Великие стервы России. Стратегии женского успеха, проверенные временем - Евгения Шацкая

Дыбенко посылает ответное письмо. Безграмотное, но такое пылкое: «Шура, мой милый, мой нежно, нежно любимый Голуб. Скажи хотя бы одно: могу ли я взглянуть на твои милые родные очи? Скажи, осталась ли хоть капля любви в твоем сердце? Спаси меня, не дай погибнут. Иначе погибнет моя первая любов к тебе. Скажи хоть слово, разреши хоть слушат звук твоего милого, нежного голоса <…>. Милый Голуб не дай погибнут мне. Дай ответ скорее. Знай что твое письмо был мой надгробный акт. Вечно вечно твой нежно нежно любящий любящий тебя Павел».

Александра оставила письмо без ответа. За этим летели другие, но Александра молчала.

По делам Коллонтай приезжает в Киев. Узнав об этом, там же появляется Дыбенко. Примирение было страстным: с мольбами о прощении, слезами и клятвами. Он попросил поехать к его родителям под Новозыбков – хотел показать им любимую женщину. Это был очередной взлет их любви. «Мы с Павлом словно снова нашли друг друга, – писала она. – Стоим у плетня, смотрим на гоголевский пейзаж окрест и ждем минуты, когда снова останемся вдвоем».

И она простила, вернулась. Но все оставшееся время, что провела с ним, страдала и мучилась в ожидании следующей измены.

Измена не заставила себя ждать.

Из дневника 1921 г. (без даты): «12 часов ночи <…>. Сейчас я почти уверена, что у Павла кто-то есть на стороне, женщина, быть может, даже не одна. <…> Все понимаю!.. А самой стыдно: значит, ревность есть таки? <…> Как-то в момент душевной распахнутости со стороны Павла (это у него бывает, когда он не то что навеселе, а «на подъеме») он стал говорить о своей любви ко мне и о том, что все остальное «эрунда», «если и есть, так чисто платоническое» – причем слово платоническое Павлушка чистосердечно путает и применяет тогда, когда дело идет о «физиологии». Кажется, он его производит от «плотоядного»!»

Однажды «добрые» люди подтвердили подозрения Александры, сообщив, что у бравого Дыбенко есть «красивая девушка». Они поссорились прямо на улице. «Между нами все кончено, – сказала ему Коллонтай, – в среду я уеду в Москву!» Дыбенко резко развернулся и вошел в дом. Вскоре Александра услышала выстрел.

Дыбенко лежал на полу, по френчу стекала струйка крови. К счастью, рана оказалась не смертельной: вместо сердца пуля попала в орден Красного Знамени. Александра мужественно выхаживала Павла, попутно давая показания различным партийным комиссиям по поводу его «непартийного поступка». Позже она узнала, что в тот злосчастный вечер «красивая девушка» поставила Дыбенко перед выбором: либо она, либо Коллонтай.

Женщина, которая вносила проекты декретов о гражданском браке, заменявшем брак церковный, устанавливающем равенство супругов и равенство внебрачных детей с детьми рожденными в браке, о разводе, признававший брак расторгнутым по первому же – и даже немотивированному – заявлению супругов, сама оказалась в этой ситуации. И не нашла ничего другого, как полностью разорвать свой брак. Она просит разрешения у Центрального Комитета партии расторгнуть свой, к тому времени официальный, брак и направить ее на дипломатическую работу за границу. В 1922 году ЦК удовлетворил ее просьбу. Она возвращается в Москву.

А вдогонку летит отчаянное письмо Дыбенко: «Ты покидаешь меня, а я был наивен, Шура… Твой Павел никогда никому не принадлежал и никогда не будет принадлежать, ты ведь все понимаешь, ты должна понять…» Она не ответила. А в дневнике написала: «Я убегаю не от Павла, а от той «я», что чуть не опустилась до роли ненавистного мне типа влюбленной и страдающей жены».

Так рухнул самый романтический брак эпохи революции, союз, объединивший двух министров первого советского правительства, первый брак, заключенный вне церкви и вне государства, казавшийся образцом свободной любви свободных граждан нового общества.

Почему-то вспоминается еще одно письмо Александры Коллонтай, написанное уже из далекой Норвегии своей верной подруге Зое Шадурской: «…Видишь ли, мой муж стал засыпать меня телеграммами и письмами, полными жалоб на свое душевное одиночество, упреков в том, что я несправедливо порвала с ним… Письма были такие нежные и трогательные, что я проливала над ними слезу и уже начала сомневаться в правильности моего решения разойтись с Павлом… И я узнаю, что Павел вовсе не одинок, что, когда его корпус перевели из Одесского круга в Могилев, он захватил с собой «красивую девушку» и она живет у него. Ночью со мной случился сердечный приступ и нервный припадок…» Не все было просто в этом расставании.

А что Павел? До Александры доходили сведения, что Дыбенко толком так и не нашел себя в мирной жизни. Завел хозяйство и поросят, покупал молодой жене наряды. Писал тоскливые, нудные воспоминания и, в конце концов, банально спился. В 1938-м она узнала о том, что «враг народа» Дыбенко расстрелян. Оставим его. Он нам больше не интересен. Хотя о нем придется еще вспомнить по неприятному для Александры Коллонтай поводу.

Просьба отправить ее на работу за границу была высказана Коллонтай не случайно. Конечно, это ее решение можно объяснить желанием подальше скрыться от бывшего мужа. Но не только это. Александра умная женщина. Она прекрасно понимает, что время ее пламенных речей, ее огненных призывов прошло. В молодой советской республике на сцену политики начинают выползать новые кумиры, превозносятся другие идеалы, и эти идеалы не по нраву Коллонтай. Она не может молча терпеть и смотреть на то, как начинает разваливаться все то, за что она боролась.

В феврале 1922 года Коллонтай передала в Исполком Коминтерна заявление двадцати двух бывших членов «рабочей оппозиции» с требованием прекратить репрессии против инакомыслящих в партии. XI съезд осудил заявление и предупредил Шляпникова и Коллонтай: если они продолжат антипартийную деятельность, будут исключены из партии.

Поэтому Сталин с удовольствием откликается на просьбу Коллонтай – он убрал видного деятеля с политической арены. По сути, отъезд Александры Коллонтай за границу – это не что иное, как почетная ссылка. «Грустно мне сознавать, что я уже не вернусь на свою любимую работу среди трудящихся женщин, что порвутся дорогие мне связи с тысячами советских гражданок, которые встречали меня возгласами энтузиазма: «Вот она, наша Коллонтай!» – перед отъездом пишет Александра в дневнике.

Конечно, грустно. Коллонтай 51 год. Хоть и выглядит она отлично, но сама-то понимает, что возраст у нее критический. Начинать жить по-новому в таком возрасте трудно. Но Коллонтай была бы не Коллонтай, если бы поставила на себе крест. Нет, она не собирается сдаваться. «Голова моя гордо поднята, и нет в моих глазах просящего вида женщины, которая цепляется за уходящие чувства мужчины!» – эта запись в дневнике показывает, с каким настроем уезжала Александра. На фотографии, которую она сделала перед отъездом, Коллонтай выглядит тридцатилетней женщиной.