Цветок забвения (СИ) - Мари Явь

— До рассвета, — предложила я, и он согласно кивнул.

— Ну, тогда у нас не так уж много времени, — заметил Старец, засучивая рукава, собираясь основательно за меня взяться. Почему-то это взволновало больше, чем необходимость мне самой полностью раздеться. Но я сделала это почти так же быстро.

— Что дальше? — Мой голос звучал так, словно ничего особенного не происходило. В отличие от его голоса.

— Ляг на кровать.

Конечно, стоило догадаться, что без алтаря порока дело не обойдётся. Главный атрибут всех ритуалов этого отшельника, похоже.

— Мне нужно лечь как-то по-особенному? — уточнила я, но он определённо принял это за издевательство. Дева на кровати это уже слишком «по-особенному», поэтому я просто скользнула на простыни, прижимаясь к ним спиной.

Дитя расположилось на краю кровати слева, поджав под себя ноги. Старец подошёл справа, выглядя так, будто уже терял контроль над ситуацией. Сев рядом, он наклонился и протянул руку… но отстранился в последний момент. Как будто вспомнив о чём то, он энергично потёр ладони. Они были холодными? Или же он думал о воде и мыле в тот момент? Трогательная забота, учитывая, что его прикосновение может меня убить вне зависимости от чистоты и температуры.

— Только давай без своих фокусов, — попросило Дитя, подозревая, что в последний, критический момент, Старец может воспользоваться моими техниками и сбежать.

Промолчав, мужчина снова потянулся ко мне. Но на этот раз я сама остановила его, перехватив его руку.

— Погоди. Ты ведь пришёл сюда именно сейчас, потому что понял что-то, так? — спросила я. — Если есть ещё одна причина, по которой это может сработать, ты должен её назвать.

Старец догадался, что всё дело в страхе.

— Не доверяешь мне?

— Нет.

А после его ответа стала доверять ещё меньше.

— Я могу снимать наложенные на тебя ограничения потому, что у нас с Датэ был один учитель.

Наверное, не стоило так удивляться очередному их сходству.

— Что?!

— Это единственное разумное объяснение. Вряд ли дело во мне, а значит — в самой печати. Она похожа на те, что создаю я сам, поэтому я способен взламывать её.

— Ты учился вместе с Датэ и говоришь об этом только сейчас?!

— Я с ним не учился. Я сказал, что у нас был один учитель.

— Это ещё хуже! Для всех отшельников мастер — больше, чем мать!

— Отец, — поправил сухо Старец.

— Ты так упрямо повторял, что между вами нет ничего общего, а сам уже давно породнился с ним?!

— Нас породнил не я, а человек, которого я за это убил, — произнёс он так же спокойно. — Я думал, что уже разорвал эту связь, но нет, мне предстоит разорвать её только сейчас.

Так вот какова истинная причина его злого нетерпения. И раз уж он не пожалел собственного мастера, то что говорить обо мне? Когда мужчина наклонился, я напряглась, теперь абсолютно уверенная в том, что это трагически закончится. Но его первое прикосновение оказалось почти невесомым. Он дотронулся кончиками пальцев до моей кожи, и я осознала, что это первый раз, когда я сама позволяю мужчине меня касаться. Возможно ли, что он думал о том же? Он хмурился, будто нежность и гладкость женского тела выводили его из себя, так же как меня жёсткость и жар его руки.

Моё сердце стало биться громче, заявляя о себе, но именно этого Старец и добивался, поэтому погладил пульсирующее место, прежде чем по-хозяйски опустить на него всю ладонь. Теряя сознание, я поняла, зачем он сказал мне лечь на кровать.

Когда я открыла глаза, темнота комнаты рассеивалась уже не лампами, а мягким розовым сиянием рассвета. Тяжелое, болезненное дыхание, звучавшее в полумраке, принадлежало не мне: я вообще вела себя удивительно бесшумно вопреки боли во всём теле. Вытащив изо рта какую-то тряпку, я мучительно сглотнула. Император отпустил мои плечи, которые прижимал к кровати.

Я поняла, что у них ничего не вышло по выражению измождённого детского лица, а не потому что император не ответил на требовательный вопрос.

— Что случилось?

Старец глухо выругался. Дитя протянуло мне бокал с водой, и я приняла его, хотя не нуждалась в его заботе так, как мужчина что сидел на полу в изножье кровати.

Он отказывался смотреть на меня.

В дверь постучали, и я вздрогнула, тогда как эти двое даже не покосились на неё, что давало понять — за эту ночь сюда ломились не раз. Не решив проблему с печатью, они создали новую — слухи.

— Они всё поймут, — проговорило Дитя, отозвав гостей, — если уже не поняли. Я не держу при дворе придурков, а тут и придурок бы догадался. Когда первый восторг от появления в городе Девы уляжется…

— Мы избавимся от неё прежде, чем это случится, — сказал Старец, и я понадеялась, что речь идёт о печати, а не обо мне.

— Конечно, если ты согласен с тем, что я предложил.

— Нет, этого делать мы точно не станем.

— Что именно делать? — уточнила я.

Несмотря на то, что план принадлежал императору, он всё никак не решался его растолковать. Не представлял, какие слова смогли бы сгладить углы, ведь смысл оставался прежним.

— Он предлагает вонзить тебе меч в сердце, — ответил за него Старец, и Дитя вспыхнуло.

— Сказал так, будто я сошёл с ума и намерен её убить!

— Ты сошёл с ума и намерен её убить.

— Заткнись! — Дитя посмотрело на меня. — Я — лекарь, я бы контролировал каждое движение, а в конце залечил бы рану. Так как ты — Дева, с тобой будет даже проще.

— Проще? — переспросила я. — Проще чем то, что вы делали сейчас?

— Нет, — честно ответил император. — Зато в результате я уверен.

— Так же как был уверен я, — вставил Старец.

— Да, но раз от тебя никакой пользы, то будет польза хоть от твоего меча.

— Ты к нему не прикоснёшься.

Я села на кровати, задумавшись. Я не до конца понимала их панику, но ведь самое интересное я пропустила. Ночь оказалась очень длинной для этих двоих, а каждая неудача усугубляла положение — моё, их… империи, если размышлять глобально. Пусть император и собирался использовать меня исключительно как символ, но его люди всё равно будут видеть во мне оружие. Рано или поздно выяснится, что их оболванили, заставив довериться пустышке. То, что Датэ не смог меня убить, уже не будет казаться им лучшей причиной меня превозносить. А если они узнают, что смерть — самый милосердный его поступок по отношению к Девам, а на меня его милосердие не распространялось…

Но если честно, мне самой было трудно в это поверить. О смерти я знала больше, чем о насилии, поэтому, когда Старец сказал, что именно случилось со мной, я восприняла это легкомысленно, и амнезия ничуть не помогала. Мне казалось, что после прикосновения Калеки у любого человека остаются на коже синяки. То, что он сделал со мной, должно было оставить шрамы. Поэтому, глядя на свои руки, я думала о том, что он оставил эти шрамы кому-то другому.

— К чёрту парад, ей там нечего делать. В этом городе вообще, — сказал Старец, и я очнулась.

— У тебя больше нет права голоса, — вернуло Дитя. — Уже не только потому, что ты преступник, но и потому что ты облажался.

— Мы облажались. Ты в этом тоже участвовал.

— Один я справился бы лучше.

Они не ладили, иллюстрируя всю суть отношений между отшельниками разных кланов. Если Калеки ненавидели Дев, то Старцы презирали Детей. И наоборот.

Вздохнув, я рассудила:

— Парад состоится в любом случае, я дала слово. — Услышав это, император самодовольно улыбнулся. — Но Старик будет участвовать в нём тоже. Пусть все знают, что среди твоих союзников есть и другие отшельники. Тебе придётся вернуть ему мечи, милосердное Дитя. — Теперь пришло время мужчины улыбаться. — Что же касается этой печати — мы выжили, это уже больше, чем я рассчитывала.

— Недостаточно, — тихо возразило Дитя.

— Нет, если ты всё-таки решил её прикончить, — согласился Старец, и уязвлённый император дал волю эмоциям.

— Тебя пугает именно это? Или что она предпочтёт меч твоим рукам? Ты ведь понимаешь, что после её криков не смеешь вновь предлагать свою помощь?