Угодья Мальдорора - Евгения Доброва

— Найдешь в темноте?

— Да чего там искать…

Назавтра у нас был козырный десятимиллиметровый шприц. Операцией «чернила» мы занялись на пожарной лестнице клуба. Игла легко протыкала нагретые на солнце карамельки. В каждую умещалось по капле. Лидка ловко вливала начинку, словно крем в эклер из корнетика. Раз, и готово. Следующая. Следующая. Даже руки не испачкала.

— Ловко ты!

— Знаешь, я сколько подушек переколола…

Мы завернули «Клубнику со сливками» обратно в фантики, сложили в мешочек и пошли выкидывать шприц в контейнер для мусора.

Отряд готовился ко сну. Мы стояли у рукомойников и чистили зубы. Мне выдали в лагерь гадкую горько-соленую пасту «Поморин», а у Лидки был зубной порошок — ее мама настаивала, что он полезнее.

Лидка макала щетку в коробочку и орудовала ею во рту с каким-то особенным рвением.

— Не дави так сильно, эмаль сотрешь.

Бубенко что-то промычала в ответ.

— Волосатая головка за щеку заходит ловко! — В дверном проеме показалась рыжая голова. Елисеев. Показал язык и убежал. Лидка выскочила за ним в коридор и отправила вслед мощный меловой плевок.

Все, кто это видел, засмеялись. Бубенко сняла с батареи тряпку и вытерла загаженный пол, чтобы не подставлять Свету, нашу вожатую, — после отбоя она всегда заходила. Заглянет в палату:

— Девочки, кому надо — подмываться! Пойдемте, я вас отведу.

С постелей встают человека четыре. Самые аккуратные и чистоплотные девочки берут полотенца, мыло и бредут за ней в душ.

Света у нас хорошая. Спокойная, разрешает болтать в тихий час, а на ночь иногда, под настроение, рассказывает страшные истории.

— Две девочки из старшего отряда решили вызвать пиковую даму. Ну, знаете, два зеркала напротив, свечи горят… где они их взяли, из дома, что ли, привезли… «Пиковая дама, пиковая дама, появись…» А она взяла и появилась. Одна девочка — в обморок, на «скорой помощи» увезли. Так что вы поаккуратнее с этим.

— А про бродячую статую? Расскажи, Свет!

— А это бред сивой кобылы. Ну как она пойдет, она же каменная.

— А Юлька видела.

— Что она видела?

— Как статуя шла по аллее, а потом свернула к столовой.

— Очки пусть получше протрет. Вот глупость — бояться того, чего нет. И так опасностей полно в жизни.

Да, с вожатой нам повезло. Вон в третьем отряде хромая Маргарита — явно с садистскими наклонностями. Просто замучила всех своими разводками. Это она в «Артеке» набралась. Своим элитарным вожатским прошлым Маргарита хвастается часто. Однажды мы слышали, как она рассказывала Свете про лагерь-мечту советского пионера.

— Представляешь, прошлым летом у нас ребенок в море утонул. Вожатая два дня бегала по пляжу как безумная и выла.

— Ужас какой. Прямо выла?

— Как собака. А что бы ты делала на ее месте…

— Не знаю. Это случилось бы не в мою смену, — ответила Света.

К детям у Маргариты был особый подход.

— Сейчас, — сказала она своим в день приезда, — мы будем играть в игру «кошечки». Сперва каждый говорит, как его зовут. Стоп, стоп, давайте по порядку. Ваня, Сергей, Полина, Наташа… Замечательно. Встаем в круг на четвереньки. Встаем-встаем, ковер чистый, вчера пылесосили. Соединяем большие пальцы рук. Кладем на пол. Теперь соединяем указательные пальцы с пальцами соседа. Да, вот так. И задаем по кругу вопрос. Полина, ты начинаешь. Говоришь: «Коля, ты знаешь, как играть в кошечек?» Коля должен ответить: «Нет, Полина, не знаю», — а затем задать тот же вопрос следующему: «Ваня, ты знаешь, как играть в кошечек?» Кто перепутает имя, выбывает.

Когда вопрос вернулся к Полине, Маргарита посмотрела на всех, как на дураков:

— Никто не знает? А фиг ли вы тут раком встали?

Вечером она каллиграфическим почерком записала в журнал: «Проведено знакомство членов отряда в игровой форме».

Еще одна прекрасная игра была у Маргариты:

— Кладем ладони на стену. Каждому я задаю по вопросу, по очереди. Если ответ «да», шаг вверх на одну ладонь. Если «нет» — вниз. У кого через десять минут руки выше всех, тот победил. Поехали.

Она достала из кармана песочные часы и поставила на журнальный столик.

— Витя, ты любишь читать?

Шаг вверх.

— Марина, тебе вопрос. Знаешь, кто такой Гомер?

Шаг вверх. И понеслось:

— Ты умеешь плавать? Ты любишь манную кашу? Ты помнишь формулу дискриминанта?

По ходу игры вопросы становились каверзнее.

— Ты любишь вязать? — спрашивала Маргарита какого-нибудь мальчика. — Ты можешь выпить пузырек касторки? Ты мучаешь животных? Ты ругаешься матом? Ты целовался с девочкой?

Когда все смотрят, даже если «да», все равно «нет» ответишь.

И наконец коронное:

— Ты идиот? — вопрос достается вихрастому пацану с царапиной во всю щеку. Время почти истекло, остаются секунды… Если не скажет «да», он проиграет. Парень колеблется, но все же отступает на шаг.

— Нет? А ты? Тоже нет? А что же вы тогда на стенку все лезете?!

Господи, как хорошо, что нам досталась Света…

В ту ночь я твердо решила не спать, но все равно уснула, вырубилась на пятнадцать минут — сразу проверила по часам, — а две конфеты исчезли. Мистика. Домовой, что ли, ест? Я верила в домовых. Не то что верила — знала, они существуют.

Когда отряды выстроились на утреннюю линейку, мы с Лидкой стали внимательно осматривать физиономии. В нашем отряде все чисто. И в четвертом, и в третьем… Пятый, шестой… Никого.

Ага! Вот они стоят, голубчики. Кого угодно ожидала я увидеть в чернилах, но только не этих двух карапузов. Восьмой отряд, первоклашки. Маленькие, щуплые, рост метр с кепкой… Малышовый корпус находился на отшибе, у самого забора. Как эти дохлики пробирались ко мне каждую ночь через весь — немаленький — лагерь? Не боясь ни пиковую даму, ни бродячую статую? Откуда они вообще узнали про конфеты? Увидели мешочек на родительском дне? Загадка…

— Видала? — кивнула Лидка. — Надо бы уши надрать.

— Не надо, не трогай. Пускай живут. Люблю храбрецов.

Мертвые головы

«Расскажи мне сказку!» — «…Как волк насрал в коляску!» Отвечая на мои приставания, папа все время призывал в помощь волков. «Где мама?» — спрашивала я. «Волки какать на ней уехали», — отвечал папа. А сейчас мне требовалась история на ночь, и не какой-нибудь пересказанный наспех Драгунский, а Очень Страшная История.

— Ну пап!

— Не папкай, видишь, я занят. Спи давай.

— Расскажи что-нибудь…

— Завтра мама тебе расскажет.

— Ну про отрезанную голову…

— Про отрезанную голову я тебе уже десять раз рассказывал.

— Расскажи одиннадцатый.

— Ночью приснится. — Это просто реплика по сценарию. Сплю я хорошо, и папа это знает.

— Ты обещал. Я кол по математике исправила.

— Точно исправила? — переспрашивает папа, сменив гнев на милость.

— С тебя голова.

— Ладно, одолела… Двадцать минут, не больше. — Папа плотно притворяет дверь — мама такие истории не любит, брезгует — и присаживается на краешек моей раскладушки.

Сеанс начинается.

Что может быть заманчивее отрезанной головы? У нас это разменная монета: когда папа проигрывает спор или выполняет условие договора, он всегда рассчитывается такой историей. Я знаю их все наизусть.

Первая дедова.

— В юности дед учился в Пензе в железнодорожном техникуме и по выходным ездил домой — на поезде час от города, станция Симанчино, а оттуда десять километров пешком до деревни. В тот день он возвращался вместе с однокурсником. Чтобы не брать билеты, поехали на крыше товарного состава — так многие делали. И было у них, железнодорожников, особым шиком встать и постоять на крыше на полном ходу. Поезд трясет, все — кто сидит, кто лежит… страшно… Дед постоял минуту, повыпендривался, сел. Теперь однокурсника очередь. Состав разогнался, хорошо идет. Парень руки в стороны раскинул: ничего не боюсь! Поля, леса проносятся, ветер в лицо… А над путями провод. Как раз ЛЭП проезжали, а какая тогда ЛЭП, вольт 200–300, — короче, провод над путями был. Как лезвием голову срезало! — зловеще заключил папа.

— А дед?

— А что — дед? Кому нужны лишние проблемы? Спрыгнул да пешком пошел. И все остальные врассыпную, чтобы свидетелями не быть. Тогда же не разбирались, сажали всех, мало ли там чего…

— Машиниста посадили?

— А я думаю, может, этот и не доехал, скатился. Машинист будет останавливаться, что ли? Он и не видел.

— Может, и видел.

— Да как он увидит, ты что? Никак не увидишь. Там семь-восемь вагонов.

— А как они залезали?

— Я не спрашивал…

Вторая голова досталась от прадеда. Пензенская губерния, глухомань, далекий колхоз…

— Возвращались косцы с сенокоса — в косоворотках, соломенных шляпах, с косами на плече… — папа показывает, как держат косу: вот так, — солнце садится, кузнечики стрекочут, сеном пахнет… Благодать. Идут гуськом, тропинка узкая среди полей. Впереди ручей, через него мостик. Тот парень, что первым шел, ступил на доски, смотрит: в тени рыба стоит. Я так думаю, что голавль. Щука вряд ли будет стоять на жаре. Тогда рыбы навалом было, не то что сейчас. В каждом ручейке водилась… Решил оглушить ее с мостика древком — до воды-то недалеко. Коса как сделана, знаешь? Не знаешь. У нее палка вверху толстая, а книзу утончается, чтобы легче работать. Примерился, замахнулся… Раз! — и покатилась, покатилась голова в ручей… И вода вся красная. Бабы орут… Хорошо бы в фильме каком-нибудь снять.