Солдаты Афганской войны. - Сергей Бояркин

Медсанбат находился в километре от нашей части. Там раза два в день колено прогревали черными дисками, излучающими СВЧ.

Две недели все шло отлично — никаких изменений. Но потом я с ужасом стал замечать, что опухоль начала спадать, а нога понемногу сгибаться. Я понял, что становлюсь на путь неминуемого выздоровления, а в роту возвращаться не хотелось.

Что и говорить, тут мы жили как в санатории. Правда, были некоторые неудобства: всех нас, кроме лежачих больных, постоянно заставляли мыть полы, убирать и выполнять множество прочих дел — так что сильно не побездельничаешь. Но самое неприятное — здесь запрещалось курить. Приходилось искать окурки черт знает где. Самыми рыбными местами, безусловно, считались ведра для мусора возле туалетов — там бычки не пропадали. Даже те, которые были короче чем на затяжку, потрошились и шли на самокрутки. А на стене туалета кто-то даже в сердцах нацарапал: "Просьба не бросать бычки в унитаз — очень плохо раскуриваются!"

Но особенно не пришлась мне по душе медсанбатовская диета — готовили здесь прилично, но уж очень экономно, и потому больные всегда были голодные. Выходишь из столовой, и первая же мысль в голову: "Пожрать бы что-нибудь!" — Все только и ждали, когда следующая кормежка. Зато тут я сбросил два «лишних» кило.

Рассказывали, что незадолго до меня в медсанбате случилось ЧП — один больной курсант выбросился из окна вниз головой и разбился насмерть.

— Слаб характером оказался, — вспоминали тот случай больные. — Ему девушка написала, что выходит замуж. Вот у него нервы и сдали.

Такое случалось не только в нашей учебной дивизии. И в других частях бывало, когда солдат, замордованный армейскими порядками, узнав, что его еще и бросила девушка, то выстрелит в себя, то повесится. И не девушки были главной тому виной: постоянные унижения и безысходность заводили солдат в такие тупики, выхода из которых они уже не видели. Некоторым армия преподносила такие уроки жизни, с которыми они дальше жить не могли.

Был момент, когда нехорошие мысли посетили и меня.

В тот день было холодно и мерзко. Моросил дождь. На душе было так погано, так гадко, что я, глядя на проезжающую возле нас колонну БМД, отрешенно мусолил навязчивую мысль:

— Вот если брошусь сейчас под гусеницы так, чтобы ноги придавило, пусть их отрежут — зато демобилизуют. Буду лежать себе в постели, ничего не делать. Вот оно и избавление.

Конечно, в ту минуту я четко осознавал, что на самом-то деле не брошусь, что здоровье — оно дороже, но подлая идея все-таки бродила в моей голове.

В медсанбате я провел чуть больше месяца. Нога восстановилась полностью, и я возвратился в роту. Дембельской жизни, которую обещал мне Каратеев, я, естественно, так и не увидел. Все оставалось по-прежнему. Правда, сам Каратеев, как мне показалось, несколько изменился: потерял интерес гонять свой взвод, больше лежал у себя на койке и уже почти ничего не делал. Вскоре с группой других сержантов-дембелей он взял "дембельский подряд" — крыть рубероидом крышу — и они там проработали почти до самого увольнения в запас.

РАЗНАРЯДКИ

Два солдата из стройбата

заменяют экскаватор.

А один из ВДВ

заменяет их вдвойне!

Хотя солдаты по их прямому предназначению должны готовиться только к войне, однако больше времени у нас отводилось мирному физическому труду. В армейских буднях нам частенько приходилось использовать лопату и лом: наравне со строительными войсками мы вкалывали на разнарядках на гражданских стройках, а по осени участвовали в затяжных «боях» по уборке урожая. Родина одинаково доверяет десантнику как грозный автомат, так и вполне мирную лопату, даже лопате отдавая явное предпочтение.

Сколько мне пришлось переворошить земли — не счесть. Чуть ли не через день по разнарядкам копали всякие траншеи: то для труб, то для прокладки кабеля, то еще для чего. Для этих дел в подвальном помещении казармы находился целый арсенал: лопаты, грабли, ломы, носилки и прочие орудия труда десантников. Как приходит разнарядка — выносим оттуда необходимый инвентарь и строем с лопатами на плече и с бодрой песней идем кидать землю.

Как-то рыли длиннющую траншею для прокладки труб — целый противотанковый ров, ее глубина и ширина составляли метра три. Работа хорошо спорилась и не столько оттого, что грунт был податливый — глина легко бралась лопатой — а благодаря тому, что за нами наблюдали строгие сержанты, которые и задавали нужный темп. От такого темпа и палящего солнца у нас по всей спине на хэбэ расходились мокрые пятна. Мы уже заканчивали работу, как у края траншеи показался майор:

— …вашу мать! Что вы делаете? Что же вы делаете, мать вашу?! Рыть надо не здесь, а во-от тут! — и указал ребром ладони новое направление.

Получив новый приказ, сержанты, подгоняя нас, заорали еще громче, и мы, повыскакивав из траншеи, тут же начали каждый себе отмечать полагающийся метраж и рыть по новому проекту. Старую траншею завалили землей.

На следующий день, пришедший проверить нашу работу прапорщик, негодовал:

— А этот ров на кой хрен вырыли? Где я говорил рыть?

— Майор вчера распорядился, — невозмутимо парировали сержанты.

— Чихал я на майора! Он ни за что не отвечает, — и приказал отрытое зарыть, а зарытое вновь откопать. Мы снова взялись за лопаты: вторую траншею закопали, первую откопали — все сделали, как надо.

Проходили дни. Укладывать трубы в траншею никто не спешил. Долго она так стояла пустая, и в конце концов по осени нам пришлось обратно забросать ее землей.

СЕЛЬХОЗРАБОТЫ

В сентябре, с началом уборочной страды, по давно отлаженной доброй традиции все городское население всей огромной страны привлекается к сельхозработам. На поля высыпают школьники, студенты, интеллигенция. И нас — солдат — это важное государственное мероприятие тоже не обошло стороной. Боевую учебу на это время отменили, и мы всем полком выехали в подшефный колхоз. Там у леса, на краю поля, разбили палаточный лагерь и приступили к крестьянскому труду. Для нас, курсантов, это был просто отпуск. Как раз установилась нормальная, теплая погода. Приятно светило осеннее солнышко. Утром вставали без всяких зарядок. Позавтракали — и сразу в поле. Не было никаких наказаний и никаких зарядок после отбоя. Красота!

Работали с утра до вечера — собирали картошку для части. На необозримых полях, где колхозники уже убрали урожай, мы шли и рыли всю землю по второму кругу — искали оставшиеся клубни. От нас не могла укрыться ни одна картофелина: позади шли сержанты и пинками направляли невнимательных собиральщиков к пропущенным клубням. Солдат было много, поэтому быстро набирали целые машины и отправляли их к нам в часть.