Влюбленный странник - Барбара Картленд

«Не пойду. Я не смогу», — упрямилась девочка.

Отец смотрел на Сореллу несколько секунд, затем отвесил ей хорошую затрещину.

«Ты будешь делать, как я тебе говорю, — сказал он. — Или я изобью тебя до полусмерти. С меня достаточно ваших ужимок, юная леди, нам надо на что-то жить. Если ты не поможешь мне, я найду другого, кто это сделает. Насколько было проще, когда ты была совсем маленькой, и все, что от тебя требовалось, — это выглядеть глупенькой малышкой».

«Да уж! Ты неплохо заработал на этом», — буркнула Сорелла.

Девочка даже не поморщилась, когда отец ударил ее. На бледной щеке Сореллы зардел отпечаток его пятерни.

«Без десяти четыре, — прошипел Дарси. — Иди вниз и сделай свое дело. Если не сделаешь, клянусь, сдам тебя в первый сиротский приют, который попадется на пути».

Несколько секунд Сорелла стояла не шевелясь. Тогда Дарси положил руку на плечо дочери и энергично встряхнул ее. Она видела, что отец взбешен, а Сорелла боялась его, когда он был в таком состоянии.

Он не пугал ее, когда пообещал избить. Так уже бывало, и Сорелла слишком хорошо помнила, какой беспомощной она чувствовала себя под его кулаками и перед силой его гнева.

Она сделала тогда в точности то, что приказал отец. Проникнуть в номер миссис Лазар оказалось не так трудно, как ожидала Сорелла. А уж когда она там оказалась, все пошло как по маслу. Отец пришел, чтобы забрать ее, и рассказал душещипательную историю о бедной маленькой дочурке, оставшейся без матери.

Сорелла слышала эту историю так часто, что сама могла бы все рассказать наизусть. И все же она не могла не восхититься тем, как отцу удавалось привнести в свое представление отблеск подлинного чувства и даже вызвать на глазах настоящие слезы. В тот раз это было блестящее, высокохудожественное представление, и оно, как всегда, принесло именно те результаты, которых ожидал Дарси.

Через неделю они переселились с миссис Лазар в ближайший отель, где никто не знал ни миссис Лазар, ни Дарси Фореста и где они зарегистрировались как муж и жена.

Богатые вдовы были специальностью Дарси Фореста. Сорелла была досадным препятствием. Дарси считал ее полезной на первоначальном этапе завоевания женщины, но, как только он добивался цели, дочка начинала ему мешать.

Сколько себя помнила Сорелла, она всегда играла в гостиничных коридорах и подолгу сидела одна в номере. Ее кормили беспорядочно, когда кто-нибудь о ней вспоминал или когда голод становился настолько сильным, что Сорелла вынуждена была просить у официантов, разносивших еду по номерам, оставленные постояльцами объедки.

И тогда, и позднее Сорелле казалось, что все отели были одинаковыми — большие и маленькие, обшарпанные и роскошные. Во всех стоял один и тот же запах, во всех были тускло освещенные коридоры и то же унылое однообразие.

Был ли отель расположен в Англии, Франции, Италии или Германии, жизнь Сореллы протекала одинаково. Ее единственными друзьями были мальчишки-портье, которые иногда соглашались сыграть с ней в кости или в карты. Из игрушек ей доставалось только какое-нибудь старье, собранное во время благотворительного вечера, или бессмысленные вещицы, которые дарили ей увлеченные Дарси женщины, а иногда за хорошее поведение дамы вознаграждали ее дорогой и непрактичной одеждой.

Игрушки ей разрешалось оставлять себе до тех пор, пока дарительница продолжала пользоваться сомнительными услугами ее отца. Но, как только они снова пускались в путь, после того как очередная леди либо возвращалась домой, либо начинала находить Дарси Фореста слишком дорогим удовольствием, игрушки тут же сдавались тому, кто предлагал самую высокую цену. Иногда за куклу, которая стоила несколько фунтов, едва удавалось выручить несколько шиллингов, и Сорелла заливалась слезами, расставаясь с игрушкой, с которой не успела наиграться.

«Послушай, маленькая идиотка, — шипел на нее в таких случаях Дарси. — Если кто-нибудь увидит тебя с дорогой куклой, то заподозрит, что кто-то уже протянул нам руку помощи. Ты должна выглядеть несчастной бедняжкой, лишившейся матери».

«Что ж, ведь так оно и есть», — однажды сказала в ответ Сорелла.

Тогда Дарси заключил ее в объятия и покрыл лицо дочери поцелуями.

«Я — мерзавец! — воскликнул он патетически. — Я — плохой отец. Но я люблю тебя, моя куколка. Может, это и не та жизнь, которая тебе нужна, но это лучшее, что я могу тебе предложить. Ты должна держаться меня, а я во всем поддержу тебя. Это я тебе обещаю, Сорелла».

Сорелла, так же как и все остальные, в очередной раз становилась жертвой красноречия Дарси, когда он обращал его на дочь, и хотя девочка понимала, что отец лжет, она смотрела на него улыбаясь, подобно тем женщинам, которых Дарси Форест так легко обольщал.

Подрастая, Сорелла понимала, что обещания отправить ее в приют не были пустыми угрозами. Дарси действительно задумывался об этом. Это казалось ему единственным способом не таскать все время дочь за собой, позволяя ей жить вместе с отцом странной жизнью искателя приключений, которая вполне устраивала Дарси, да и сама Сорелла со временем к ней привыкла. Девочке нравилось, например, бывать в Париже. Ее завораживал этот город, она часами могла бродить по набережным Сены или сидеть в саду Тюильри, наблюдая, как играют со своими сверстниками дети, которым больше повезло в этой жизни. Уже в восемь лет Сорелла могла пройти любым маршрутом по Лондону и Парижу не заблудившись. Став старше, она часто исчезала на целый день и, вернувшись ближе к ночи в отель, где жили они с отцом, обнаруживала, как правило, что никто и не заметил ее отсутствия.

Самой большой проблемой Сореллы было отсутствие денег. Отец никогда не давал ей ни одной монеты, а женщины, которые за него платили, после первых приступов щедрости обычно начинали считать каждый кусок, положенный Сореллой в рот. У них была удобная привычка вообще забывать о том, что девочку надо покормить, и завтрак ее обычно состоял из остатков завтрака отца и его очередной дамы сердца. А обед, как правило, был плодом щедрости какого-нибудь сердобольного официанта или шеф-повара. Они путешествовали год за годом из отеля в отель, из города в город, пока Сорелла не обнаружила, что ей все труднее играть роль, отведенную ей отцом.

Шепелявой девочке лет восьми-девяти нетрудно было изобразить наивность, но в четырнадцать Сорелла вдруг поняла, что не только чувствует себя в этой роли все более неловко, но и выглядит все менее убедительно. Женщины начали смотреть на нее с подозрением и перестали причитать над несчастной судьбой сиротки.

Несмотря на все протесты дочери, Дарси настаивал на том, чтобы она продолжала играть роль маленькой наивной девочки. Он предпочитал видеть на ней платьица с оборками и кружевами, которые были в моде во времена его молодости. Их всегда носили дети, выходившие на театральную сцену в мелодрамах. Дарси отказывался признавать, что детская мода изменилась и сегодняшние дети носят в повседневной жизни шорты и свитера, а не накрахмаленные платья для выхода. Но, сколько бы Сорелла ни говорила об этом, она не могла убедить отца в том, что он заблуждается и неправильно одевает героиню своих постановок.