«Если», 2005 № 01 - Журнал «Если»

…Дел у меня не было, лишь собеседование в «Окуле». Но какое может быть собеседование, если я не могу больше работать с компьютером? Думать об этом было страшно. Поэтому я думал об Алле. И уже решился пойти сдаваться к Андреевне, чтобы она мне прочла номер. А я бы его запомнил. А лучше — записал, поскольку память на цифры у меня хуже некуда. Вот только как и чем я смогу писать?

Я отправился на кухню, выволок мешок картошки, который стоял за холодильником, вытряхнул все, что там оставалось, в ванную, тщательно помыл картофелины — исключительно по соображениям эстетики, — принес в комнату и сложил на полу здоровенной кучей.

Взял мобильник и вышел из квартиры. К Андреевне идти не пришлось, мне повезло — на лестничной площадке гремел ключом сосед, с которым мы не были знакомы, но всегда здоровались кивком головы. Этот флегматичный пенсионер ничуть не удивился странной просьбе. Или сделал вид, что не удивился. С большим трудом и с моими подсказками он нашел в мобильнике телефон Аллы и зачитал вслух.

Кратко поблагодарив, я кинулся в квартиру, без конца повторяя цифры, чтоб не забыть, и начал их выкладывать на полу картошкой. Начал с большого-большого плюса. За ним выложил богатырскую семерку и оглянулся — хватит ли ширины комнаты? Вскоре выяснилось, что ширины комнаты хватит, а вот количество картошки я недооценил. Могучей горы хватало лишь на первые четыре знака. Пришлось жертвовать плюсом и семеркой — я и без подсказки твердо помнил, как начинаются мобильные номера в России. Но и этого не хватило, чтобы выложить все до конца, даже очень схематично. Тут во мне проснулся профессиональный программист, и я стал прикидывать, не экономнее ли выложить номер в двоичном коде? Но сообразил, что картошки для этого понадобится еще больше. Идею выложить номер римскими цифрами я тоже забраковал. Как и идею взять нож и пошинковать картошку на более мелкие графические элементы. Куда более здравой показалась идея обозначить цифры кучками картофелин соответствующего количества. Странно, почему человечество до сих пор не додумалось до этой логичной мысли, а пользуется арабскими загогулинами, в которых ни системы ни логики? Но и здесь обнаружилась проблема: в номере Аллы было несколько девяток, а также ноль, который вообще неясно как обозначать — то ли пустым местом, то ли десятью картофелинами, и тогда экономии совсем не получалось. В итоге был применен комплексный метод: цифры от единицы до шести я закодировал кучками, все остальные — выложил схематичными арабскими. Единственная неприятность состояла в том, что пока я с этим всем возился, забыл одну цифру в серединке. Но для настоящего программиста забытая цифра не проблема: извинившись перед тремя незнакомцами, дважды услышав от скрипучего робота «неправильно набран номер» и дважды «абонент заблокирован», я убедился, что забытая цифра — семерка.

— Что тебе надо, Саша? — устало и сухо произнесла Алла.

— Поговорить… — тихо начал я, аккуратно выкладывая цифру семь в пустующем месте.

— Нам не о чем больше говорить, Саша, — вздохнула Алла. — Мне все давно понятно.

— Да что тебе понятно, Аллочка? — взорвался я. — Что? Ты собрала коллекцию фактов, которые тебе все объясняют. Работал без выходных — не любит. Убежал с дачи — не любит. Не позвонил — не любит. И ты не желаешь допустить, что для каждой из этих мелочей могут быть другие объяснения! Кроме «не любит»!

Я перевел дух и вышел с мобильником на кухню. Для такого серьезного разговора нужна ясная голова. И я сделал большую ошибку — надо было выпить кофе перед тем, как начинать разговор. Горячего, крепкого кофе. Чтобы все вокруг стало понятно, энергично, добро и светло. А нужные слова находились сами собой. Но не поздно это сделать и сейчас, делов-то, заварить кофе…

— Из мелочей складывается система, — тихо отвечала Алла. — Знаешь броуновское движение? Каждая молекула воды двигается по своей случайной траектории. И ты можешь мне перечислить миллиард молекул и привести миллиард доказательств, что их траектории случайны, а совпадения в направлении объясняются местными проблемами молекул…

— Но ведь так и есть! — вскричал я, наливая в чайник воду. — Аллочка, кто из нас физик, в конце концов? Броуновское движение действительно хаотичное!

— Хаотичное, — откликнулась Алла. — Но хаос по имени Волга движется прямиком в Каспийское море, и не заметить это может только идиот. Саша, я похожа на идиотку?

— Аллочка, послушай меня! — проникновенно начал я. — Почему ты не даешь мне возможности объяснить? Я тебе все-все объясню!

— Объяснишь, — перебила Алла, — но сперва ты меня послушай, Саша. Послушай в последний раз и постарайся понять. У каждого человека есть физические константы. Рост, вес, размер обуви. Помнишь, ты мне рассказал про своих бывших женщин, а я сразу спросила, сколько ты с ними прожил в любви? И ты ответил…

— Да выслушай ты меня, наконец!!! — крикнул я.

— Если будешь на меня орать, — отрезала Алла, — я брошу трубку.

— А если ты не будешь слушать, что я тебе пытаюсь объяснить — я брошу трубку!

— Брось, — предложила Алла. — Брось. Но не думай, что после этого я еще когда-нибудь в жизни ее подниму.

Я промолчал. Спасет только кофе. Главное — продержаться. Я глянул на чайник — в нем уже булькали первые пузырьки.

— Так вот, — продолжила Алла. — Я тебя спросила, сколько ты прожил со своими любимыми женщинами. И ты ответил, что с одной два года и с другой примерно два года.

— Два года и семь месяцев!

— Не важно. Важно, что время любви у каждого человека — это тоже константа, у каждого своя. Если не веришь — понаблюдай за окружающими и убедишься. Этот срок может удлиняться или уменьшаться в зависимости от обстоятельств, но в идеальных условиях — в идеальном городе, в идеальном обществе, в вакууме, образно говоря — он константа для каждого человека.

— Бред, — сказал я. — Тот же Коляныч с Ольгой прожили вместе три семестра и разошлись, до сих пор не разговаривают. А теперь с женой Коляныч уже восемь лет!

— Речь идет о любви, — возразила Алла. — Я ничего не знаю про твоего Коляныча. Во-первых, может, это у вашей Ольги константа любви три семестра, а затем она его бросила?

— Нет, — сказал я.

— Во-вторых, — продолжала Алла, — жить под одной крышей — не значить любить. Ты уверен, что твой Коляныч свою жену до сих пор любит, а не терпит как удобную соседку?

Я задумался. Любит ли Коляныч жену так, как любил ее первые полтора года? Как любил Ольгу, когда они три семестра ходили по институту не расставаясь, трогательно взявшись за руки, поминутно глядя друг дружке в глаза и перешептываясь?

— Константа любви, — продолжала Алла, — у всех разная. У кого-то десять лет, у кого-то — сорок, у тебя — два года, у Баранова твоего — неделя…

— Ага! — оживился я. — Если уж у нас зашла речь о Баранове, то я бы хотел…

— Я еще не закончила, Саша. Позволь мне закончить, а затем я выслушаю, не перебивая, тебя. Хорошо? Так вот, у тебя константа любви равна двум годам.

— А у тебя? — не выдержал я.

— У меня больше, — сухо ответила Алла. — Ты обещал не перебивать. У тебя — двум годам. У нас с тобой прошла половина этого срока. И все то, что у нас сейчас происходит, по-научному называется «период полураспада отношений».

— Период полураспада отношений… — повторил я хмуро.

— Да, Саша. И я не хочу ждать год, пока наши отношения догниют окончательно и распадутся. Давай расстанемся сейчас, пока мы еще испытываем друг к другу какие-то чувства…

— Да почему ты так уверена, что через год с нами что-то случится?! — закричал я, выключая закипевший чайник.

— Случится, — сказала Алла, и голос ее дрогнул. — Чувствую, обязательно случится какая-нибудь гадость. А я так не могу, Саша… Мне больно, очень больно… И мне будет еще больнее…

Я оглянулся и посвистел — все чашки были грязными, на дне каждой спекся толстый слой нефтяного кофе пополам с сахаром. Прижав мобильник плечом к уху, я открыл тоненькую струйку воды и начал торопливо мыть чашку.

— Саша, — позвала Алла мягко, но с такими железными стружками в голосе, какие выдавала лишь в самых крайних случаях, — давай швырнем наши трубки и закончим ненужный разговор, чтобы не тратить мобильное время?

— Да почему ты не хочешь меня выслушать?! — крикнул я.

— Почему? — Алла вздохнула и продолжила жестко: — Я очень хорошо ориентируюсь в звуках. Ты разговариваешь так, будто тянешь время, думая о чем-то своем. Судя по шорохам, ты все время относишь надоевший мобильник от уха и прикладываешь снова. Ты насвистывал себе под нос, пока я изо всех сил пыталась донести до тебя то, что считала очень важным для нас. А теперь — ты зашел в туалет и начал писать…

— Знаешь, Алла! — начал я, решительно дернув головой.