Месть - Василий Кохан

- Есть в брехне и частица правды, - вздохнул Дмитрий.

Старший лейтенант Кушнирчук изучала привезенные Пасульским документы. "Молодец", - подумала она, снимая крышку магнитофона, чтобы записать допрос Кривенко. Павел отнесся к этому равнодушно.

- Есть такой закон, так записывайте.

Сидя в углу кабинета, он почему-то напоминал бильярдный шар, стремительно влетевший в лузу. Наталья Филипповна разъяснила ему, что магнитофонная запись не является сама по себе доказательством, она приобретает силу только в совокупности с данными, занесенными в протокол, и способствует более точной, объективной фиксации показаний. Кривенко почти не слушал ее. Когда же заработал магнитофон, плавно перематывая ленту с полной катушки на пустую, он сник и притих.

Об отношениях с Ириной рассказывал охотно и рисовал себя человеком честным, благородным: Ирину с ребенком приютил в своем доме и в своем сердце...

Однако поставленные Натальей Филипповной конкретные вопросы принудили Кривенко слезть с возведенного им себе пьедестала и рассказать, каким образом Ирина стала его женой.

Неприглядные поступки Кривенко характеризуют его как личность. Но они будут иметь очень незначительное влияние на определение судом меры наказания. Нет закона, который карал бы за подлость. Ну, что сделаешь Кривенко, скажем, за то, что уговорил Фитевку, чтобы выгнала Ирину с квартиры? Где та статья, по которой можно было бы наказывать его за слова "Дмитрия убили во время побега"? Что услышал от Ивана Дереша, то и сказал.

Откровенно рассказал, как перехватывал, читал и сжигал письма Балагура, адресованные Ирине; как продержал у себя письмо Ирины к Дмитрию, а потом вернул ей, написав на конверте: "Адресат не проживает".

Когда речь зашла о запросе адвоката, адресованном начальнику колонии, Кривенко заколебался, говорить правду или нет. Но наконец решил не сознаваться, что оригинал он разорвал и выбросил, копию отдал Ирине, а спустя некоторое время сжег.

Не отрицал, что получал от почтальона денежные переводы, приходившие Ирине от Балагура.

- Ну, брал, тратил и готов возместить убытки, то есть вернуть деньги. Пасульский изъял у меня тысячу сто двадцать семь рублей двадцать копеек. Рассчитаюсь хоть сейчас...

Пока Наталья Филипповна заправляла в магнитофон новую ленту, Павла сверлила мысль: "О чем она еще будет спрашивать?"

- А что вы сделали с колхозными конями? - спросила Кушнирчук, снова включив магнитофон.

- Подохли. И я готов заплатить колхозу назначенную судом сумму.

Когда все вопросы о действиях, за которые Кривенко должен был нести моральную или материальную ответственность, были выяснены, Наталья Филипповна спросила:

- Где в последний раз встречались с Дмитрием Балагуром?

Кривенко смахнул со лба холодный пот.

...Ему сразу вспомнились областные курсы, на которых повышал квалификацию. Комфортабельный автобус, шурша колесами, мчал со слушателями курсов за опытом в колхоз "Сияние". До сумерек знакомились с хозяйством, а потом собрались в сельской чайной поужинать. Шли разговоры о положении дел в передовом хозяйстве. Кривенко вышел во двор покурить и с глазу на глаз встретился... с Дмитрием Балагуром. На секунду замер. Потом отскочил в сторону. Бежать не хватило сил. В руке у Балагура блеснуло лезвие топорика и погасло. Кривенко сообразил: смертельный блеск. Он бросился в укрытие, которое попало на глаза, - в дровяной сарай. Балагур направился туда же. Сквозь широкие щели в пересохших досках от уличного фонаря в сарай пробивался слабый свет. Кривенко прилип к стене. "Он убьет меня! Убьет!" А Дмитрий не спеша, будто крадучись, подходил все ближе, ближе...

Давясь словами, Павел прошептал:

"Ты прости. Прости. Согрешил. Перед тобой, перед Ириной. Пожалей меня. Не карай. Что хочешь сделаю. Что пожелаешь дам. Опомнись, Дмитрий! Мы же друзья..."

Балагур беззвучно усмехнулся, медленно поднял топорик и занес его высоко над плечом, как лесоруб, который хочет с разгона вогнать топор в дерево.

Павел упал на колени, как от тяжелого удара, будто лезвие уже врезалось в его лысоватое темя. Потрогал голову: цела ли, - и опять залепетал:

"Прости, Дмитрий. Прости. Сдуру все это, сдуру. Каюсь. Прости меня. Не руби..."

Поспешно сунул руку в карман пиджака, вытащил кожаный кошелек, протянул Дмитрию. Но судорога свела локоть, и рука повисла в воздухе, похожая на какой-то крюк.

"На, бери. Целая сотня. Мне не жалко. Где-нибудь встретимся - еще дам. Век буду давать. Следы твои буду целовать. Сжалься..."

Дамоклов меч все еще висел над Кривенко. Наконец Балагур опустил топорик, послюнявил палец, попробовал лезвие.

"Вставай!"

Когда Павел поднялся на ноги, Балагур уже стоял у двери, держа топорище в вытянутой правой руке.

"Ну! - сказал он решительно. - Мы с тобой когда-то в борьбе и плавании соревновались. Помнишь? А сейчас вырвешь топор - живым останешься, нет смерть!"

Не спеша Кривенко плюнул на ладонь. Он дергал, вырывал, крутил, а топор оставался в руках у Дмитрия, как в тисках.

"Берись обеими!" - недовольно сказал Балагур.

Обеими у Кривенко тоже ничего не вышло. Только сдвинул Дмитрия с места, и под его каблуком треснула дощечка от разбитого тарного ящика, брошенного кем-то под самый порог.

"Даю еще тридцать секунд", - спокойно сказал Балагур и не успел сосчитать до трех, как скрипучая дверь открылась, и Павел ужом выскользнул во двор...

- Вот знак, - показал Павел рубец на ладони. - Лезвием царапнул. Если бы не удрал, давно бы сгнил в сырой землице.

- После этого не встречались с Балагуром?

- Нет.

- Подумайте.

Кривенко поскреб темя, как бы помогая мысли вылущиться из твердой скорлупы воспоминаний. На самом деле он оттягивал время, потому что еще не решил: рассказывать или нет о том, как однажды Балагур следил за ним в областном центре. "А чего молчать, - решился он наконец, - не я его стерег, чтобы убить, а он меня".

- Балагура я заметил на автобусной остановке. Он стоял у киоска, делал вид, что читает газету, а на самом деле поверх нее зыркал на меня. Приближался вечер. Я испугался, сел в такси и через несколько минут оказался в центре города. В ресторане было полно народу. Я уселся в уголке у окна, посмотрел меню. Официант еще не успел подойти ко мне, а Дмитрий уже был за столиком возле дверей. Я понял: опасности не избежать. Он пил воду и не сводил с меня злобного взгляда, смотрел так, будто нанизывал на шпагу. Я решил шмыгнуть в буфет и выбраться из ресторана через кухонную дверь. Когда я открыл ее, Дмитрий стоял на ступенях, загородив мне путь. По моей просьбе меня заперли в подсобке, вызвали милицейский патруль. "Тут один преступник готовится напасть на меня, - пояснил я. - Это Дмитрий Балагур. Он вернулся из заключения и хочет меня убить".

Милиционеры осмотрели двор ресторана, посветили фонариком в темных углах, заглянули в ближайшие переулки - нигде никого. Но не успел я ступить на перрон, Дмитрий словно сквозь асфальт пробился. "Что за напасть?" подумал я. И если бы поблизости не стоял постовой, не знаю, чем бы все кончилось. Во всяком случае, не сидел бы я сейчас перед вами.

Как раз тронулся с места, набирая скорость, товарняк. Я прыгнул на подножку предпоследнего вагона и с облегчением вздохнул, убедившись, что Дмитрий не побежал за мной. Не успел. А может, побоялся прыгать на ходу.

- Вы убеждены, что Балагур намеревался убить вас?

- Без сомнения!

- Он мог сделать это в сарае.

- Но я же убежал.

- Балагур поставил условие - предложил вырвать топорик.

- Это он проверял, насколько крепки у меня нервы. А они у меня - во! Кривенко выпрямил большой палец.

- Больше Балагур не преследовал вас?

- Не замечал... Но все возможно. За Ирину злобу на меня носит. А я тут при чем? Понравился ей, вот и хозяйствовали вместе. И дочка наша Марьянка от любви родилась.

- А вы Балагура не подстерегали?

Кривенко дернулся. Тихий, нахохлившийся, жалкий, он был похож на мокрую ворону. Прижал к груди смятую кепку, на запавших щеках проступил румянец.

- Честно говоря, я его боюсь.

- Турчаку же похвалялись: "Убью!"

Кривенко отрицательно покачал головой, лицо его сморщилось - настоящее квашеное яблоко из рассола.

- Это я так, для самоутешения, для поднятия настроения сказал.

- Куда вы дели нож, купленный в Карелии за тридцатку у охотника?

"Она все знает", - подумал Павел и сунул руку в пустой карман пиджака.

- Ножик я потерял.

- Где? Когда?

- Наверное, в Синевце, по дороге из ресторана на вокзал. Я пьяный был. Не помню. А может, забыл на столе - бутылку им открывал...

- Это ваш?

Увидев финку, Кривенко опустил руки на колени и застыл. Потом, откинувшись на спинку стула, сказал:

- Похож. Но на моем рукоятка была другая - больше светлой пластмассы.

- Так вы где-то забыли или потеряли свой нож?

- Не знаю... Он исчез...

В хрупкой тишине ровно жужжал магнитофон, наматывая на катушку ленту, фиксируя каждое слово, каждый шелест листа. Но не было пока весомых доказательств, которые помогли бы раскрыть преступление.