Всегда начеку - Сергей Смирнов

Здесь, где они лежали редкой цепочкой, словно проходила незримая линия, за которой был иной мир — темный, злобный в своей ненависти и отчаянный в последних попытках остановить приход нового. Угроза, исходившая от сторожкой темной тишины, висевшей над лугом, была облечена для Филимонова в конкретные образы. В памяти вставал Савилов, бегающие взгляды его сыновей, сумевших-таки представить алиби после убийства Дымова, искаженное злобой лицо человека, которого Филимонов задержал однажды со спичками в руках около амбара с зерном.

Не было у него сейчас ни страха, ни чувства неуверенности или нерешительности, посещавшего его в иные моменты службы, сложной и нелегкой. Все было ясно. Филимонов время от времени прикасался к холодному металлу винтовки, и это укрепляло его решимость и уверенность в своих силах.

Раздался чей-то голос:

— Бандиты, поди, дрыхнут, а мы тут покойников караулим...

— Смотри, как бы самому в яму не загреметь, — насмешливо отозвался Хахилев.

И опять молчание. Мучительно тянутся часы. Вот уже и светать начало. Снова туманно обозначился луг, рассеченный дорогой, темная полоса леса. Стараясь согреться, Филимонов поднял воротник пиджака, засунул руки в рукава.

— Может, бандитов-то и не будет, — неуверенно сказал все тот же голос, осипший от холода и потому незнакомый. — Утро уже... Не сунутся, поди.

— Давайте покараулим еще немного, — возразил Шацкий.

Полежали с полчаса, совсем рассвело, над лесом золотисто засветилось длинное узкое облачко.

— Ну, давайте, мужики, по домам, спасибо за службу, — облегченно сказал Шацкий. — Максим, ты сейчас поезжай на пашню, собирай всех, чтоб к обеду здесь были. Наверняка вечером гостей ждать надо. А мы еще здесь с Николаем Васильевичем да Сашей посторожим.

Продрогшие и бледные мужики поднялись, закинули за плечи винтовки, переговариваясь, пошли гурьбой к сонной еще деревне.

Когда они скрылись, Саша Хахилев принялся делать гимнастику, разминаясь. Шацкий встал, потянулся, мечтательно сказал:

— Смотрите, какая заря красивая....

И в этот момент Филимонов увидел вооруженный отряд, быстро и бесшумно идущий рысью из леса.

— Бандиты! — сказал он вполголоса, удивляясь своему спокойствию.

О попытке остановить банду не могло быть и речи: новоселовцев было человек сорок — пятьдесят, а у них — всего две винтовки и два нагана.

— Пошли логами, — сказал Хахилев. — Уйдем к Юрьевым, на мельницу, там решим, что делать, может, удастся мужиков собрать.

Они пошли широкой ложбиной, оставляя следы на росистой траве. Филимонов вел Пегаша в поводу. Перешли речушку Ельцовку, подошли к маленькой старой мельнице — ее содержали Юрьевы, на них можно было положиться. В это время до слуха донесся чей-то крик, хлопнул выстрел. Банда ворвалась в село.

Они все правильно рассчитали — за мельницей, немножко в стороне от дороги на Мартыново стояла изба, сейчас она пустовала. Вряд ли кому пришло бы в голову искать их там, да и редким березняком, кустарником вдоль Ельцовки можно было уйти к Чумышу, перебраться на ту сторону. Но они не знали того, что бандитам, собственно говоря, нужны были именно их головы, потому что они, эти люди, представляющие Советскую власть, очень хорошо вели дело, и крестьяне потянулись к ним, почувствовали, что это близкая трудовому человеку власть. И еще одного не знали они: пока они пробирались лугом, из села злые глаза внимательно следили за ними: конь у Филимонова был действительно приметным.

Он догадался об этом, когда, движимый чувством тревоги и ответственности за судьбу тех, кто шел рядом с ним, задержался на несколько секунд и внимательно огляделся вокруг. Ему послышался неясный шум, а через несколько секунд он различил дробный перестук копыт. Решение созрело тотчас же: надо принять удар на себя, пусть бандиты думают, что он один. Филимонов успел сказать Шацкому и Хахилеву, чтоб те спрятались, отдал им свою винтовку и метнулся в седло.

Рванулась навстречу дорога. И мчались наперерез из-за редких берез всадники: какие-то растрепанные и небритые мордастые парни с мутными хмельными глазами. Филимонов круто поднял на дыбы Пегаша, забирая на косогор, подальше от избушки, рванул из кобуры наган, дважды разрядил его в замелькавшие совсем рядом фигуры, но было уже поздно — на руку обрушился удар шашки. Следующий удар пришелся по голове. Последнее, что увидел Филимонов перед глазами, — крупные, яркие жарки, горевшие оранжевым пламенем.

Ясным июньским днем мы идем к берегу речки с участковым уполномоченным Целинного отдела милиции Алексеем Корнеевым — стройным молодым мужчиной в голубой аккуратной рубашке. Его хорошо знают в Ельцовке — этом большом селе — центре совхоза. Мне уже рассказали, что здесь, в Ельцовке, год спустя после гибели Шацкого, Хахилева и Филимонова другой милиционер — Андрей Тишкин — проявил геройство при ликвидации одной из последних бандитских групп, главарем которой был некий Лебедев. Милиционер сумел выследить глухой зимой бандитов, затаившихся в таежной берлоге, и пришел туда с истребительным отрядом. Несмотря на тяжелое ранение, он мужественно сражался до конца боя.

Известно мне и другое. Как мне сказали в Целинном, Алексей Корнеев — один из лучших уполномоченных в районе. Здесь не бывает нераскрытых преступлений. И был случай, когда Алексей первым шагнул в полутьму магазина, где затаились два вооруженных грабителя. Алексей Корнеев много знает о Филимонове — он давал мне посмотреть свою тетрадь, в которой записаны некоторые рассказы очевидцев тех далеких лет.

Мы проходим мимо приземистого здания маслозавода, стоящего в отдалении от села, почти там, где когда-то была маленькая мельница, подходим к косогору, на котором толпятся березы.

Алексей останавливается, тихо говорит:

— Вот здесь... Шацкого и Хахилева тоже зарубили, Хахилева уже раненого добивали.

Он снимает свою фуражку с твердым блестящим козырьком. Мы стоим молча, слушая шелест листвы и далекое кукование кукушки, смотрим на березы, на молодую траву и оранжево полыхающую россыпь жарков, которые цветут здесь и сегодня.

Юрий Кларов

ДОПРОС

Этот разговор мало чем напоминал обычные допросы. Да и происходил он не в кабинете следователя, а в большой юрте, возвышавшейся шестигранником на обрывистом берегу горной Катуни. Несколько грубо обструганных табуреток, пирамида винтовок, а на стене плакат с оборванным кем-то на курево уголком: красноармеец в буденовке, указывая пальцем на присутствующих, строго спрашивает:

«А что ты сделал для фронта?»

Необычным было все: следователь, в недалеком прошлом батрак, а затем рядовой 57-го Сибирского полка; время — неспокойный на Алтае ноябрь 1921 года и та сложная обстановка, которая сложилась в Усть-Коксе, отрезанной белобандитами от уездного центра.

Последние недели партийные и советские работники Уймонского района Горного Алтая жили в постоянном напряжении: поступили сведения, что сильно потрепанные в начале года регулярными частями Красной Армии группы кайгородовцев вновь спустились с гор. От обещанного уездом отряда в 500 штыков не было никаких сведений. То ли его по каким-то причинам не отправили, то ли он был разгромлен бандитами. Ходили слухи, что бандиты захватили Учембек, Онгудай и сжимают кольцо вокруг Улалу. Слухам не верили, но проверить их не удавалось: посланные на разведку люди не вернулись. Внешне село жило своей обычной жизнью, но тревога таилась в каждой юрте, каждой избе.

Посоветовавшись с председателем ревкома и командиром чоновцев, начальник милиции района Александр Васильевич Чернов приказал раздать всем коммунистам и комсомольцам оружие. Люди по ночам не спали, вслушиваясь в шум Катуни. Общее напряжение еще более усилилось, когда на околице села обнаружили убитого чоновца. Голова паренька была отрублена, на груди, прижатый камнем, белел листок бумаги:

«Так будет со всеми большевиками. Ждите нас».

И село, затихнув, ждало — страшного, неизвестного.

И вот вчера чоновцы задержали всадника. Когда его окликнули, он пустил свою резвую лошадку во весь мах. Может быть, ему и удалось бы уйти, если бы не милиционер Филиппов, который, проскакав две версты по дну оврага, выскочил ему наперерез, загородив дорогу. Всадника ссадили с лошади, сорвали с него оружие.

— Кто такой?

— Охотник из Чибита.

— А почему бежал?

— Испугался. Шибко много людей, много ружей...

Неизвестного доставили к Чернову. Допрос ничего не дал: неизвестный по-прежнему утверждал, что он охотник. И вот его вновь привели к Чернову, в эту юрту, которая одновременно была кабинетом начальника милиции, залом для совещаний и складом оружия.

Александр Васильевич ходил крупными шагами по устланному шкурами полу юрты, раскуривал трубку. Казалось, все его внимание поглощено этим нехитрым делом и он совершенно не замечает милиционера Филиппова, сидящего у выхода с винтовкой между колен, и задержанного — низкорослого, худощавого, с узким разрезом испуганных глаз, одетого во франтоватую барнаулку и мягкие сапоги без каблуков.