Всяко третье размышленье - Джон Барт

Согласен, любовь моя, однако дьявольские детали не есть нечто само собой разумеющееся. Конечно, любой первокурсник, получивший четверку с плюсом за Творческое Писанье, способен более или менее предсказать, что должно с минуты на минуту произойти…

— То есть что эти двадцати с чем-то летние англосаксонско-протестантские старшекурсники-американцы, экспериментирующие в середине столетия с сексуальной свободой, с минуты на минуту перейдут некую черту и это спровоцирует последующий Сверктрах с разрывом их межличностных отношений — так?

Ну, так и не так: так относится к первой части твоего предсказания; не так — ко второй, в которой наш Сверктрах выдохнется в простенький всхлип.

— Ой-ой-ой, ну тогда продолжай: всяк член за себя, один только дьявол за всех.

На самом деле это почти точное резюме случившегося.

Чтобы разбить на ночь наше становище, МЫ возвращаемся, увязая в песке, к фургончику (увязая, но «завязывать» ни в ноем случае не собираясь, — вместе с палатками мы извлекаем из багажника «олдсмобиля» бутылку джина «Гилбейс» и еще одну — с тоником, — добавку к почти приконченным рому и коке), а затем трогаемся в трудный обратный путь по еще не оборудованному для удобства туристов сумеречному пляжу. Нед и Рассказчик ставят палатки на вымоченном грозой песке; девушки, тихо переговариваясь — судя по звучанию их голосов, они то подтрунивают одна над другой, то пререкаются, — на скорую руку сооружают из наших прискорбно оскудевших запасов ужин: подобие зачаточных сэндвичей, которые мы поедаем при свете керосиновой лампы, запивая перенявшим температуру окружающей среды джином с тоником. А затем, поскольку десерт отсутствует, докуриваем остатки марихуаны — она предназначалась для Ки-Уэста, ну да какого черта.

— И вправду, какого черта? — громко интересуется Марша Грин. — Какого черта все мы делаем, как по-вашему?

— Погрязаем в обжорстве, пьянстве и развлечениях, мм? — подсказывает Рассказчик. — Меж тем как завтра — ну самое малое через неделю — нам предстоит стать Ответственными Взрослыми Людьми?

— А после — пшш! И мы уже умерли, — говорит Нед, — едва успев отведать Жизни с прописной «Ж». На хрена нам Нейплс, штат Флорида: я хочу увидеть настоящий Неаполь, Венецию, Пари! Увидеть Таити, Пирамиды, Великую и ёбаную Китайскую стену!

— А я, — говорит Марша, — я до того, мать мою, обкурилась, что поднимаю к глазам ёбаную руку и ни хера ее не вижу. С ума мы все посходили, что ли?

— Схожу по тебе с ума, беби, — пропевает Нед и, переползя к ней от Джинни, целует растрепанные волосы Марши, обнимает ее и падает с него на одеяло, оба хохочут, расплескивая остатки своей выпивки.

— Что хорошо одному, сгодится и для другого, объявляет Джинни, — и наоборот, верно?

Пошатываясь, она встает прямо перед Рассказчиком и прикладывает бутылку «Гилбейса» сначала к его щеке, потом к своей груди, к межножью, напевам при этом: «Джинни-джин-Джин, ДжИН-джин-Джинни! Как пойдет борода твоей образине!» Дразнилка эта, как еще предстоит узнать Рассказчику, загодя сочинена для нее Недом вместе с фразочкой: «А насчет „хорошо; Джорджи-Морджи, — не желаешь поосновательнее рассмотреть все, на что ты украдкой поглядывал весь нынешний день?“

И, ткнув пару раз носом в шею Рассказчика, она берет его за руку, словно собираясь увести в палатку.

— Какого хера, ребята? — спрашивает Рассказчик у Неда и Марши, которые, все еще обнимаясь, ухмыляются ему с их одеяла.

Нед, пожимая плечами, отвечает:

— Объятия Жизни, друг: волков бояться — в лес не ходить.

А Марша — его, Рассказчика, Марша — зажмуривается, напучивает губки и кивает, едва приметно, но одобрительно, словно желая сказать (и скажет попозже, но уже в прошлом времени): Тебе же этого явно хотелось, так иди и покончи с этим».

Ну, мы и покончили.

— Ладно, с этим мы покончили, так? Я говорю о сверктрахе и всем остальном, — так можно теперь вернуться к работе и собственным нашим жизням?

Мы вернемся к ним, милая Манди, после того как я поведаю тебе одну-две Дьявольские Детали. Твоего Рассказчика «посвятили», в кавычках, той ночью в постыдные удовольствия не только «неверности» (если это название применимо к тому, что было обсуждено и взаимно одобрено всеми причастными к совершившемуся сторонами, из коих ни одна в браке не состояла и лишь две были более или менее помолвлены), но также и анального совокупления, совершенного под руководством мисс Гиман: кровь из нее к тому времени била струей, пачкать оной постельное белье ей не хотелось, а вот принять это самое в зад — более чем, благо (как заверила она своего немало пораженного партнера du-soir[60]) они с Недом по временам занимались этим забавы ради, даже когда она не была затампаксована. Немного вазелина (совершенно случайно обнаружившегося в ее рюкзаке), полноценная твердая эрекция (очень кстати посетившая ее возбужденного ученика) — и Дело Сделано (даже предохраняться не потребовалось)! То был опыт, доселе в curriculum vita[61] Джорджа Ирвинга Ньюитта не значившийся, да и на дальнейших страницах оного повториться не обещавший. Хоть обе они и не были смешными жеманницами, ни Марша Грин, с которой ему предстояло провести в счастливом супружестве целых три года и еще два в несчастливом, ни Аманда Тодд, с которой он вот уж четыре десятка лет связан счастливыми полностью узами верности, не питала/питает желания быть употребляемой в зад. Манди с присущей ей точностью сформулировала свою позицию еще в один из первых «периодов» их семейной жизни — когда ее в ту пору сохранявший игривость и бойкость супруг предложил ей «попробовать»: «Это А — больно (я этот цветочек уже нюхала); Б — не, скажем так, гигиенично; В — чревато геморроем. Если тебе приспичит спустить, когда я протекаю, мы что-нибудь да придумаем».

Конец цитаты, а также эротико-скатологических деталей.

— Доволен? — интересуется Марша в час более поздний, когда мужчины, исчерпав запасы сил, возвращаются к своим палаточным подружкам.

Рассказчика так и подмывает сказать: «В совокупности да», однако он отмахивается от этого довольно жалкого каламбура и отвечает:

— Да вроде того, а ты?

— Не спрашивай, — приказывает его без-малого-супруга, сонно прижавшаяся к нему в темноте палатки. — И давай обойдемся в будущем без Объятий Жизни, ладно? Или наши с тобой объятия, или ничьи. А не то…

— Согласен, — заверяет ее (и себя) Рассказчик.

На следующее утро, завтракая и сворачивая лагерь, наша четверка покачивает головами, изумляясь тому, что можно, оказывается, так обкуриться и упиться одновременно, однако разговоров насчет обмена партнерами избегает. Впрочем, шаловливая Джинни ухитряется послать Рассказчику по-над кружкой растворимого кофе безмолвное чмок, а Нед, когда девушки отворачиваются, поводит подбородком в сторону Марши, понимающе подмигивает и одобрительно кивает Рассказчику.

В конце концов мы собираем все наше имущество и тащим его к машине. Воздух кажется не только субтропически влажным, но и слегка насыщенным электричеством, однако Рассказчика — его-то уж точно — все еще томит такое похмелье, что на попытки понять, в чем тут дело, его не хватает. Свалив принесенное им у задней дверцы фургона, он обшаривает боковые карманы своих бермудских шортов, громко дивясь: «Да где ж эти ёбаные ключи?» — а затем находит их — и швейцарский перочинный нож — в одном из передних, застегнутом, чтобы они случайно не вывалились на песок и не потерялись. Мы открываем заднюю дверцу и начинаем грузить вещи в старый «олдс» — без обычных наших шуточек и трепа, — отчего Рассказчик принимается неопределенно гадать, что же такое заваривается и заваривается ли. Но затем:

— Знаете что? — не то спрашивает, не то объявляет Нед Проспер. — По перезрелом размышлении, скажу так: ебал я ваш ёбаный Ки. Пора тащить наши жопы домой.

— Домой? — вскрикивает огорченная Джинни. — Чего мы там не видели?

Однако:

— Я за, — быстро соглашается Марша. — Я этой херней уже по горло сыта.

В путевом журнале нашей прерванной одиссеи, который он вел дорогой на предмет возможного литературного использования и на который в следующем столетии будет опираться, производя вот эту вот реконструкцию, уже возвращавшийся на север Джордж Ирвинг Ньюитт, не устояв перед искушением, отметил, что хоть им и не удалось добраться до самой южной оконечности континентальной части США, он, по крайности, подобрался к кое-каким оконечностям Джинни Гиман. Впрочем, в те мгновения — не менее огорченный, но понимающий, что Нед и Марша для себя уже все решили, — он говорит следующее: