Газета Завтра 775 (39 2008) - Газета Завтра

Главнейшее: как вернуть значимость писательского слова? Государственная политика в области литературы напрочь отсутствует. Пусть пишут Маринины и Донцовы, пусть упражняются экспериментаторы, но современная значимая литература обязана влиять на общество любым путём.

Возник ещё в день открытия спор между Игорем Золотусским, мною и Валентином Курбатовым. Игорь Петрович — может быть, и вполне справедливо — размышлял о конце великого периода традиционной русской словесности и не признавал за новой литературой никаких достоинств. Другой, компьютерный язык. Другие взаимодействия с обществом. Конец истории.

Но если нет уже крестьянских детей — негде взяться и новой деревенской прозе. Трава забвения не только густо проросла на полях, но и над всей литературой. Надо ли капитулировать и поднимать руки? Сначала Валентин Курбатов, тоже не чуждый и деревенской прозе, и былым традициям — может, даже более, чем Золотусский, — признал, что у новой России должна быть и новая литература, пусть и с обновлённым языком, пусть неровная и чересчур броская, но с теми же русскими максималистскими требованиями. Затем и я, говоря о прозе Захара Прилепина, Сергея Шаргунова, Аркадия Бабченко, Алексея Карасева, Ирины Мамаевой, продолжая Курбатова, призвал не плакаться о былом и тотально отрицать все новые таланты, а думать о том, чтобы новое молодое слово было услышано обществом. Голос Ясной Поляны без всякого телевидения в начале ХХ века был слышен по всему миру — почему мы, о чём бы ни говорили, слышны лишь сами себе?

Неужели обществу не интересна дискуссия о смертной казни, возникшая после выступления Людмилы Сараскиной, противопоставившей точки зрения на казнь двух великих писателей. "Казнить нельзя помиловать" — где ставить запятую в отношении убийц, террористов “Норд-Оста” и Беслана?

И долго ли ещё наше государство будет трусливо отворачиваться от литературы как источника новых идей и новых веяний в обществе?

В Ясной Поляне после обсуждения жюри яснополянской премии были объявлены три писателя, книги которых вошли в короткий список. Имя лауреата будет объявлено позже, в октябре. Хотя и сейчас вполне можно догадаться, каков будет выбор. В короткий список вошли прекрасный уральский детский писатель Владислав Крапивин, зарекомендовавшая себя и в критике и в прозе Майя Кучерская, и Людмила Сараскина с обстоятельной книгой о Солженицыне, написанной ещё при жизни автора, во многом согласованной с ним, но вышедшей спустя несколько дней после его смерти.

Не буду влиять на окончательное мнение жюри, среди членов которого и Золотусский, и Басинский, и Аннинский, и Курбатов, и Владимир Толстой.

Но мне кажется, что в нынешней ситуации книга, вышедшая сразу после смерти Солженицына, подводящая итоги его творчества, имеет больше всего шансов на победу.

Анатолий Ким ПОД ВЕЙМУТОВОЙ СОСНОЙ

Лев Николаевич Толстой к каждому из нас пришёл в своё время. Любой человек, которому открылся Толстой, дальнейшую свою жизнь не может представить без него. Так случилось, что давным-давно, в шестнадцать лет, я впервые прочёл "Войну и мир" и понял, что существует обыденная жизнь, которая идёт вокруг меня, — и существует жизнь "Войны и мира", совсем другая, но тоже доступная каждому. Та толстовская жизнь, жизнь его героев, была несравнимо более великой, пространной, замечательной, чем моя реальная собственная жизнь. С этим ощущением толстовской жизни я и живу до сих пор. Мир Льва Николаевича Толстого настолько больше, шире и глубже, чем мир, который я сам могу осознать, что думаю, мы все живём в его мире.

Так случилось, что когда я стал писателем, и, подчёркиваю, русским писателем, семья Толстых заметила меня, обласкала меня, и я стал своим в этой толстовской семье. Мог ли я когда-нибудь предположить это?

Прошло ещё какое-то время, настало страшное перестроечное безвременье, всё стало плохо, и в это сумрачное время Владимира Ильича Толстого назначили директором яснополянского музея-заповедника. Я приехал, навестил его, он ходил по толстовским расчищенным дорожкам и спрашивал: "Анатолий Андреевич, что мне делать, чтобы музей стал значимым, продолжил живую толстовскую традиций, избавился от мёртвой музейщины? Как использовать моё назначение наилучшим для всех людей образом?"

Мы стали фантазировать, искать варианты. Мы подумали: уже тогда существовали пушкинские дни в Михайловском, лермонтовские, литературные чтения Блока и других великих русских писателей. А дней Толстого в Ясной Поляне не было. Я и говорю Володе: первым делом надо открыть толстовские литературные встречи. Чтобы Ясная Поляна вновь, спустя век, стала центром литературной жизни России, чтобы по-прежнему звучало живое, прямое, протестное толстовское слово.

Мы открытие этих первых литературных встреч присовокупили к дню рождения Толстого. Думаю, современные литературные встречи под Веймутовой сосной уже вошли в историю русской литературы. На этих встречах за тринадцать лет побывали Андрей Битов и Владимир Маканин, Владимир Личутин и Пётр Краснов, Игорь Золотусский и Владимир Бондаренко. Веймутова сосна объединяла всех. У каждого был свой Толстой. Толстой "Казаков" и "Севастопольских рассказов", бравый имперский офицер, Толстой периода "Войны и мира", на гребне мировой славы, Толстой, погружённый в восточных мудрецов, бесстрашный искатель истины позднего периода.

С тех пор, где бы я ни находился: в России, в Корее, в Казахстане, — когда приходит осеннее время дня рождения Льва Николаевича Толстого, 9 сентября, — меня тянет сюда, в Ясную Поляну. Как птиц тянет на юг, когда приходит время, так меня тянет в толстовские места. Думаю, все, кто однажды приезжал, прилетал в Ясную Поляну на наши писательские встречи, стремятся приехать вновь.

Я надеялся, что наши толстовские дни станут важной государственной культурной датой, что страна и наше политическое руководство, вся наша отечественная интеллигенция поддержат нашу инициативу, что толстовский праздник станет всенародным праздником, как пушкинские дни в Михайловском.

К сожалению, даже нынешний юбилей Толстого не стал государственным событием, что уж говорить о ежегодных толстовских встречах.

Думаю, все мы общими усилиями должны добиваться повышения статуса наших писательских встреч. Добиваться того, чтобы любой наш соотечественник знал о днях Толстого в России, и отмечал его день рождения, как русский национальный праздник, как день Конфуция на Востоке.

Когда мы обсуждали с Владимиром Ильичом, какой должен быть (современным языком) формат этих встреч, какая философия, мы решили, что к Льву Николаевичу Толстому при жизни приходили самые разные люди, странники, философы, поэты, думающие люди со всего мира. И каждый приходил к великому старцу со своим, наболевшим, с чем-то сокровенным, главным, что он мог высказать только Льву Толстому. Пусть такой подход останется и в наших встречах, где каждому нашлось бы место для спора и полемики о чём-то главном. Пусть каждый из писателей и философов приходит со своим словом, каким бы странным оно ни казалось. Это не тематические встречи, не место для единомышленников и политических соратников.

Я рад, что эта заложенная нами позиция сохраняется до сих пор. Знаю, что за эти тринадцать лет отзвуки толстовских писательских встреч слышны и в Корее, Японии, Китае. Знаю, что на наши встречи рвутся писатели западных стран, которым надоело безверие и благополучие сытого мира. Я вижу здесь известных русистов из Ниццы, Венеции, поэтов из Англии, писателей из Франции и США.

Много молодых русских писателей, и это мне нравится: Сергей Шаргунов, Антон Уткин, Игорь Малышев.

Наши встречи тринадцатые. Но Лев Толстой выше всех суеверий, а для меня вообще 13 — счастливое число. Мы не стали, как в иных западных странах, отменять тринадцатое число. Замечательный день. Мы должны порадоваться жизни — тому, что мы вновь все вместе, и на душе у нас очень хорошо. Мы никогда не капитулируем, ибо мы все нужны людям.

Дух Льва Николаевича вместе с нами.

Игорь Манцов ЗАМЕТКИ КРИТИЧЕСКОГО РЕАЛИСТА

В середине 70-х талантливый, но всё-таки преувеличенный московский грузин Георгий Данелия сделал две картины подряд: "Афоня" и "Мимино". В первой — русский водопроводчик и его друзья немилосердно жрали водку. Во второй — грузин с армянином пели-пили обаятельно и красиво…

Внимание!!! Замечание для дураков и провокаторов: в том, что на экране русские пили и вели себя как свиньи, талантливый, но слегка преувеличенный московский грузин Данелия не виноват. Виновато центральное советское руководство. Зачем-то и почему-то было разрешено культивировать миф о том, что русские беспричинно склонны к водке, склонны нажираться. Все прочие — от грузин до французов, от американцев до евреев, — пили-пели обаятельно и красиво.

Вы видели, чтобы в советском кино американец или француз, чукча или друг степей калмык бесчувственно валились под стол?! Никогда.