Длинные дни в середине лета - Александр Бирюков

— Не отставать!

Но Серж совсем без понятия. Куда он мчится? И Мандарин тянется за ним, чтобы не ломать строй. Гаубицу на Серегу повесить нужно, миномет прицепить — пусть тянет, если он такой трактор.

— Быстрей!

Гречишкину тоже бежать не сладко. Этот самый рояль болтается у него и сбивает с шага. Да и бежит Гречишкин не по дороге, а сбоку, целиной. Но бежит легко, нас не первых, наверное, гоняет. Ваня обходит меня, во всю работая локтем. Соревноваться решил!

— Стой! Налево!

Трошкина, оказывается, потеряли. Он еле-еле ковыляет, и морда у него злая, словно кто-то съел его пайку. Но шагов за десять он переходит на строевой, и лихо козыряет:

— Разрешите встать в строй?

— Вас команда не касается? — кричит Гречишкин. — Почему отстали?

— Ноги болят.

— Вам сапоги по размеру выдали? Сами, значит, виноваты. Еще раз отстанете — накажу!

И снова — шагом марш! Взвоод! Опять строевым. Командовал бы уж сразу «бегом»! — быстрее бы до полигона добрались. Давай, старлей, пробежимся!

И вдруг отчаянный козлетон Трошкина:

По долинам я по взгорьям...

Не выдержал. Бежать испугался. В наряд опять не хочет. Он истошно вопит, но никто его не поддерживает.

— Отставить песню! — командует Гречишкин. — Взвод, стой! Надеть противогазы.

Остаток пути мы бежим в противогазах. Тот, кто не знает, что это такое, пусть возьмет в руки по чемодану, повесит на спину рюкзак, обмотает лицо махровым полотенцем и в таком виде выходит на старт. Дистанция от метро «Новослободская» до Савеловского вокзала. Билеты на поезд можно купить заранее, чтобы нельзя было опоздать, а в чемодан положить что-нибудь ценное, чтобы не бросить. Но лучше не играть в такие игры. Да на «гражданке» такой номер и не пройдет — первый же милиционер остановит. А тут бежим...

Дрожащими руками, то и дело отрываясь от приклада, чтобы вытереть пот, который все лил и лил на глаза, мы не спеша расстреливали мишени. Главное не спешить, а то потом, в личное время, будешь лежать под кустиком и целиться, а терпеливый полковник, сидя на корточках, расскажет тебе, как надо затаить дыхание перед тем, как спускаешь курок.

Трошкин все рассчитал правильно — он пришлепал, когда мы уже отстрелялись, но нарядами его старлей не наградил.

После обеда полковник посадил нас вокруг ящика с песком. Настоящих лесов и полей ему мало. Чтобы оснастить нас тактическим мышлением, нужны вот эти холмы из утрамбованного песка, река из синьки и непроходимые чащи из подкрашенных ершиков. Но война подождет, сначала решим про песню.

— Товарищи, — говорит полковник, — завтра дивизионный смотр, и раз вы здесь, вы должны в нем участвовать. Но пока вы относитесь к этому вопросу без до должной серьезности. Приказываю петь. Никонов и Грачиков, идите к штабной палатке. Там с запевалами других взводов разучите песню. От занятий я вас освобождаю.

— Товарищ полковник! — Серега обалдел от такого поворота. — Я не умею петь.

— ...А я не буду, — сказал Грач. — Что я, рыжий?

Серега — запевала! Это действительно номер! Если он на какой-нибудь поддаче, разойдется, мы ему всегда глотку винегретом набиваем, чтобы не орал, потому что слуха у него совсем нет. И обидел его полковник: для Сереги играть у этого ящика — самое большое удовольствие.

— Разговоры! — сердится полковник. — Кругом!

Они ушли. Сказано ведь было — к занятиям не допускаю.

А нам полковнику госэкзамен по войне сдавать. А кто знает, что должна делать рота в условиях внезапного ядерного удара? Или внезапного нападения, как говорит другой полковник, который тоже может быть членом комиссии. Не надо сердить полковника, себе дороже выйдет.

Эти четыре часа тянулись, как резиновые. Не было Сереги, и некому было правильно отвечать. И дурацких штучек Грачика не хватало. К тому же мы устали от утренней беготни, и всем было наплевать, что роту в ящике обложили со всех сторон — все равно она пластмассовая. Полковник раз пять начинал кричать: — «Встать! Сесть! Встать! Сесть!», как какой-нибудь старшина, чтобы не дремали.

... — А теперь попробуем! — сказал Останин на вечерней поверке. — Каждый взвод пройдет с песней. Разойдись!

— Взвод! В колонну по два становись! — закричали наперегонки старлеи.

Наш взвод третий. Мы идем последними. Первый взвод, как самолет для разбега, уходит к парадной линейке. Останин с полковниками будет принимать парад. Наш взвод и второй пристраиваются к первому. Тихо и совсем темно. Только палатки справа чуть проглядывают. Первый и второй старлеи суетятся около своих. Наш Гречишкин молча стоит впереди колонны, даже не оборачивается. Мы тоже молчим. О чем говорить?

Первый взвод пошел. Сначала в темноте слышится только размеренный шелест шагов, словно где-то далеко товарняк идет в гору. Потом старлей крикнул: «Взвооод!», и звук стал резче и громче, словно они перешли на булыжник. И тут же Витька Савин, которого исключили на втором курсе из комсомола за то, что подрабатывал по воскресеньям в церковном хоре, возгласил:

Взвейтесь, соколы, орлами!Полно горе горевать!То ли дело за шатрамиВ поле лагерем стоять!

Ему, конечно, от запевал никак нельзя было открутиться. После той истории с церковью он весь факультет в самодеятельность записал, боялся, что вообще из университета попрут.

— То ли де! — выкрикнул Витька, и хор подхватил припев.

— Молодцы! — крикнул. Останин. — Достаточно!

Второй взвод тоже прошел прилично. Конечно, Савина у них не было, зато кто-то лихо подсвистывал. Останин опять крикнул: «Молодцы!»

— Шагом марш! — негромко скомандовал Гречишкин, так и не взглянув на нас.

А что он мог увидеть?

— Я тебе запою, доходяга! — сказал Серж Никонов Трошкину. Это было минут десять назад, когда Останин назначил репетицию. На спевку они с Грачом не пошли — те самые значки оказались у Грача в кармане, и Серега не устоял против «ворошиловского стрелка». Они пошли в палатку, и Серега собственноручно пришивал Грачу подворотничок, когда заглянул Гречишкин. До ужина они собирали шишки на парадной линейке, остальное получат завтра от полковника, когда доложат о своем нарушении.

— Взвооод! — прикрикнул Гречишкин, и мы перешли на строевой, прижав руки к штанам и пожирая глазами то место в темноте справа, где должен стоять Останин.

— Молодцы! — крикнул он, когда мы прошли. — Только нужно петь. Давайте еще разок!

Мы так ходили восемь кругов. Полковники ушли от стыда подальше, малодушно бросив Останина. Ребят из других взводов разогнали по палаткам, но они выползли посмотреть на этот цирк — ушастые головы торчали на фоне палаток. Гречишкин уже не ходил с нами, а только кричал издали: «Правое плечо вперед! Прямо!»

Наверное, это ничем бы не кончилось — мы бы так и не запели. Хотя ничьей тут быть, не могло. Если бы мы не запели — проиграл бы Останин. Может, он понял это раньше нас и решил нас завести. А может, ему просто надоело ждать, и он обозлился. Обозлился он здорово. Каждый раз, когда мы проходили мимо него, печатая шаг — а, кажется, уже стало светать, потому что с каждым кругом мы видели его все яснее, — каждый раз он лепил в повернутые к нему лица:

— Сопляки! Хотите армию переспорить? Вы у меня еще плакать будете! Левой! Тверже шаг! Я вам тут устрою университет! Думаете, что вы здесь самые умные и смелые? Не таких обламывали! Благодарить будете за науку! Смотреть мне в глаза, интеллигенты скороспелые!

Не выдержал Мандарин. Когда в восьмой раз мы подходили к Останину и Гречишкин крикнул «Взвоод!», Петя вдруг радостно, словно освобождаясь от непосильной ноши, доложил:

Среди нас талантов нету,Ну и где же их найти?Не дадут нам лейтенантов,Ну и маму их...!

Громко, так что проснулись, наверное, наши полковники в коттеджах, мы рявкнули припев — «Э-ге-ге-гей, Сюзанна!» Останин нас не прервал. Он уже понял, что выиграл. За этот номер он может сделать с нами все, что захочет. Теперь мы у него в руках.

— На месте! Стой! — крикнул он, когда мы подошли в девятый раз. — Направо! Кто запевал?

— Я, — сказал Грач и четко вышел из строя.

Ай да Грач! Неужели он так Мандарина любит, что решил вместо него пойти на губу? Или плюнул на все — утром ему и так на кухню идти? А, с другой стороны, ведь это Грач вспомнил «Сюзанну» в первый день. Если бы не он, мы, может, и не выступали бы. Так что он прав, взяв вину на себя.

— Бизе! — сказал Останин. — Больше мы не будем с тобой церемониться. Теперь ты получишь по заслугам.

— Товарищ капитан, Грачиков здесь ни при чем! Это я запел, — Мандарин тоже вышел из строя.

Веселенькая ситуация! Губу не поделили!

— Ага! — протянул, не смущаясь, Останин. — Так вот кто настоящий заводила! Вот кто воду мутит! Правильно — рыба с головы гниет. Мы вас очень строго накажем, товарищ помкомвзвод!