Разрыв - Лорен Стефано

Я вижу улыбку на его лице. Я слышу, как шуршит щетина, когда он потирает подбородок. Он открывает рот, будто хочет, что то сказать, но затем отворачивается.

- Что такое – спрашиваю я.

- Ты думаешь … - он болезненно сглатывает – Ты думаешь, мой отец как-то связан с этим…?

Линден. Эта мысль – ужасна для него. Я даже не хочу рассматривать возможности. Но теперь, когда страх и шок стихают, я знаю что это лучшее объяснение. Вон настолько хорош в своем злом ремесле, что может искалечить своих невесток, даже не будучи под одной крышей, даже не находясь в одном городе. Он находит путь к нашей крови, так же смертельно, как вирус, который нас убивает. Злости настолько много, что я не могу ее вынести:

- Это звуковая теория – говорю я.

Хотя, Линден не слышит меня. Он смотрит вперед, когда говорит:

- Он бы уничтожил меня, если бы я потерял ее. Мой отец знает это, ведь так?

- Он знает – говорю я осторожно.

Я вижу сомнения в его лице, как он собирает все в единую картинку. Вон никогда много не говорил Линдену о его покойном брате или о матери. Он не хотел, чтобы Линден испытывал хоть какую-то каплю любви к ним. Но Линден может любить свою жену, если захочет, потому что если она умрет, Вон знает, что он вернется к нему, сломленным и уязвимым и легко контролируемым. Он выглядит таким измученным. Я двигаю кресло к нему, даю чашку ему в руки и подношу к губам. Он пьет маленькими глоточками, но мне приходится убирать чашку, потому что руки его дрожат так сильно, что чай проливается на его ноги. Я обнимаю его, он сжимает мой свитер в кулак и тянет меня еще ближе.

- Эй… – шепчу я ему на ухо – Она будет в порядке. Это самое главное сейчас. Об остальном мы подумаем позже.

Линден кивает и больше ничего не говорит, но я чувствую его злость. Это – то, с чего все начинается. Это – искра, которая, в конечном счете, поглотит его.

Глава 9

Я отжимаю губку, и вода в ведре окрашивается в розовый цвет от крови моей сестры по мужу. Рид изготавливает собственное мыло – из сырой овсянки, в форме прямоугольников, которые на всем оставляют бежевый цвет. Но оно творит чудеса, отмывая обивку в салоне машины. Большое кровавое пятно становится тускло-оранжевым, а затем серым. Сейчас оно больше похоже на жирное пятно от растительного масла. Но я хочу, чтобы оно ушло полностью и поэтому тру до тех пор, пока у меня не начинают болеть плечи и обивка становится тоньше. После этого я оттираю красные потеки в коридоре, отмываю простыни, сжигаю их, если отмыть не получается. Все плохо, ей пришлось потерять ребенка, в больничной палате в полном одиночестве. Будь я проклята, если ей придется вернуться, и увидеть все это.

- Я думаю, ты уже все оттерла, куколка – говорит Рид. Его руки грязные до локтей. Он сказал, что будет в сарае. Я не знаю, как долго он здесь стоит. Я не смотрю вверх. Я продолжаю мыть.

- Еще не все – говорю я.

- Нет, в самом деле. Раньше она была очень грязная. Ты не сможешь сделать ее идеальной.

- Да, я смогу.

- Куколка…

Я снова отжимаю губку. Розовая пена капает с моих пальцев на пятно. Это вода уже грязная. Мне нужна свежая вода. Когда я беру ведро, оно скользит в моей руке и вода проливается на пол автомобиля. И вдруг я останавливаюсь. Я могу только смотреть на воду, которая впитывается в коврик. Я тяжело дышу. У меня болят мышцы. У меня разрывается голова. Все чего я хочу, это чтобы этот проклятый автомобиль был чистым, но этого не будет. Этого никогда не случится.

Я в этом виновата? Настраивая Сесилию против Вона, я заставила ее идти против него и ввязала в свою войну? Плохо было бы, позволить витать ей в блаженном неведении? Она была бы в безопасности. У Вона под каблуком. И может быть, она бы не потеряла этого ребенка. Меня тошнит. Я сжимаю губы, борюсь против сухого рвотного позыва.

Рид забирается на место водителя, нагибается, дотягивается до ручки и открывает переднею пассажирскую дверь.

- Давай – говорит он. И я заставляю себя выйти из машины, обойти кругом и сесть на место пассажира. Я закрываю дверь с шумом, от чего все дрожит, а слезы льются сами по себе. Я не могу их остановить. Я слишком устала, чтобы даже пробовать. Я спала, сгорбившись на пластиковом стуле, мой сон был поверхностным. У меня болит спина, и я наверняка потянула шею, но как я могу об этом думать? Я не могу, не тогда когда у Линдена опухшие глаза от слез, не тогда когда нужно все домыть.

Руки Рида скользят вокруг руля, притворяется, будто едет.

- Тяжелая неделя, да? – говорит он, наконец.

Я фыркаю и утираю слезы:

- Да.

- Ее сегодня выписывают, не так ли? Младшую жену Линдена.

- Сесилию – напоминаю я ему. Он забывает имена, это слабая его сторона – Теперь только она его жена.

- Ну, тогда это ведь хорошие новости, не так ли? Это значит, что с ней все будет в порядке.

Когда я видела ее в последний раз, она сидела на больничной койке, укачивала Боуэна, и что-то шептала ему в волосы. Линден пытался с ней поговорить, но она отворачивала голову. Я была поражена насколько молодой и в то же время постаревшей она выглядела. И тогда я подумала о Дженне, стальной, сильной, красивой Дженне, которая заболела и умерла на наших руках, пока мы просто смотрели. Вон может делать с нами все что захочет. Он может сделать нас больными, а потом вылечить и поддерживать нас до конца дней. Он может сохранить нам детей или убить их в утробе, или задушить их, если у них уродство. И я не могу его остановить. Все что я могу сделать, это - мыть.

- Мне нужна чистая вода – говорю я.

- Ты должна прекратить – говорит Рид – Ты чуть не уронила ведро.

Меня трясет. Тяжелые слезы застыли в глазах.

- Мне нужно все отмыть, до ее приезда.

- Без сознания ты будешь бесполезна – говорит он – Посиди.

- Если вы хотите чтобы я остановилась, то я буду задавать вопросы, какие пожелаю, пока вас не затошнит от меня – предупреждаю я.

- Идет.

- И вы должны будете на них ответить – говорю я.

- Туше.

Я не должна об этом спрашивать, но я давно хотела задать этот вопрос:

- Вы когда-нибудь были женаты?

- Нет – отвечает он – Мне нравится одиночество. Какое-то время была собака, она ходила за мной по пятам и никогда не лаяла. Жена не сделала бы мою жизнь лучше.

- И вы никогда не хотели детей? – спрашиваю я – Даже тогда когда не знали о вирусе?

- Рождение детей казалось безрассудным для такого как я – говорит Рид – Теперь, когда мы знаем о вирусе это хуже, чем безрассудно. Это жестоко. Без обид, куколка. У тебя те же права, как у любого из первого поколения, но если я хочу смотреть, как кто-то живет, а затем умирает, то пусть это будет другая собака.