Русский капитан - Владислав Шурыгин

И здесь вдруг из глубины двора, от беспорядочно сваленных в кучу ящиков с боеприпасами к улице меланхоличной походкой направился «зомби» из пехоты. В руках он тащил цинк с патронами. Мы не сразу сообразили, куда он идёт, а когда поняли, то успели лишь крикнуть: «Стой! Стой, дурак! Там снайпер!» Но он лишь тупо и бессмысленно взглянул на нас и вышел на улицу. Через мгновение бичём щёлкнул выстрел и, солдат рухнул на ящик — пуля прошила голову насквозь, сбив шапку с его головы. А к улице всё той же походкой «зомби» уже подходил второй солдат с точно таким же цинком в грязных, помороженных руках. До смерти ему осталось не больше трёх шагов, когда Вовка буквально в прыжке сбил его с ног и придавил к земле, в паре метров от мёртвой изуродованной головы его напарника, из которой слабыми толчками всё ещё вытекала на асфальт чёрная кровь.

Вовка перекатился через лежащего под ним солдата и рывком выдернул того на себя, вытаскивая из зоны обстрела. Точно через секунду пуля, вздыбила асфальт в полуметре от разбросанных в стороны ног солдата.

— Ты что, идиот!? — Рявкнул, задыхаясь Вовка. Но солдат лишь неуклюже и бессмысленно копошился в его руках, пытаясь освободиться. В бронежилете, «разгрузнике», ватнике и сапогах он вдруг напомнил мне размахивающего клешнями краба, которого перевёрнула неожиданная волна. И память на мгновение осветило неистовое белое солнце того лета. Синь неба. Песок. Почти чёрные от загара тела пацанов нашего отряда. Один раз в своей жизни я был на море. В девяносто первом матери от завода путёвку дали. А уже через год ни завода не осталось, ни лагеря. Завод закрылся, а лагерь достался независимой Украине…

Вовка устал бороться с солдатом и без размаха, коротко ударил того в челюсть. Солдат ойкнул, как-то сразу обмяк и вдруг заплакал по-детски, в голос.

— Не бей! Нас лейтенант послал. Приказал патроны в третью роту нести. Не бей, дяденька!..

…Мы ничего не нашли.

Ни тряпки, ни куска тела. Ничего. Мы обшарили всё вокруг, даже перетащили в сторону ящики с боеприпасами. Но и под ними ничего не было.

После любого, самого мощного взрыва остаются ошмётки тела, осколки костей, клочья волос, обрывки тряпок.

Но они словно испарились. Исчезли.

Люди не исчезают так бесследно.

Мы уже уходили, когда я заметил под ногами какой-то серый обрывок картона. Я механически нагнулся и поднял его. В руках был оборванный край птичьего крыла. Но Мганги или нет — я не знал.

— Что там? — окликнул меня Зеленцов. — Нашёл что-нибудь?

— Нет! — отозвался я. — Ничего. Просто обрывок птичьего крыла…

В эту ночь мне приснился странный сон.

Заснеженная сумрачная равнина без конца и без края, без горизонта и неба. Белый шар, в котором куда-то шагали два человека. Я не видел их лиц. Только спины, но я знал, что один из них наш ротный, а другой Мганга. И что идти им через эту бесконечность целую вечность…

Дорога домой

Николай никогда не пил коньяк, И потому, когда Михаил протянул ему почти полный пластиковый стаканчик с пахучей жидкостью цвета чая, он одним глотком опрокинул её в себя.

— Во, даёт! — усмехнулся Борис.

— Наша, армейская закалка! — довольно хмыкнул Михаил.

«Не пей! Не пей!..» — Где-то внизу простучали на стыках рельс — колеса. Но было поздно Коньяк обжег глотку и горячим комком провалился в желудок.

— …У меня прапорщик был, начпрод. — продолжил Михаил. — Любитель выпить. Так вот мы с ним коньяк всегда стаканами пропускали. Так что парень наш. Видно, что не зря два года Родине отдал. Закалку получил — что надо!

Николай хотел было возразить, сказать, что у них ТАМ вообще был сухой закон, но Борис в это время легонько хлопнул себя по лбу:

— Кстати! Анекдот, мужики! Аллочка, — он повернулся к четвертому пассажиру купе, — думаю, не будешь против?

— Давай! — Согласилась она, — Только без похабщины.

— Как можно? — осклабился Борис. — Так вот, встречаются на том свете две души…

…Николай считал, что ему повезло с попутчиками. Более всего он не хотел оказаться по соседству с какими-нибудь стариками и слушать потом всю дорогу словоизлияния прописных, истин. Но когда в купе ввалилась звенящая металлом креплений, шуршащая болоньей костюмов компания, настроение срезу поднялось. Все получалось как нельзя лучше. Худощавый, и судя по всему, старший в этой компании Борис, похожий немного на ворона, смоляной чернотой волос и крупным «римским» носом недоверчиво, как-то по-птичьи быстро взглянул на Николая и молча сел в угол к окну. Зато второй — добродушный, с коротким сивым «ёжиком» на голове толстяк, на котором синий лыжный комбинезон сидел в такую тугую обтяжку, что, казалось, вот-вот лопнет, увидев Николая, сразу протянул ему руку.

— Михаил. — Представился он. — Гвардии ефрейтор запаса. Здорово, служивый! Никак на дембель едешь?..

Девушка, сняв лыжную шапочку, рассыпала по плечам густую копну почти каштановых волос и стала очень похожа на актрису Терехову из «Трёх мушкетёров».

— А меня зовут Алла. — Приветливо улыбнулась она.

…Через час Николаю уже казалось, что он их знает давным — давно.

— …И когда я любовника жены нигде не нашёл меня хватил инфаркт и я умер. — Дурак, — Говорит вторая душа — Посмотрел бы в холодильник — вдвоем жили бы! — Закончил жутким шепотов Борис. Все засмеялись.

На голову Николаю словно упала пуховая подушка. Стало тепло, зазвенело в ушах, и предметы вокруг стали плыть, терять контуры. Он коснулся рукой лица и с удивлением обнаружил, что кожа словно омертвела, потеряла чувствительность. Это ощущение было необычным, но приятным.

— А за что, медаль-то получил, Коля? — Наклонившись к груди, спросил Михаил, приподняв пухлыми пальцами серебристый кружок медали.

Развязность толстяка не понравилась Николаю, но он сдержался, решив про себя, что отношения «на гражданке» к наградам, наверное, не такое как в армии. И, подождав, пока Михаил рассмотрит медаль, пробормотал:

— Да так… В общем, было одно дело. Вот моего друга орденом Мужества наградили. Вот там ребятам действительно досталось… Обгорел он тогда. Крепко обгорел. В госпитале до сих пор лежит. Сейчас вот сначала к нему заеду, а потом уже домой. Обжегся он крепко…

— Ну, и сколько ему за орден полагается? — спросил Борис.

— Чего? — не понял Николай.

— «Маней». В штатах, там за ордена платят. И у англичан, говорят, целая пенсия. А у нас сколько?

— Нисколько, — растерянно ответил Николай.

— Да… Вот так за здорово живешь парень и погорел… — Задумчиво протянул Борис. В купе повисла тишина.

— Что вы, ребята, все о грустном? Война, госпиталя… — вздохнула Алла. — Не интересно.

Мы, в конце концов, отдыхать едем. Давайте о чем-нибудь другом. Вот тебя, Коля, наверное, дома девушка ждет, правда? — улыбнулась она.

— Нет… — смутился Николай, И, не выдержав взгляд, сё зеленых глаз, опустил голову, вздохнул.

— Не ждет меня никто. Не дождалась…

Тут он рассердился на самого себя. На то, что воспоминание о Юльке вдруг смутило его, обожгло уже кажется упокоившейся болью. И подняв глаза, улыбнулся Алле.

— Ничего, если к другому уходит невеста, ещё неизвестно кому повезло. Так, кажется, в песне поется?..

И вновь споткнулся о зелень её глаз.

— Бабы, они такие! — поддакнул Михаил, — Одна меня тоже из армии не дождалась. Но зато уже после службы целый взвод баб ждал моего решения. Только дудки! Я уже опытный был. Всем им объяснил, что тигры в неволе не размножаются…

— Ну, это ты брось! — оборвал его Борис. — «Бабы». Много ты в женщинах понимаешь, если у тебя бабы… В этой серой жизни если и осталось единственное светлое пятно — так это любовь женщины. — Он сделал ударение на последнем слове, И неожиданно повернулся к Николаю:

— Правда, Коля?

— Да это… — растерялся Николай — Наверное…

— Э, братец! Ты совсем в Чечне от нормальной жизни отвык. — Усмехнулся Борис — Алла, поухаживай за нашим героем. Удели ему малую толику своего женского обаяния. А то так до дому не отойдет. Уж за два года службы улыбку симпатичной женщины он, наверное, заслужил?

— Я думаю, что он заслужил не только улыбку… — С легким вызовом ответила она — В отличие от некоторых штатских.

— Пас! Пас! — Усмехнулся Борис. — Чего не было в коей биографии — того не было. Не состоял. Не участвовал. Каюсь — банально отмазался от армии медицинской справкой и тремя тысячами «уе» знакомому доктору, который эту справку мне выписал. Ну не для меня эта «школа жизни».

Николай чувствовал, что стремительно пьянеет. Веки отяжелели. Теплые медленные мысли в голове сгустились как дрожжевая квашня и наползали одна на другую. Николай вдруг захотел сказать ребятам, как ему с ними хорошо и как здорово, что они познакомились. Но смог только улыбнуться.