Мифы и легенды Древнего Востока - Александр Немировский

— Не волнуйся, глаза твои зорки, — Ут-напишти жена вещает. — Так же зорки они, как в те годы, когда ты гору увидел. И мои глаза видят парус. И мертвец этот парус держит. Посмотри, как бледны его щеки! Утонул мореход, наверно, что без паруса жить не может. И везет его Уршанаби в ту страну, где души умерших.

— Говоришь, что сама не знаешь! — отвечает жене Ут-напишти. — Много сотен лет наблюдаю, как провозят души умерших. Кто тут не был! И царь, и пахарь, и флейтист, и кузнец, и плотник. А провозят их без короны, без мотыги, без флейты. Посуди, кто у мертвого спросит, что он любит, чего не любит.

Гильгамеш на берег выходит, оставляя ладью Уршанаби. Он идет, и видно сразу, что с живой он душой, а не мертвый.

— Что ты ищешь? — спросил Ут-напишти. — Почему ты сюда явился, как живой, на челне для мертвых? Почему твои щеки впали? Почему голова поникла? Как дошел ты ко мне, ответствуй!

— Гильгамешем меня называют. Я из дальнего града Урука. На две трети бог, на одну — человек я. Вместе с другом моим Энкиду мы убили злого Хумбабу, что кедровый лес охраняет. Но, меня спасая от смерти, друг Энкиду стал ее жертвой. И ищу я его по миру, обойдя все моря и страны.

Покачал головой Ут-напишти и молвил печальное слово:

— Почему ты не хочешь смириться с человеческой жалкою долей? Для тебя на собранье бессмертных не оставлено было кресло. Ты пойми, что бессмертные боги — полновесные зерна пшеницы, ну а люди — только мякина. Людям смерть не дает пощады. Дом людской простоит недолго. Не навеки мы ставим печати. Даже ненависть наша мгновенна…

— Ну а ты? — Гильгамеш Ут-напишти молвил. — Ничем ты меня не лучше. Утомившись, на спину ложишься. Сразиться с тобой мне не страшно. Расскажи, как ты на совете богов оказался, как жизни бессмертной добился.

— Что ж, — проговорил Ут-напишти. — Тебе свою тайну открою. Когда-то я жил на Евфрате. Я земляк твой и дальний предок. Я из города Шуруппака, что тебе хорошо известен. Решили как-то боги истребить на земле живущих. На собранье они явились, меж собою совет держали. После долгого спора их сердца склонились к потопу. Сделав выбор, они поклялись хранить его в тайне. Не нарушил той клятвы Эа, был я сердцу его любезен. И, на землю опустившись, он не мне эту тайну поведал, моему безгласному дому:

Стены камыш, меня услышь,Стена смекай, даю я знак.Покинуть должен ШуруппакТвой господин, мой верный раб.И пусть построит он корабль,Поскольку от разлива водИспустит дух все, что живет.Пусть погрузит свое добро,Людей своих и серебро.

И я понял, что это Эа, светлоокий, стене повеленье передал, чтобы дать мне спасенье. Много жертв приносил я Эа, вот меня он избрал из тысяч.

И я начал корабль строить, очертаньем похожий на ящик, четырьмя выделяясь углами. В его стенах заделал я щели и залил густою смолою. Разделил я на девять отсеков все пространство внутри. И много сосудов сладкой заполнил водою, запасся различной нищей, готовясь к долгой осаде. И потом, всех зверей приведя по паре, заполнил ими отсеки, чтоб друг друга они не съели. Захватил мастеров и жен их с детьми. Сам с семьею взошел последним и закрыл за собою двери.

Встало утро. Выплыла туча. Так черна, что и сами боги черноты ее испугались. Цепенепье объяло землю. А потом обрушился ливень, колотя по кровле нещадно. Вскоре треск я услышал, как будто земля раскололась, как чаша. Мой корабль подняло волнами и погнало ветром свистящим.

Шесть дней, семь ночей носило и гнало корабль по морю. А потом успокоился ветер и затихло бурливое море. Я окошко открыл. Осветило лицо мне светило дневное. Расстилалось повсюду море. Я упал на колени. Я понял: человечество в глину вернулось.

А потом я в море открытом гору Ницир увидел и к ней корабль направил. Гора его удержала, не давая качаться. При наступлении дня седьмого вынес голубя и отпустил я. Вскоре голубь назад возвратился. Вынес ласточку и отпустил я. Не найдя, где сесть, она возвратилась. Вынес ворона и отпустил я. Ворон первым сушу увидел. Не вернулся он на корабль.

Вот тогда я корабль покинул. Оглядел все стороны света и молитву вознес бессмертным. Семью семь поставил курильниц. Наломал в них ветвей пахучих, тростника, мирта и кедра. И зажег. И почуяли боги запах, который едва не забыли. И слетелись они, как мухи на мед, и курильницы окружили.

Был Эллиль один недоволен, что остались живые души. Мой покровитель Эа к нему обратился с укором:

— Ты напрасно потоп устроил. Коль людей появился излишек, напустил бы львов на них хищных. Мог призвать болезни и голод. А теперь покажи Ут-напишти и жене его место, где им жить, не ведая смерти.

Подошел Эллиль к кораблю, где я скрылся от страха перед богами, и, взяв за руку, вывел на землю и молвил:

— Человеком ты был, Ут-напишти, а теперь со своею женою ты богам бессмертным Подобен. В отдаленье у устья потоков отныне твое жилище. Там и смерть тебя не отыщет.

Вдруг заснул Гильгамеш, и конца он рассказа не слышал. Сон дохнул в него мглою пустыни. И сказала жена Ут-напишти:

— Разбуди его! Пусть возвратится на землю!

Покачал головой Ут-напишти:

— Пусть он спит, а ты зарубки на стене помечай дневные.

Миновало семь дней. И легло семь зарубок над головою Гильгамеша. Он проснулся, а проснувшись, сказал Ут-напишти:

— Овладела смерть моей плотью, ибо сон был смерти подобен.

— От усталости сон этот долгий, Гильгамеш. Семь дней проспал ты. Жизнь возвратится к тебе. Умойся у ручья. Шкуры рваные выбрось в море. Наготу прикрой белым льном и садись в челнок Уршанаби.

А когда Гильгамеш удалился, говорит жена Ут-напишти:

— Он ходил, уставал, трудился. Ты ж не дал ему ничего на дорогу. Разреши испеку ему хлеба.

— Того, у кого беспокойная печень, хлебом ввек не насытишь. Человек тот живет не хлебом, а дерзаньем своим безумным. Вместо хлеба я дам Гильгамешу одно потаенное слово.

Ключевою водою умылся Гильгамеш и сменил одежды. Стало тело его прекрасно. Но печать печали с лица его не сходила. В челнок Гильгамеш опустился, но отплыть не успел, как услышал он голос зычный:

— Есть цветок на дне океана с огненными лепестками на высоком колючем стебле. Если ты, Гильгамеш беспокойный, тот цветок знаменитый добудешь, не грозит тебе злая старость, тебя смерть обойдет стороною. Вот оно, потаенное слово, что дарю я тебе на прощанье.

Гильгамеш, это слово услышав, как стрела метнулся к колодцу, привязал к ногам своим камни и нырнул на дно океана.

Он увидел цветок прекрасный на высоком колючем стебле. И к цветку тому потянулся. Укололи шипы его руку, и окрасилось море кровью. Но он, боли не ощущая, вырвал с силой цветок тот и вскинул над головою, как факел. Отрезав тяжелые камни, из воды Гильгамеш поднялся. На сушу выйдя, к Уршанаби он обратился:

— Вот он, цветок знаменитый, что делает жизнь вечной, что старцу юность приносит. В Урук он будет доставлен. Я на людях его испытаю. Коль старец помолодеет, вкушу его, стану юным.

Побрели они по пустыне. У водоема присели. Чтоб остудить свое тело, Гильгамеш в водоем опустился. Когда же наверх поднялся, змею он увидел. Змея уползла, цветок унося, на ходу свою кожу меняя.

Гильгамеш залился слезами и сквозь слезы сказал. Уршанаби:

— Для кого я страдал, трудился? Не принес для себя я блага. Не отыскать теперь Энкиду. Ни с чем я в Урук возвращаюсь.

Там, где светлый Евфрат к морю воды стремит, высится холм из песка. Город под ним погребен. Стала пылью стена. Дерево стало трухой. Ржавчина съела металл.

Путник, взойди на холм, в синюю даль вглядись. Видишь, стадо бредет к месту, где водопой. Песню поет пастух. Нет, не о грозном царе и не о славе его. Поет о дружбе людской.

Тысяча богов хеттского царства

Дети царицы Канеса

Перед нами типичный календарный и близнечный миф. Число «тридцать» связано с числом дней и ночей, шире — с троичностью строения космоса и мирового древа. Вступление в кровосмесительный брак братьев и сестер разрабатывается также в греческом мифе о Данаидах, где сестры, не желая вступать в кровосмесительный брак, убивают супругов в первую брачную ночь, кроме одной, нарушившей закон. Рождение близнецов у многих народов считалось сверхъестественным явлением. От них старались избавиться тем или иным путем. Мотив предания новорожденных реке является общим для греческих и этрусских мифов (миф о близнецах Ромуле и Реме, воспринятый римлянами).

Родила царица Канеса{47} за один лишь год тридцать сыновей. Удивившись этому, она сказала: «Что это могло бы означать? Что это за невидаль такая?» И она наполнила кувшины нечистотами, вложила в них новорожденных и отдала реке. И понесла их река к морю страны Цальпы{48}. Здесь боги взяли детей из моря и вырастили их.