на мальчиков из-под густых бровей, сказал:

— Гайда по домам, хлопчики! Ещё под пулю угодите…

— Хлопцы, пошли и мы на Яновское, — не послушался рабочего Олесь. Мальчуганы слились с процессией.

Впереди тихо запели:

Слезами залит мир безбрежный.Вся наша жизнь — тяжёлый труд,Но день настанет неизбежный.Неумолимый грозный суд…

Песня была незнакомая Петрику, но сильно волновала. Оказывается, сотни людей вокруг знали её и пели, идя за гробом Владека. Олесь тоже знал слова этой волнующей песни и требовал, чтобы Петрик и Василько пели вместе со всеми.

Лейся вдаль, наш напев! Мчись кругом!Над миром наше знамя реет,И несёт клич борьбы мести гром.Семя грядущего сеет.Оно горит и ярко рдеет —То наша кровь горит огнём!То кровь работников на нём!

На углу одной из улиц полиция преградила дорогу похоронной процессии и начала избивать людей резиновыми дубинками, приказывая повернуть назад к Лычаковскому кладбищу.

В полицейских полетели камни.

— Падлюки! Аспиды!

— А-а-а-а!

— Назад! Назад, сучьи сыны!

— Ни шагу назад! Вперёд, товарищи!

Бабахнул выстрел.

— Гроб… Гро-о-об!!! — закричала мать Владека, увидев, как пошатнулся и стал оседать на мостовую первый, кто нёс гроб — высокий, сутулый рабочий. К нему подбежал… нет, конечно, мальчики не обознались — отец Олеся. Он вовремя успел подставить своё плечо в тот самый миг, когда гроб покачнулся.

Два парня подняли с мостовой седого рабочего и занесли в какое-то парадное.

Люди сгрудились у гроба. Взявшись за руки, они образовали живое кольцо.

— Вперёд, товарищи! — громко прозвучал голос дяди Тараса.

И снова люди плотно прижались друг к другу и пошли с песней. А полицейские, пригибая головы от летящих в них камней, трусливо бросились наутёк, напуганные этой надвигающейся человеческой лавиной.

Грозно звучала песня:

Смелей, друзья! Идём все вместе.Рука с рукой и мысль одна!Кто скажет буре: «Стой на месте!»?Чья власть на свете так сильна?..

Теперь Петрик шёл около Франека, держась за его руку, точно боялся опять потерять. Олесь и Василько шагали рядом.