Григориан Подмосковный и другие мистическо-юмористические рассказы на бытовые и философские темы - Денис Владимирович Пилипишин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А та сила, что мы растревожили, теперь успокоится? – спросила Ольга Александровна.
– Должна успокоиться! – ответил Зелигер. – Хотя считать, что мы вот так, на раз, сможем ей управлять, было бы гордыней. Ибо никто из живущих не постиг тайну мира сего! Во всяком случае, сила наверняка станет теперь более дружелюбной.
– Как бы в этом убедиться… – вступила в разговор Нина.
– А у тебя еще одна свинья есть? – спросил подполковник.
– Да, есть хряк.
– Так вот ты его в тот же сарай помести и посмотри, если огонь небесный в рыло его не поразит, значит, сила стала более дружелюбной! ХА-ХА-ХА!!! – подполковник не выдержал и расхохотался.
Непонятно, почему трагическая гибель свиньи его так веселила, но смеялся он столь заразительно, что все участники присоединились к нему. Легкость и веселье вдруг захватили их, и причиной тому явились вовсе не свиные проблемы, а новое, необычайное состояние, распустившееся у каждого внутри. Груз повседневных забот, прессинг рутинных дел, какие-то обиды, огорчения, разочарование, наконец, просто усталость, подспудно довлевшие над ними, внезапно улетучились, даровав необычайную легкость и ощущение безграничной свободы. Каждый почувствовал себя подобно человеку, который долго сидел в скрюченной позе и наконец, получил возможность распрямиться и потянуться. Ольга больше не спрашивала Зелигера, успокоится ли сила. Пришедшее к ней ощущение гармонии с миром подсказывало, что и с силой налажена гармония. Она чувствовала, что сила, еще недавно казавшаяся ей чуждой, на самом деле вовсе не противостоит ей, а является как бы продолжением ее самой, доказывая единство мира и человека. Проблема оказалась не в силе, а в уровне ее собственного осознания. Теперь он изменился и мир вокруг тоже стал меняться. И даже показалось странным: как это раньше она могла жить без энергетических практик?
Полуночные врата
Это был уголок практически нетронутой природы, какие с годами встречаются все реже. Единственная рукотворная вещь – пруд – нисколько не нарушала натуральности картины, и даже напротив, придавала ей законченность и полноту. У горизонта садилось солнце и ярко-красный закат освещал замершие невдалеке деревья, спокойную воду пруда и заросли камышей вдоль берегов.
Стоял абсолютный штиль. Про такие вечера говорят: «в воздухе звенела тишина». И действительно, в данном случае недостаточно определить тишину просто как отсутствие звуков – в буквальном смысле ощущалось ее физическое присутствие. Наверное, нечто аналогичное можно почувствовать, если бы некий бесплотный дух вдруг материализовался и предстал во всей своей телесной полноте.
Казалось, власть тишины абсолютна и никто не в силах ее нарушить – она сковала все предметы, растения, заперла ветер в невидимой клетке, и даже рыбы не смели выпрыгивать из воды, охотясь за мошками. Но вдруг тишину прорезал смачный хлопок – это сидящий на берегу со своим товарищем психоаналитик из Москвы ловко открыл зажигалкой пивную бутылку, и пробка с шелестом отлетела в густую траву. Он передал открытую бутылку другу и через секунду раздался второй смачный хлопок. Психоаналитика звали Анатолий.
– Ну-с, начнем пожалуй! – торжественно сказал он и они чокнулись зелеными бутылками. На их лицах было написано радостное предвкушение последующего перехода к более крепкому зеленому змию.
Аналитик сделал несколько глотков и поставил бутылку на землю, с удивлением глядя на своего товарища, который, запрокинув голову, продолжал хлебать до тех пор, пока содержимое полностью не иссякло. Затем он швырнул пустую бутылку далеко в сторону, удовлетворенно крякнул и вытер рот рукавом.
Товарищ психоаналитика психоаналитиком не был. Не был он и просто аналитиком, и это становилось совершенно очевидно после первого же взгляда. Старая, местами рваная, местами потертая телогрейка, которую он носил почему-то и летом, угрожающего вида кирзовые сапоги, толстые темно-синие тренировочные штаны с отвисшим задом и пузырями на коленях, а также совсем уж неожиданная в августе покоцанная ушанка, местами с настолько засаленным мехом, что он не только блестел и лоснился, но и слипался в колтуны, не позволяли опознать в нем ни представителя гуманитарной интеллигенции, ни интеллигенции технической. Все перечисленное, вкупе с седой щетиной на испещренном красными прожилками лице, к коему более подходило слово «харя», выдавало в нем мужика, который в деревне родился, в деревне вырос, прожил всю жизнь и там же умрет. Мужика звали Михаил.
Впрочем, даже если кто-то решил бы одеть Михаила в хороший костюм-тройку, отмыть, побрить, повязать модный галстук и категорически велел бы не произносить ни слова, все равно окружающие навряд ли бы обманулись – в лице Михаила таилось что-то настолько простое, грубоватое и в то же время, наивное, что любой сразу же узнал бы в нем переодетого крестьянина. Взгляд Михаила напоминал взгляд ребенка. Казалось, он видел вокруг себя много необычного, но мало что из него понимал.
Возможно предположить, что Михаил поехал с психоаналитиком на рыбалку, чтобы получить сеанс психологической помощи, максимально приблизившись к природе. Но это было не так. К психоаналитику Михаил не обращался. Не потому, что не имел денег для оплаты столь дорогостоящих услуг, и не потому, что не осознавал в себе наличие проблем, решение которых требовало задействования такого рода специалистов. Михаил просто не знал, что такое психоаналитик, и уже поэтому не смог бы к нему обратиться.
Насколько странным это ни казалось, но Анатолий и Михаил принадлежали к одному роду. Точка, откуда проистекали столь различные направления жизни двух родственников, отстояла от текущего момента более, чем на столетие. Когда-то бабка Анатолия уехала в город, где вышла замуж за аспиранта, а он, спустя двадцать лет, стал профессором в университете. У них родились дети, также сделавшие академическую карьеру. Примерно то же произошло и с внуками – Анатолий стал психоаналитиком, защитил диссертацию, работал на кафедре и в коммерческой клинике, успел попрактиковаться в различных культах, даже в Тибете, а параллельно имел весьма успешную частную практику. Его брат служил в МИДе дипломатом.
В свою очередь, у бабки была сестра, которая из деревни отказалась уезжать наотрез – в ее понимании, это противоречило русскому православному духу и традиционному укладу жизни. Она вышла замуж за колхозника, у них родились двое детей. Однако старшая дочка умерла во младенчестве от какой-то не понятой сельским фельдшером болезни, а младшего сына убили в драке, когда ему исполнился 21 год – он пошел в другой поселок, где его по ошибке приняли за неместного. Муж
