Таежный тупик - Василий Песков

И дело не только в материальной помощи. Лыковы явно нуждаются и в общении. Не довольствуясь редкими «гостеваниями» людей, старик с дочерью ходят сами в поселок. И если для Агафьи каменистый пятнадцатикилометровый путь с глубокими бродами через реку нетруден, то человеку с возрастом за восемьдесят этот путь – немалое испытание. И все-таки Карп Осипович идет да несет еще мешок с гостинцами для геологов – картошку и кедровые орехи…

В некоторых письмах ко мне есть беспокойство: не одолевают ли Лыковых после «всесоюзной известности» любопытные? Вопрос законный, но умозрительный. Действительно, несчастьем было бы паломничество любопытных. Но есть для хождения сюда препятствие очень надежное – удаленность и недоступность. Редкая лодка из Абазы доберется в верх Абакана. Для праздного любопытства небезопасно и очень накладно нанять сюда лодку с проводником. Есть путь самолетом до поселка геологов. Но это не рейсы Аэрофлота. На самолет можно сесть только с разрешения начальника геологической партии, а с ним мы в самом начале договорились о жестком «фильтре». Ситуацию эту три года назад подробно в Таштыпе обсудили мы также с секретарем райкома партии Кыжинаевым Афанасием Ивановичем и договорились: только с его разрешения самолет возьмет в поселок кого-либо, кроме геологов.

С момента публикации в нашей газете у Лыковых побывало считанное число людей: врач и художник из Красноярска, языковеды из Казани, лесные пожарные, сделавшие прирубок к избе. Те, кто тут побывал, не только не принесли какого-нибудь беспокойства «аборигенам», но во многом им помогли, оставили по себе хорошую память.

В последнем разговоре, позволявшем задать серьезный, главный вопрос, я спросил, что будет, если один из живущих в избе умрет. Старик ответил, что он умирать собирается тут. Судьба же Агафьи волнует его серьезно. Он понимает: житье одной в тайге невозможно. Уход в «мир» тоже представляется ему немыслимым – «по нашей вере это не можно». Выход старику виделся в залучении сюда какого-либо единоверца, но жизнь показала: надежда эта несбыточна – нет желающих лезть в таежную нору.

После газетной публикации объявились в горной Шории у Лыковых родственники-староверы. Один из них приезжал навестить Агафью и старика, звал к себе на житье. Этот вариант устройства Агафьи старик из вида не упускает. Дав мне адрес, он попросил написать родственнику: «Мудро о житье расспросите, не будет ли оно утеснительным для Агафьи». На том и окончился разговор…

С возвращением из тайги Ерофея и Николая Николаевича теперь уже Агафья развернула свиток с «Боярыней Морозовой». Я опять давал объяснения, разглядывая детали картины через очки. Карп Осипович очками заинтересовался, попробовал сам посмотреть и с удивлением обнаружил, что видит «баско». «Так я пришлю вам очки!» Старик застеснялся: «Штука-то, поди, дорогая?»

Агафья на расспросы, что ей прислать из Москвы, замотала головой – все есть! Но тут же украдкой подала две черные пуговицы и клубок красных ниток – «такие бы надо…». «Зачем тебе красные нитки?» Вместо ответа Агафья достала из туеска искусно плетенный из черных и красных ниток узорчатый поясок. Оказалось, поясками Агафья одаривала поварих, привечавших ее в поселке…

Сердечные отношения с Лыковыми для меня родили проблему. При первом знакомстве украдкой я делал снимки, преступая нетерпимость старика и Агафьи к фотографическим «машинкам». Теперь при сложившихся отношениях направить на них фотокамеру означало бы разрушение доверия. И я искушению не поддавался – снимал лишь избенку, коз, тайгу, огород…

Попрощавшись с Лыковыми, мы решили навестить брошенную теперь верхнюю избу. Тропа до нее альпинистского мастерства не требовала, но была не из легких. На полянках возле тропы сушились сено и веники, припасенные козам. А выше то и дело попадались следы зверей.

Брошенное «поместье» встретило нас тишиной. Дверь в жилище была подперта. Пройдя, как в баню, в низкий дверной проем, мы оказались в уже знакомых по прежним приходам потемках. Кое-что из утвари тут еще оставалось. И все источало неистребимый «лыковский дух» – смесь запахов дыма, непроветренного жилья, кислого варева, сыромятной кожи и старой одежды…

Мы подперли, как было, дверь и прошлись по пустынному огороду, по уже зараставшим дорожкам. В тишине был слышен торопливый бег воды по камням. Минут десять перед уходом постояли мы у ручья.

По воде плыли желтые листья, птица оляпка жизнерадостно приплясывала на камнях. По следам и помету Ерофей определил: «поместье» уже навещают медведи и кабарга – тайга начала поглощать понемногу все, что было у нее отвоевано неустанным трудом, случайной жизнью, теплившейся тут сорок лет.

Октябрь 1985 г.

Одиссея Агафьи

Вернувшись из абаканской тайги, я сразу написал в Шорию Анисиму Никоновичу Тропину, родственнику Лыковых. Написал так: «Если Вы, Анисим Никонович, приглашали Лыковых на житье сердечно, а не вежливости ради, то подтвердите свое приглашение – будет ясно, что делать в случае, если кто-то в таежной избе окажется в одиночестве».

Я ждал ответа из Шории, как вдруг позвонили из Абакана: «Агафья улетела к родне! Старик остался один». Никаких подробностей к этой новости не сообщалось, но я догадался: поехала в гости. Через неделю целая пачка писем подтвердила это предположение. О чрезвычайном событии писал Тропин Анисим Никонович, писал Ерофей, писал летчик из поселка Таштый Владимир Иванович Абрамов и абазинский фотограф Николай Петрович Пролецкий. И вот какая прояснилась картина.

Анисим Никонович, получив мое письмо, созвал родню, и было решено, не мешкая, ехать к Лыковым – уговаривать их перебраться к единоверцам. В поездку снарядили троих, в их числе поехал и сам Анисим.

«Посольство» к Лыковым добралось за сутки. Выслушав родственников, Карп Осипович, как и в первый приезд их, твердо сказал: «Нет, в миру нам не можно». Но в этот раз единство между дочерью и отцом дало трещину – Агафья проявила к приглашению интерес. Судя по письму Анисима Никоновича, возникли в таежной избе дебаты, не утихавшие целую ночь. «Дело дошло до большого…» Что стоит за словами письма, можно только догадываться. Упрекала родня старика? Приводила веские доводы, убедительные для Агафьи и неприемлемые для старика? «Дядя, – пишет Анисим, – вдруг натурально волком завыл. Мыпереглянулись: что с ним? «А это у него теперь часто бывает», – сказала Агафья. Рассудок Карп Осипович, однако, не потерял. На предложенный компромисс: «Ну пусть Агафья поедет к нам погостить», – он наложил вето: «А как поедет? На самолете? На самолет благословения не даю!» Родительское благословение для Агафьи было делом серьезным, и она тихо стала просить отца отпустить ее хотя бы недельки на две. Отец стоял на своем. Но Агафья нашла в себе силы ослушаться: «Тятенька, хочу поглядеть, как люди живут…»

Для Карпа Осиповича зарезали козла, наготовили ему дров, воды, Ерофей обязался навещать старика, пока он будет один…

«Я удивился, когда увидел на площадке возле поселка геологов толпу людей. Вахта вроде не кончилась, улетать некому, – пишет летчик Виктор Абрамов. – В толпе я увидел Агафью и опять удивился. Неделю назад я встретил ее в поселке – приходила к геологам погостить, одарила нас, летчиков, репою и орехами. Неужто за неделю успела соскучиться по поселку – путь-то сюда не маленький от избы. Но я остолбенел, когда услышал: Агафья летит! Со всех сторон мне кричали, чтобы я осторожнее был, чтобы без тряски.,. Агафья подошла к нашей „аннушке“, перекрестила дверь, двое бородачей помогли ей взобраться. И вот уже сидит рядом с пилотской кабиной, пристегнута. На лице ни малейшего страха, и даже напряжения нет. Доверчиво улыбается, как ребенок… Весь полет я искоса за ней наблюдал – обычная пассажирка! Одета несколько необычно: валенки не по росту, легонькое пальтишко, громадный платок… Когда начали снижаться у Абазы, гляжу, за пазухой руку держит. Ну, думаю, с сердцем, наверное, плохо. Нет. Достала большие часы на цепочке, щелкнула крышкой. Показывает спутникам, сколько летели».

Н.П.Пролецкий: «Часы Агафье подарил я. Взяла. И так полюбила часы – ни шагу без них. То и дело достанет и поглядит».

Тут же у севшего самолета показали Агафье автомобиль, лошадь, корову. В «Жигулях» отвезли ее с родственниками на вокзал.

Анисим Никонович Тропин в первых строчках письма извиняется за почерк. «Когда спускались к реке от Лыковых, метров двадцать я мягким местом утюжил скалы и малость повредил руку». Все же Анисим Никонович обстоятельно описал, как показывал Агафье железную дорогу: «Это вот рельсы… Это изба на колесах, в которой поедем». В вагоне он показал ей, как зажигается свет, как стелют постель, попросил проводницу познакомить новичка пассажира с устройством туалета. «Ночью лишь немного вздремнули. В купе, узнав, кто в нем едет, набились люди. Агафья не оробела. Стала даже шутить».