Марьинские клещи (сборник) - Геннадий Сазонов

— Погоди, сынок, погоди! — остановила Марья Васильевна. — Давай присядем.

Они присели. Николай тревожно посмотрел на неё.

— Я не хотела тебе говорить, да вижу, что ты весь в нетерпении, — начала она. — Коля, Надюшки больше нет.

— Как это нет? — глаза Николая расширились. — Почему это нет? А где она?

— Фашисты убили.

— Не верю! — выдохнул Николай. — Не могут они её убить!

— Погоди, успокойся, послушай, — волновалась и сама Марья Васильевна. — Надя недавно окончила военные курсы, тут у нас. Ну, вот её да ещё несколько девчонок послали на крышу гостиницы, ну там вон, знаешь, у Тверцы. На крыше, так в народе говорили, стояли пушка и пулемёты. Девчонок-то звали — Вера, Надежда, Любовь, как в церковном празднике.

— Они должны были сбивать фашистские самолёты, — продолжала мать. — Несколько дней назад были сильные налёты фашистов. Произошла беда утром, часов в одиннадцать или в двенадцать. Фашисты стали летать над городом, бомбили мост через Тверцу, дома, а девчонки-то стреляли с крыши по немецким самолётам. Какой самолёт пролетит мимо, какой развернётся, и опять летит. Ну, вот один прямо над девчонками гудел, они в него и стреляли. И что думаешь? Срезали его, молодцы наши девчонки! Смотрят, а он чего-то задымил, вдоль Тверцы за мост полетел, туда, в сторону Дальней Троицы, а потом из него густой дым повалил. Подбили, значит.

— «Попали, попали!» — кричали девчонки, обнимали друг друга на крыше, прыгали от радости, — уже сквозь слёзы говорила Марья Васильевна. — Вот глупенькие-то, нет, чтобы посмотреть туда-сюда. Да куда уж там, от победы бдительность потеряли. А тут со стороны бульварки, ну, где ещё школа с ёлочками, от Ильинки, значит, — другой летит фашист, заходит на девчонок со спины. И стал по зенитчицам палить из пулемёта: «Ты-ты-ты!». И девчонок — нет! А ведь радостные прыгали: попали, сбили.

— Откуда ты узнала? — осёкшимся, будто чужим, голосом спросил Николай. — Может, Нади среди них не было?

— Откуда узнала? Да весь город об этом случае говорил. И хоронили-то их вместе, я была, видела.

Николай заплакал, уронил голову на колени матери. Она гладила жесткие волосы сына, утешала тихими словами, и из её добрых глаз падали слезинки.

Ещё до рассвета Басов проснулся, наскоро попрощался с родными и вышел из дома. Он добрался до Московского шоссе и на первой попутной машине, которая взяла его, покатил в сторону Калинина.

В глубине сердца переживал Николай своё горе. То и дело Надюшка являлась ему в мыслях — улыбающейся, нежной. Он не мог представить её светлые глаза, навеки закрытые, а её саму — навсегда опущенной в серую и сырую землю. Не хотел верить, что он уже никогда её не увидит, какое-то наитие подсказывало, что они когда-нибудь всё равно будут вместе.

Николай вдруг вспомнил, что намечал проведать друга отца и своего бывшего учителя Усова Александра Александровича, который увлекался историей, был известным в городе краеведом. Но беда с зенитчицами всё перепутала в его планах, времени не оставалось для посещения краеведа.

Сержант Басов не знал, что девчонки-зенитчицы, охранявшие небо Торжка от фашистских стервятников, были исключением, а не правилом. На самом деле противовоздушную оборону держали военные батальоны и роты, а вокруг города раскинулась сеть армейских аэродромов, искусно замаскированных от глаз врага. Днём и ночью с них взлетали разведывательные самолёты, истребители, бомбардировщики. Они брали курс на Ржев, Андреаполь, Осташков, Вязьму, наносили фашистам серьезные потери.

Не раз бывало, когда наши истребители вступали в схватку с фашистами в небе над Торжком, самолеты с крестами горели и подали в воды Тверцы или на окрестные поля. Не один немецкий пилот нашёл здесь свою бесславную позорную смерть. Обозлённое всё нарастающим сопротивлением Красной армии, командование фашистов отдавало приказания стереть с лица земли военные аэродромы под Торжком.

И стирали…

Только не боевые машины и аэродромные объекты, а их макеты, очень умело расставленные на полях или лесных опушках. Фашисты улетали, довольные «работой» и докладывали начальству, что «очередной аэродром уничтожен».

Николай боялся и переживал за родной город — что будет с ним?

Но он не ведал о том, что судьба Торжка решалась не только в боях, которые гремели на подступах, но и в Москве, в Ставке Верховного Главнокомандующего. По инициативе Иосифа Виссарионовича Сталина принимали срочные меры, чтобы не допустить захвата Торжка фашистами. Начальник Генерального штаба маршал Борис Михайлович Шапошников представил на утверждение Сталина свои соображения по уничтожению врага, наступавшего на Калинин. В частности, он докладывал Верховному Главнокомандующему: «Мною 13 октября уже даны командующему Северо-Западным фронтом указания о сосредоточении 8-й танковой бригады и мотоциклетного полка в район Торжок и стрелковой дивизии из числа резерва для атаки противника в направлении на Калинин».

На долю маршала Б.М.Шапошникова, который тогда возглавлял Генштаб Красной армии, выпал самый тяжелый период войны — начальный. Имея исключительный военный опыт, будучи автором книги «Мозг армии», Борис Михайлович отдавал силы, энергию подготовке Смоленского сражения, борьбе за Киев, обороне Москвы и разработке последующей тактики наступления на врага. Хотя ему шёл шестидесятый год, Шапошников трудился наравне с молодыми, часто без сна и должного отдыха, не уходил из Генштаба, пока не исполнял все оперативные задания Верховного Главнокомандующего.

И теперь он должен был проследить, как выполняло приказ Генштаба командование Северо-Западного фронта. И оно выполняло его оперативно, исходя из складывающейся на фронте обстановки.

Названные маршалом воинские части, а также и некоторые другие соединения, были уже в пути к новым позициям.

Счёт, когда определялась участь Торжка, пошёл на дни и часы.

По плану, утвержденному Гитлером, Торжок намечали захватить 25 октября 1941 года.

Не считаясь с большими потерями, фашисты кидались в одну атаку за другой с Ржевского направления. Они, во что бы то ни стало, хотели ворваться в Торжок. Все их попытки отбивали наши солдаты. Тогда, с яростью и злобой, враги принялись крушить город с воздуха — и днём, и ночью, практически без перерыва.

13 октября произошла одна из самых масштабных бомбёжек фашистами древнего Торжка.

От самолётов с крестами шарахались все, кто был на улице, а из домов бежали в бомбоубежища, в самодельные «щели», в ближний пригородный лес — словом, кто куда мог. Обычно прятались в ямах, накрытых брёвнами от горевших домов, дверь в яму была тяжёлая, из байдака. Те, кто не успел спуститься в яму заранее, или, подбежав к яме, второпях не мог открыть дверь, становились добычей фашистских пулемётчиков. Юра Зорин, подросток 12 лет, бежал в яму, уже был у двери, но пули из самолёта прошили ему обе ноги. Подоспевшие наши солдаты подхватили паренька на руки, после бомбёжки переправили раненного в госпиталь.

Военные хирурги спасли жизнь подростку, но Юра остался без ног.

В тот налёт, наводивший ужас на всех, фашисты-лётчики устроили «показательную охоту» — отстреливали мирных жителей, независимо от их возраста, как баранов в загоне. Уничтожение людей безоружных или не имеющих никакого отношения к войскам и партизанам, было возведено в армиях 3-го Рейха в особую доблесть, технология уничтожения, отработанная до мелочей, искусно применялась с первых дней нападения на СССР.

В прифронтовом селе немцы захватили санитарную машину с ранеными красноармейцами, поставили её на центральной улице, согнали жителей и на виду у них принялись зверски пытать беспомощных бойцов — выламывали руки, выкалывали глаза, отрезали уши. Трупы замученных солдат бросали тут же. Один колхозник укрыл нашего раненого; фашисты обнаружили его, вытащили, убили, застрелили и колхозника. Со страху женщина с ребёнком, пытаясь спастись, побежала к погребу, спряталась там, вслед ей фашисты бросили гранату; когда раздался взрыв, фашисты громко засмеялись.

Убить того, кто не имел защиты — великая для них радость!

В Ростове-на-Дону, когда наши подразделения вошли в город со стороны Нахичевани осенью 1941 года, у здания управления железной дороги они обнаружили 48 трупов — мужчины, женщины, дети, расстрелянные фашистами в отместку за то, что кто-то убил немецкого солдата.

Зверства невиданные и жестокость крайняя — не показатель силы и уверенности, а жест отчаянья, признак духовной ущербности, как рядовых, так и армейской верхушки гитлеровской Германии.

Нельзя было закрывать глаза на беззакония, учиняемые врагами.

Учитывая ситуацию, в СССР создали «Чрезвычайную Государственную Комиссию по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников». Сюда поступали донесения с фронтов, свидетельства солдат, офицеров и гражданских лиц, акты, рассказы очевидцев, сообщения военных корреспондентов. Из многообразия информации складывалась жуткая картина разбоя западных варваров, возникал истинный облик хищников, у взятого в плен унтер-офицера Отто Опеля обнаружили 8 пар золотых и серебряных часов, 12 обручальных колец, разнообразную серебряную церковную утварь. В подбитом у г. Белостока фашистском танке нашли 50 метров сукна, ботинки и дамские туфли, дамское бельё и парфюмерию.