Малый драконий род - Элизабет Кернер

— Я здесь, и я самый что ни на есть настоящий, сердце мое. С какой это стати тебе сомневаться?

Я провела рукой по его груди, наслаждаясь этим прикосновением, ощущая пальцами его теплую кожу.

— До путешествия на Драконий остров я влачила свою жизнь в одиночестве и думала, что так будет до конца моих дней. И вдруг — нате пожалуйста, свой собственный муж, да еще такой, о котором я... — на мгновение я запнулась, потом нашла в себе силы поделиться своими опасениями. — Клянусь тебе, Вариен: иногда я боюсь, что этот дивный сон закончится, и тогда я навеки прокляну час пробуждения.

Он привлек меня к себе и крепко обнял своими сильными руками. От близости его у меня закружилась голова, словно я выпила слишком много крепкого вина.

— Я здесь, — прошептал он мне на ухо. — И это не сон, который рассеивается с пробуждением. — Словно в подтверждение своих слов, он прильнул к моим губам — о блаженство! — Лучше уж тебе поверить в это и привыкнуть к моему присутствию, ибо я люблю тебя, гордая моя Ланен Кайлар, и, покуда длится моя жизнь, не покину тебя.

— И не вздумай покинуть, не то я тебя из-под земли достану и вытрясу из тебя всю подноготную, — прорычала я.

По-моему, гнев мой вышел не слишком убедительным...

После того как он доказал мне, насколько все у него настоящее, мы вновь расслабленно блаженствовали друг у друга в объятиях, и я негромко проговорила:

— Знаешь, Вариен, я тут подумала: ты когда-нибудь просыпался утром от странного чувства, будто с твоим хвостом что-то не так, будто он пропал? — я ухмыльнулась. — Или оттого, что ты лежишь на спине? Готова поспорить, кантри так не спят.

Он улыбнулся в ответ.

— Почему же, спим. По крайней мере, наши детеныши так спят иногда, когда крылья у них еще не слишком развиты. Правда, в таком положении быстро начинаешь испытывать неудобство, — он усмехнулся. — Повзрослев, я лишь иногда переворачивался на спину, когда она у меня ужасно чесалась, а поблизости не было никого, кто мог бы помочь прогнать зуд. И я так завидовал тому, какие у людей длинные руки! А почему ты спросила об этом, дорогая?

Я глубоко вздохнула:

— Я просто подумала: не жалеешь ли ты, что так изменился?

На миг он умолк, призадумавшись. Это мне всегда в нем нравилось: он никогда не давал поспешного ответа, но продумывал каждое свое слово.

— Не буду лгать тебе, любовь моя. Бывают времена, когда я скучаю по своей прошлой жизни, — ответил он искренне. — Мы существа огня, и чувства наши глубоки и сильны, мы не привычны к внезапным переменам. Но хотя мне и бывает горько оттого, что я утратил крылья и лишился радости полета, хотя мне и недостает былой силы, что могла бы защитить нас обоих, я ни разу не пожалел о том, что Ветры ниспослали мне такое перерождение. Не знаю, каково предназначение у всего этого, помимо любви к тебе и стремления помочь Потерянным, однако нахожу немалое удовольствие в том, что я человек. — Он нежно убрал с моего лица непослушный локон, выбившийся из моей шевелюры. — Ланен, кадреши, любовь у кантриов — вещь серьезная. Я буду любить тебя всю свою жизнь, каким бы обликом я ни обладал. Почему же я должен сожалеть о том, что сейчас мы можем слиться не только душою, но и телом? Нет, дорогая, я не жалею о том, что стал человеком. — Придвинувшись, он вновь поцеловал меня и улыбнулся. — Какие ветры веют нынче, заставляя тебя так сильно трепетать этим солнечным утром?

Мне нравился его голос: глубокий, чистый, звучный, он словно гулко отдавался в его груди.

Я слегка отстранилась, чтобы видеть его глаза.

— Не знаю. Временами на меня словно что-то находит. Я никогда не строила никаких особых замыслов — я лишь начинала жить, когда отправилась к Драконьему острову. Не слишком хорошо представляю, чем еще я буду заниматься в жизни помимо скитаний по свету, знакомств с новыми местами и людьми, поисков новых взглядов на мир. — Я рассмеялась. — Мне казалось, что этого вполне достаточно. Если честно, ты и твои родичи — вы многому меня научили. Однако прежде я всю жизнь мечтала лишь о том, чтобы изъездить весь Колмар. Теперь же...

— А что теперь?

Я вздохнула.

— Теперь, благодаря Шикрару, на нас возложен долг. Я знаю: мы сделаем все возможное, чтобы помочь вернуть Потерянных. Долг этот — честь для нас, только вот... я боюсь... — Сев на кровати, я отвернулась. — К тому же Релла сказала, что мне нужно разыскать свою мать. Я понимаю, что рано или поздно все равно придется это сделать. И не знаю, что сейчас более важно, как мне следует поступить в первую очередь. Тем более я теперь не одна — нам обоим придется решить, что нам делать и в какой последовательности. Иногда я твержу себе, что подобное мне не по силам. Помилуй, Вариен, я ведь выросла в этом небольшом поместье, здесь на сотню лиг вокруг полная глухомань! — Голос мой усиливался вместе с огорчением, хотя я не могла понять, отчего вдруг на меня нахлынули сомнения в собственных силах. — Я не какая-нибудь мудрая и храбрая воительница из сказаний бардов, я из плоти и крови, и мне гораздо чаще свойственно ошибаться, чем верно судить о вещах. Я знаю кое-что о лошадях и садоводстве, достаточно знакома с земледелием, чтобы не умереть с голоду, но этим почти все и ограничивается. Я не великая и доблестная героиня баллад, я... я всего лишь незаконнорожденное дитя безумца, брошенное матерью во младенчестве!

— Это и беспокоит тебя, любовь моя? — нежно спросил Вариен, усевшись рядом и заключив меня в свои объятия. Я прижалась к нему поплотнее; меня переполняло жуткое, давящее чувство отчаяния и гнева, вызванное тем, что от меня ожидают слишком многого, и я вдруг разрыдалась. Хорошо, что Вариен не пытался меня утешить, отвлечь меня от слез своими речами — просто обнял покрепче и держал так до тех пор, пока буря у меня в душе не улеглась. Излив все свои слезы, я оставалась неподвижной в его объятиях, прижавшись грудью к его груди и чувствуя, как его сердце бьется рядом с моим, сильно и равномерно.

Лишь теперь он заговорил; голос его был приподнят:

— Ланен, госпожа моего сердца, я никогда не перестану удивляться, сколь много непознанных глубин таит твоя душа. Ты так юна, ты даже не достигла еще того, возраста, в котором мы, кантри, начинаем учиться летать, но с каждым днем я открываю в тебе что-то новое:

Он слегка отстранился, чтобы увидеть мои глаза. Это было довольно смело с его стороны. Как-то раз, вволю нарыдавшись, я узрела свое отражение в зеркале... Видала я на своем веку женщин, которые только хорошеют, когда плачут, однако мои глаза выглядят в таких случаях жутко покрасневшими и опухшими, и из носа у меня течет... Но он все рано поцеловал меня, спасибо ему за это.

— Моя дорогая, если бы ты верила в то, что мы когда-нибудь оправдаем все надежды, которые возлагает на нас Шикрар, я бы, конечно, порадовался твоему воодушевлению, однако попытался бы найти способ дать тебе понять, что это маловероятно. В лучшем случае, милая, я могу допустить, что нам предстоят долгие годы поисков и исследований, которые в итоге могут ни к чему не привести, несмотря на все наши усилия. Иногда с подобными вещами следует примириться заранее, до отъезда, если уж сразу известно, что все это невозможно. Лишь в этом случае мы будем знать, что хуже наших ожиданий уже ничего не будет.