Пленники Барсова ущелья - Вахтанг Ананян

Шушик не могла продолжать. Слезы подступили к горлу. Ожило незабытое горе.

- Узнал, кто ты, чей ты сын? - нанес очередной удар Ашот. - Теперь я за Шушик доскажу. В годы войны, когда ее отец был на фронте, а мать тут из сил выбивалась, чтобы троих детей прокормить, твой отец двухэтажный дом из тесаного туфа построил. Чьим трудом? Спрашивал ты его об этом, пионер Саркис, когда вырос?

Голова Саркиса опускалась все ниже и ниже. Кажется, впервые в жизни всколыхнулось в нем что-то похожее на чувство стыда - чувство, прежде ему совершенно не знакомое. Было стыдно за нечестные дела отца, за то, что он, Саркис, пионер, закрывал на них глаза, гордился положением отца, пользовался этим положением. “Но неужели мой отец и на самом деле жил на нечестные деньги?…” - этот вопрос всю ночь не давал Саркису спать. Размышляя, Саркис пытался оправдать себя: не мог же он, занятый своими уроками и играми, знать о том, что делает отец! К тому же ведь делалось все это втихомолку! И все же стыдно. “Ах, как стыдно!…” - повторял он про себя. Но минуты раскаяния сменялись чувством упрямого протеста.

Так, то раскаиваясь, то вновь оправдывая себя, размышлял Саркис. Но как бы то ни было, какие бы противоречивые мысли ни сталкивались в его голове, “непедагогический” метод Ашота произвел на него определенное действие.

Товарищи бросили ему в лицо горькую правду, и, кажется, фальшивая гордость этого мальчика начинала рушиться, словно построенная на песке хижина. Рушилось и высокомерие. Теперь ни на кого больше он не сможет смотреть сверху вниз.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Если посмотришь зимою с вершин, окружающих Барсово ущелье, вниз, на долину Аракса, покажется, что она затянута густым туманом. Но наверху, там, где находились ребята, воздух был чистый и прозрачный, небо мирное, а солнце яркое. И если бы не страх голодной смерти, томивший сердца запертых в кольце гор пленников, они могли бы испытать то наслаждение, которое испытывает каждый, кто поднимается с равнин в горы.

Выйдя из пещеры, ребята направились в Масур - так назвали они место в расщелинах скал, где накануне Асо нашел богатые плодами кусты шиповника. [15] Добраться туда было трудно, но голод гнал их.

Стоя у входа в пещеру, Саркис смотрел вслед товарищам. Никто не позвал его, никто даже не оглянулся. Впрочем, нет. Асо обернулся и кликнул отставшего Бойнаха.

Собаку позвали, а его?

Вот уже второй день, как никто не обменялся с Саркисом ни одним словом. Утром все уходили собирать ягоды, вечером возвращались, и он аккуратно получал свою долю. Каждый день он решал не брать этой, как он считал, подачки, но голод заставлял забывать и о самолюбии и о гордости. Саркис поедал все, что ему давали, но какое-то новое, неосознанное чувство не покидало его. Быть может, это было все то же новое для него чувство стыда?

Товарищи возвращались из своих походов выбившись из сил, но весь вечер проводили у костра, мирно беседовали, учили Асо писать по-армянски, рассказывали по очереди сказки, а то и смеялись над шутками Гагика, порой избитыми, а порой удачными…

Саркиса словно не было. На него никто не смотрел, никто не задавал ему вопросов, будто не человек это был, а просто одна из щепок, лежавших у костра.

Сам Саркис был не из говорливых, его и в школе называли молчуном. Но сейчас молчание было для него невыносимым. Теперь, когда никто его не замечал, он испытывал органическую потребность общаться с людьми, говорить, рассказывать, слушать. Какое это ужасное состояние - быть немым!

Несколько раз пытался Саркис вмешаться в разговор, но никто ему не ответил, никто не обратил на него внимания. А когда он пошел и принес откуда-то плоды терна, их у него не взяли. Отвернувшись, ребята продолжали болтать о своем.

И без того невесел был Саркис с первого дня их плена, а сейчас, оставшись один, он совсем загрустил - человеку в одиночку радоваться нечему. И впервые в жизни мальчик почувствовал весь ужас одиночества.

Постояв и посмотрев вслед ребятам, он все же решился и поплелся вслед за ними в Масур. Однако близко подойти боялся, особенно после того, как накануне все дружно отвернулись от него.

Рассыпавшись среди кустов, ребята собирали шиповник. Иногда, спугнутая ими, вылетала из листвы зорянка, и у всех невольно пробуждался охотничий инстинкт. Подбить бы эту птичку, но как? В свое время Ашот подчеркнуто равнодушно отнесся к удаче Асо, ловко поймавшего птичку. Однако и товарищи и сам он помнили, как она была вкусна. А от шиповника - что за прок? Питаясь им, тропы не отроешь, нужно что-то более сытное, мясное. Так не вернуться ли к этим маленьким птичкам?

- Ну что ж, пращу ты сделал, а где же твоя охотничья добыча? - спросил Ашота Гагик.

Но что мог сделать Ашот? Разве из пращи попадешь в птицу? Камень и долететь не успеет, как она сорвется и улетит. Нет, надо найти более совершенный способ.

Однажды Ашот увидел, как Саркис стрелял в воробьев из рогатки, и, помнится, упрекнул его за это. Теперь он готов был предложить то, что сам осуждал. Но без резинки рогатку не сделаешь. А откуда им взять резинку?

Собравшись под навесом скалы, мальчики раздумывали, какое же им изобрести оружие, как сделать хотя бы рогатку. А Шушик собирала невдалеке шиповник. Она не участвовала в этом разговоре. И вдруг девочка подошла к Ашоту и протянула свои подвязки.

- Вот вам резинка, - сказала она. - Я обойдусь.

- Слабы, - сказал Ашот с сомнением. - Из рогатки с такими резинками разве что самую мелкую птицу убьешь.

Саркис попросил у Асо нож, срезал подходящую ветку и сделал из нее рогатку. Оставалось лишь прикрепить к ней резинку. Но протянутая Ашоту рука с рогаткой повисла в воздухе - тот будто и не видел ее. Он сам сделал две рогатки и прикрепил к ним резинку.

- Слабы, - снова сказал он, испробовав новое оружие. - Знаете что, ребята? Лучше давайте луки сделаем. Ведь стрелой и орла убить можно.

Предложение было принято. Оно особенно понравилось Асо. Сам он не раз делал луки на пастбище и стрелами с тупыми концами стрелял из них в коз. Шаловливые и непокорные, они все время стремились забраться куда-нибудь повыше, смущали и уводили за собой овец. А стрелы Асо наводили в стаде порядок.

И Асо первым вызвался пойти и поискать для лука подходящее дерево.

У молодых кустарников, растущих на скалах, ветви всегда очень крепкие. Такие крепкие, что ударишь топором - как сталь звенят. Это от южного солнца они такие.

Асо срезал несколько длинных, тонких веток дикого унаби и принес их Ашоту:

- Годятся? Тогда сделай луки. Вот тебе нож.

Вскоре луки были готовы. Но из чего же сделать тетиву? Ведь для нее нужна крепкая, сильная бечева.

Ашот задумался, и пока он сидел, размышляя. Асо, устроившись в стороне, молча снял с себя мокрые лапти. Он достал из них куски сыромятной воловьей кожи, которые давно вложил вместо стелек - то ли “на черный день” припрятал (как он это умел), то ли просто для того, чтобы не так больно было ходить по камням.

Из этой кожи Асо и начал вырезать тонкий ремешок, причем делал это так, как срезают кожицу с яблока: не отрывая ножа сверху до самого “хвостика”.

Невдалеке от Асо, на мягком теплом валежнике, сидела Шушик. Ее голубые глаза с любопытством следили за работой пастушка и словно говорили: “Ага!… Асо всегда найдет выход, всегда выручит!” А мальчика смущало внимание девочки - руки как будто немели под ее взглядом.

Вырезав два тонких длинных ремешка, похожих на спираль, Асо начал растягивать их, скручивать шнуром, наматывать на свой посох. Сыромятная кожа, эластичная и крепкая, легко поддавалась всем этим операциям.

Когда шнуры были готовы, мальчик протянул их Ашоту и скромно сказал:

- На. Ты сильнее меня, натяни сам.

Ашот, конечно, принял как должное замечание о его силе. Он взял одну из ветвей, приготовленных для лука, и, напрягшись, согнул ее о колено. От усилия надулись жилы на его шее.

- Привязывай, - сказал он пыхтя.

Асо взял шнур и накрепко привязал его к концам лука. Однако тетива не выдержала той силы, с которой дерево стремилось распрямиться, и со звоном лопнула.

Ребята растерялись.

- Надо скрутить двойной шнур, - предложила Шушик и сама взялась за дело.

Шнур, скрученный ею из двух ремешков, оказался таким крепким, что его, как сказал Асо, “и буйвол бы не разорвал”.

Когда лук наконец был готов, Ашот натянул и снова отпустил тетиву и с радостью увидел, что она дрожит, как струна саза. [16]

Вслед за первым изготовили и второй лук. Все были очень довольны, а особенно Шушик. Ведь и она принимала участие в создании необходимого им оружия.

- Да, из такого лука и медведя убить можно, - заключил Гагик.

Теперь осталось изготовить стрелы. Впрочем, это было совсем несложно. Выструганные из тяжелых сухих веток, они получились очень удачными.