При дворе двух императоров. Воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора Николая I и Александра II - Анна Федоровна Тютчева

Авроре (Карловне), жене Андрея, страстно любившей своего мужа; однако приходилось спешить, чтобы семья не узнала о его смерти из бюллетеня, который должен был появиться в газетах на другое утро.

Великая княгиня Мария Николаевна послала Александру Толстую в город, чтобы сообщить семье об ужасном несчастии, постигшем ее. Когда она приехала, никого не было дома. Они стали возвращаться около десяти часов вечера одна за другой, весёлые, без малейшего беспокойства, и бедная Александра должна была им нанести этот неожиданный удар. Отчаяние вдовы раздирает душу; Лиза Карамзина много плачет, но она страдает больше от горя Авроры (Карловны), чем от собственного.

Что касается несчастной Софи, то она с самого отъезда Андрея охвачена мрачной и молчаливой меланхолией, которую приписали нервному расстройству, вызванному непрерывными занятиями с вертящимися столами; известие о смерти Андрея она приняла, не проронив ни одной слезы, но состояние ее умственной прострации еще ухудшилось. Она непрерывно повторяет: «Я это знала, это было предсказано, и мы все погибнем». Она ходит большими шагами по комнате, не садится ни для еды, ни для отдыха, не спит, и по ее взгляду, движениям и по тем редким словам, которые она произносит, можно судить, что безумие понемногу овладевает ее бедной головой.

Второго утром я поехала к сёстрам Карамзиным, провела с ними день и ночь, но мне не удалось успокоить Софи. Заезжала также великая княгиня Мария Николаевна с изъявлением самого горячего участия к этой семье, столь тяжело потрясённой горем. Видя, в каком состоянии Софи, она решила увезти ее к себе в Сергиевку в надежде, что деревенская тишина, хороший воздух, перемена места, удаление от окружающих ее сцен отчаяния подействуют на неё успокоительно. Но ей стоило неимоверных трудов убедить Софи уехать, а после ночи, проведённой в Сергиевке, где великая княгиня окружила ее лаской и заботой, нервное ее возбуждение приняло такие размеры, она с такими криками требовала возвращения в город, что невозможно было ее удерживать, и пришлось отвезти ее обратно в Петербург.

Я совершенно потрясена, растеряна, вся дрожу от этих сцен отчаяния, при которых пришлось присутствовать за эти два долгие дня. Ах, сколько нужно иметь силы духа и великодушия, чтобы не падать духом перед лицом большого горя, чтобы не бежать от него и уметь в нем поддержать, утешить! Я восхищалась в этом отношении великой княгиней Марией Николаевной, которая с такой горячностью и такой сердечностью утешала бедных Карамзиных, плакала вместе с ними и разделяла их горе. Если можно упрекнуть ее в легкомыслии, то как искупает она эту вину отзывчивостью и горячностью своего сердца!

8 июня

Цесаревич и цесаревна ездили в Кронштадт для осмотра фортов, которые укрепляются ввиду приближения английского и французского флотов. Маленькие великие князья сопровождали своих родителей; великая княгиня Мария Николаевна тоже присоединилась к ним.

День был чудный.

И небо, и море были проникнуты тёплым голубым светом в противоположность серой и туманной мгле, которой они обыкновенно окутаны в нашем печальном и суровом климате. Кронштадтский рейд имел праздничный вид; красивые линейные суда покачивались на якоре, но в порту не было ни одного торгового судна: англичане всех распугали.

Мы спустились в Павловский равелин, самый передний со стороны моря, прошли по всем укреплениям, спустились в казематы. Один из них служит церковью: с удивлением видишь престол, иконы, евангелие между двумя пушками – символы мира, любви и молитвы среди орудий разрушения и смерти. Рядом находятся казематы, предназначенные для размещения раненых.

Сердце сжимается при виде убогих кроватей, скученных в тесном пространстве, где не хватает ни света, ни воздуха, при мысли, что в этих мрачных подземельях, в которых человек живой и здоровый и то чувствует себя совершенно угнетённым, многим несчастным мученикам предстоит в страшных мучениях пройти через последнюю борьбу.

Эти впечатления плохо примиряют с войной, и тем не менее минуту спустя, когда мы поднялись на бруствер крепости, когда забили тревогу и солдаты с большим воодушевлением бросились в ложную атаку, я поняла, что в момент боя возможно воодушевление и полное забвение опасности и страданий.

После этих военных развлечений мы вернулись на яхту.

Цесаревич со своим прекрасным и добрым лицом и рядом с ним цесаревна, такая элегантная, изящная, грациозная, окружённая своими красивыми детьми, составляли прелестную группу.

У подножия форта солдаты в грубых серых шинелях, загорелые и худые, составляли другую группу, совершенно иного рода. Когда цесаревич простился с ними, они провожали его продолжительными криками «Ура!». Никогда я еще не видала в таком близком сопоставлении крайности, созданные различием общественных положений, как в этой семейной группе, окружённой всем обаянием, какое могут дать положение, власть, богатство и дары природы, и в толпе этих солдат, вся жизнь которых лишь безвестный труд и которые завтра, может быть, умрут такой же безвестной смертью без единой жалобы, даже без сожаления о жизни…

10 июня

Погода чу́дная.

Мы часто по вечерам катаемся на лодке в заливе с цесаревичем и цесаревной. Великая княгиня Мария Николаевна обыкновенно участвует в этих прогулках. Говорят, что английский флот совсем близко, но наша жизнь от этого совершенно не изменилась. Всё те же маленькие удовольствия, те же мелкие заботы, мелкие кокетства и мелкие сплетни, без малейшей мысли о надвигающихся впереди великих событиях.

14 июня

Сегодня неприятельский флот появился перед Кронштадтом: сначала восемнадцать, потом двадцать судов.

В шесть часов вечера цесаревна вызвала нас на ферму для прогулки в коляске. Хотели поехать посмотреть на врагов. Цесаревич и цесаревна сели в английский шарабан со своими четырьмя сыновьями. Даже маленький Алексей, которому всего четыре года, был тут же, очень возбуждённый в ожидании англичан.

Нас было несколько приглашённых: m-elle де Грансе, Александра Долгорукая, граф Александр Адлерберг, адъютант Слепцов, командир конной гвардии Карл Ламберт, а когда мы проезжали через Сергиевку, к нам присоединилась великая княгиня Мария Николаевна со своими фрейлинами.

Первая остановка была в Ораниенбауме, где на балконе дворца великой княгини Елены Павловны была установлена целая батарея телескопов и подзорных труб, чтобы разглядывать неприятеля. Но солнце блистало ослепительно, а горизонт был окутан светящимся туманом, который не позволял ничего различить. Иногда после больших усилий казалось, что глаз видит мачты, паруса, нос корабля, как бы выделяющиеся среди тумана. Тогда мы говорили себе, что нечто смутно обрисовывающееся вдали, в конце подзорной трубы, это и есть враг, что это и есть англичанин, и завтра, может быть, мы проснёмся от звуков его пушечной пальбы.

В этом ощущении было что-то волнующее, все были охвачены возбуждением и нервной весёлостью и поздравляли