Покурить оленя в Гарманде. Ироническая проза - Владимир Данилушкин

Наверное, вот так и ему, Пафнутию, придется поступать, если станет депутатом, так же открыживать исполненные наказы избирателей. Слуга народа, как ни крути! Кушать подано, что ли? И он зябко передернул плечами. Брррр! В тот вечер Пафнутий с удивлением и приятным удивлением узнал, что Старка не берет алкоголь, как и его самого. Ни водка, ни «Старка».

Решение Пафнутия сменить фамилию укрепилось после того, как он, выиграв выборы, вошел в состав местного парламента и встретился с начальником Жилтреста и спросил после радушной беседы, не забудет ли тот его просьбу под рубрикой «возможны варианты».

– Обижаете, – сказал директор. – Я могу отчитаться за каждый день и час любого из двадцати пяти лет работы. Никакого компьютера, просто не выбрасываю бумаг, в конце дня корзинка пуста, а все листочки и записочки подшиты и вклеены куда надо. И бухгалтерские книги под рукой. Не надо загружать подчиненных, если требуется какая-нибудь справка. Да и не наврут. А то, знаете ли, левая рука не знает, что делает правая. Люди нередко жалуются на память и никогда на слабину ума.

– Я не жалуюсь на память! У меня ее нет. У меня и фамилия такая Склерозов. Пафнутий. Но кто меня хоть раз увидел, не забудет никогда.

Как особо ценный кадр неономенклатуры, Пафнутий получил квартиру в новом доме, построил там пять кладовок: в подвале, на лестничной площадке за лифтом, на крыше и стал заражать население своим боевым жизнелюбием и бытовой мудростью. Скоро у него появились последователи и поклонники, оптимисты и склеротики, любители баньки и полбанки пива под копченую горбушу с душком. Пафнутий, как воздушный змей на ниточке, летал, чувствовал себя значимым, мудрым, умным и огромным, будто великан в стране лилипутов.

Тот, кто видел Склерозова и его компанию впервые, недоуменно восклицал: «Как? Как? Общество «Память?» И получали решительную усмешку. Забвение, склеротизм-пафнутизм, укорочение памяти – только это дает иллюзию и счастье, особенно в наше смутное время. Размытые картины бытия, как сон без снов, песня без слов, картина без красок, вино без алкоголя, рана без боли. Каждому времени – свои песни, свои герои. Главная черта пафнутистов – самоотречение, кто-то уже два раза отрекся от самого себя, друзей, идеалов, а кто и три, поменял как перчатки собственную кожу, а без наркоза-склероза сделать это невозможно. С другой стороны, несмотря на склероз, у Пафнутия редкая генетическая память, крепкие связи с праотцами.

Появилась в городе и альтернативная банька, прозванная в городе Мокробанк. Лидер ее, Огнев, хотел Феерферковым назваться, когда же его однофамилец облился бензином и едва не сжегся, протестуя против бюрократизма, стал Фальшфейеровым. Организовал политический тотализатор «Павлик рилейшн» и всегда ставил свои тридцать конвертированных серебренников на беспроигрышную политическую лошадь, пферд по-иностранному.

Тот странный гражданин вылил себе на голову полтора стакана бензина с чрезвычайно низким октановым числом, такой уж смог достать на колонке, по всей видимости, разбавленный, и вызвал для крутого разговора высокое должностное лицо. Пока его грозный ультиматум циркулировал по коридорам власти, горюче-смазочный материал, явно керосинового аромата, ударил парами в глаза самозаложника, полоснул по обонянию, наждачно шаркнул по коре головного мозга, токсикоманы это хорошо знают. Больнее всего стало глазам, они слезились ручьями, да просто жаль стало себя во цвете лет. Когда вышло должностное лицо, у протестанта было лишь одно желание: промыть гляделки, и соответствующие указания сопроводить до умывальника были отданы дежурному постовому. Протестант умылся, отсморкался и влажным дрожащим голосом поблагодарил всех, кого увидел обновленными очами, за помощь. Вот еще штымп выискался!

Собственно говоря, данный случай напрямую не относится к Пафнутию, но это лишь на первый взгляд. Вон Холодову Диме памятник поставили, а надолго ли?

Упсовый Пафнутий

Когда на всю квартиру разнесся жгучий запах мыла, Пафнутий понял, что случилось непоправимое. Как ни жалко, снял кастрюлю с огня и вылил содержимое в унитаз. А варил он себе американские куриные пупки, привычно купленные на базарчике возле «Луча», по форме и запаху напоминающие обмылки. Это была не первая неудача ветерана быта. До этого он прокололся со свежим молоком, по вкусу точь-в-точь восстановленное, да и с маслом дал промашку, голимый маргарин. Уж, не переключиться ли на покупки в магазине «Адмирал», где каждый раз задаром дают фирменный пакет?

Впрочем, так круто рвать с привычками нельзя, – отогнал от себя смелую мысль Пафнутий. Да и причина на сей раз, в общем-то, субъективная: промывал пупки в раковине и смахнул туда заскорузлой рукой обмылок, а затем сварил. Ничего не поделаешь. Зато будет, что рассказать друзьям, пусть посмеются, не пропадать же такому случаю в безвестности. Мыльная опера какая-то, и он ее сочинил. Хорошего мало, но и не конец света. Какая-то старческая рассеянность обуяла. Или, скорее всего, простуда начинается, от нее вся моральная слякоть и пессимизм песий.

Мыльная опера – тоже придумают! Вот если бы деньги так не кончались, как эти сериалы!

Пафнутий Склерозов был внушаемым человеком, знал это про себя и если относил это иногда к недостаткам, то если это касалось кого-нибудь другого, компанейский человек должен быть терпимым. И вообще-то лучше не противиться судьбе, она знает, что делает и обязательно вывезет по кривой дорожке.

После того, как Склерозов рассказал друзьям в бане о своей проблеме, ему подарили пойло-ерш Бритого, и уже через день он почувствовал, как отрастают внутренние крылья. С большей, чем прежде, энергией стал прогуливаться по городу, как он говорил, по большому кругу, навещая приятелей, с кем был связан горячими узами парной. Березовые флюиды витали в воздухе, напоминая о телесной и душевной чистоте, романтике и отвлеченных от какого-либо смысла разговорах. Дружбу он заводил легко, по наитию, мать ее, будто привечал щенка, который, как правило, из благодарности по зову души в щенячьем восторге чудесным образом начинал поить его пивом на халяву.

Телевизору он тоже верил и был благодарен за то, что рекламисты втягивают зрителей в веселую игру, к которой нужно относиться с иронией, но если не верить ничему, можно, в конце концов, оказаться в дураках. В силе моющей жидкости, которую рекламировали с помощью сценки из двух испанских городов, он убедился на собственном опыте. Три месяца мыл тарелки одной бутылочкой этого пахучего мыла, правда, не очень жирные, ведь сало – радость универсала, он по случаю отъезда жены на материк ел с дощечки, селедку и лучок с газетки, картошку со сковородки, а пельмени с дуршлага.

Названия иностранных городков из рекламного клипа он пытался отыскать в атласе, но безуспешно, и это вызвало желание назвать их Содомом и Геморроем. Пафнутий не терпел обмана и если попадал впросак, старался отыскать для себя смягчающие обстоятельства. Втайне он продолжал надеяться попасть в Испанию и поискать населенные пункты на местности с помощью языка, который, как известно, при настойчивом применении доводит до Киева. Только он никак не мог взять в голову, зачем жарить на противне столько мяса, когда есть шампуры. И если уж остались горелки от шкварок, то ведь их можно было бы корочкой хлеба отшлифовать! Эх, заелась заграница! Надо же – сало в канализацию спускать! Цивилизация, называется!

Один молодой мужчина рассказал по телевидению, что служил в иностранном легионе во Франции. Познакомился с одной шерше ля фамой. Позвала в гости. Ну и он, чтобы ее удивить, принес шмат сала на два килограмма, который ему прислали с родины через три границы, чтобы, значит, от чистого сердца ту иностранку окончательно покорить национальным блюдом – салом с чесночком. А она, ни слова не говоря, развернула холщовую тряпочку и даже не попробовала гостинец, в мусоропровод скинула. Это, мол, яд! Сказать не смогла, так нарисовала на листке череп и две кости. Услышав такое, Склерозов побагровел от негодования, но тут же остыл. Он понял так, что парень шутит. Сам любил пошутить, баки залить, лапши навесить, но до такого ни разу не доходил.

Пойло-ерш исправно служило ему, а это уже кое-что. Поднимал эмоциональный тонус на должную высоту. Поэтому, простыв, Пафнутий доверчиво потянулся к другому медикаменту, аспирину-упса, хозяин аптеки был его банный знакомый, и, встретившись в офисе, они пошутили над созвучием в названии «упса», почему не «попса»? у пса. Или опоссум – созвучный, хотя и неведомый для наших мест зверь.

Если что, звони, сказал приятель и записал на листке свой телефон, поскольку Склерозов не признавал визитных карточек из-за мелких букв. Решив не поддаваться простуде, Пафнутий, не откладывая в долгий ящик, тут же, в кабинете аптечного знакомого, выпил упсы, вытер усы и принял баночку пива на халяву, вспомнил с приятелем старые времена, когда пивко было густое и темное, настоянное на ветках стланика, и как они ящиками употребляли его с друзьями, непременно подчеркивая, что это жидкий хлеб.