Жёсткая ротация - Виктор Топоров

Приговор Ходорковскому встречен обществом с поразительным равнодушием. В отличие от разгрома «ЮКОСа» и в особенности скандальной истории с «Юганскнефтегазом», и впрямь возмутивших едва ли не каждого. И дело не в конкретной вине (или отсутствии таковой) самого богатого в недавнем прошлом человека России, не в злорадстве, не в зависти и уж подавно не в юдофобии. Приговор Ходорковскому — правый или неправый — так же естествен (а значит, не столько по Гегелю, сколько по Льву Толстому, и справедлив), как финальный аккорд в судьбе многих его соратников и соперников по бизнесу, покоящихся под многопудовыми мраморными плитами на престижных кладбищах или просто-напросто прикопанных где-нибудь в лесочке. Или — если отступить ещё дальше в прошлое — как расстрел валютчиков в хрущёвские времена по статье с применением обратной силы.

Естествен с той, понятно, оптимистической разницей, что жизнь Ходорковского этим приговором не заканчивается — и политическая жизнь, как кое-кто надеется, тоже. И хотя не стоит придавать особого значения голосам журналистов и целых изданий, «круто поднявшихся» на помощи арестованному магнату и прочащих ему поэтому чуть ли не президентское кресло, сам он вправе с известной долей уверенности надеяться, что ещё не вечер. То есть, может, уже и вечер, может, ночь — но стопроцентной гарантии нет. Стопроцентная гарантия — это из гранатомёта, да и то если не промахнёшься.

Так почему же отсутствует хотя бы сочувствие? Здесь уместно — разумеется, не называя Ходорковского вором и, уж конечно, не утверждая, будто он является единственным, или главным, или хотя бы одним из самых удачливых воров в стране, — вспомнить повсеместно распространённую формулу «Вор должен сидеть в тюрьме». Братья Вайнеры вложили её в уста Жеглова — Высоцкого, и поэтому она приобрела оттенок милицейской, прежде всего, мудрости. Но ведь вор должен сидеть в тюрьме и по воровскому закону! То есть не то чтобы вор из кожи вон лез попасть в тюрьму как можно скорее, но пребывание в заключении для него столь же достойное и осмысленное (а значит, и справедливое) существование, как жизнь на воле. Больше того, всегда аморальное и подчас бесконечно жестокое обращение с «терпилами» вор оправдывает тем, что его истинный дом — тюрьма. Триединство воли, тюрьмы и смерти (то есть одинаково бесстрастное приятие и того, и другого, и, если уж так ляжет карта, третьего) развязывает ему руки и превращает — по сравнению с «терпилами» — в сверхчеловека.

Именно так, и только так, и вели себя по отношению к простым смертным тайные и явные герои эпохи первоначального накопления капитала! Вчерашние мэнээсы и комса (и только во вторую очередь — вчерашние фарцовщики и их нечистые на руку кураторы из спецслужб), они, пойдя в бизнес и поначалу назвавшись кооператорами, приняли если не воровской закон, то воровскую философию, в которой главенствуют презрение к «терпилам», воля, тюрьма и пуля. Они знали, что их будут убивать, — и убьют, если смогут, — и что им придётся убивать в ответ, в предупреждение и в острастку. Они знали, что их будут сажать, — и им придётся откупаться, а если это почему-то не получится — идти в зону. Их были сотни, и тысячи, и сотни тысяч — и самые победоносные из них стали олигархами. Стали олигархами, по известному определению, те коммерсы, которые оказались круче бандитов. Круче — потому что ещё беспощаднее!

Ну а другие мальчики того же розлива (разве что более «домашние») пошли в реформаторы. И самым отмороженным среди реформаторов — круче олигархов! — оказался Чубайс. А мы с вами так и остались «терпилами», с равной опаской относящимися и к «сыщикам», и к «ворам», и с одинаковым равнодушием встречающими самые драматические перепады и переломы их судеб.

2005

Третий ГКЧП?

Чёртова дюжина лет — 1991–2004 — тоже как-никак юбилей, и пресловутому августовскому путчу он подходит как никакой другой. И хотя политический цугцванг — кто вынужден сделать ход, тот и проигрывает, — складывался с тех пор неоднократно, именно та заполошно-сумасбродная попытка переворота (или контрпереворота) оказалась в конечном счёте решающей. ГКЧП проиграл, но что было бы, возьми он верх? Не что было бы тогда — в первые недели и месяцы после переворота, — а как выглядела бы наша страна сейчас, ровно тринадцать лет спустя?

На политическом уровне в стране функционировал бы авторитарный режим с псевдодемократической витриной полуторапартийной системы: КПСС у власти, ЛДПР (Жириновский, напомню, поддержал ГКЧП) — при власти. Фактически бразды правления держали бы спецслужбы, делегировав в генсеки и президенты выходца из собственных недр. Но не майора или подполковника, а как минимум генерал-полковника. Электронные СМИ оставались бы государственными, бумажные — частными (но с государственными эмиссарами, они же комиссары, в крупнотиражных), к Сети подступались бы, но — русский политический сыск запрягает медленно — не знали, как подступиться. За неимением оппозиции боролись бы с порнографией, понимая под таковой прежде всего инакомыслие.

Во внешней политике дружили бы с НАТО и США, постепенно сдавая им одну позицию за другой. Позволили бы отделиться Прибалтике (по Закону о выходе из СССР), а вот Кавказ наглухо запер бы командующий объединённым Северо-Кавказским и Закавказским округом генерал Дудаев. В Средней Азии правили бы московские особисты, зато премьер-министром всего Союза был бы Назарбаев.

Неприватизированная «нефтянка» работала бы на ВПК, ВПК — на экспорт, экспорт — на импорт товаров народного потребления. Впрочем, «поднялся» бы и отечественный малый бизнес: предприимчивые люди, которых мы сегодня называем олигархами, лишившись возможности «вертикального» развития, вынужденно перешли бы на «горизонтальное» и, саккумулировав нерастраченную злость, разобрались с братками. И заново сдружились бы со своими былыми кураторами из «органов». За доллары всё ещё сажали бы, но «чеки» приобретались бы на каждом углу за рубли. В Центробанке хозяйничал бы Геращенко, и дорос БЫ до парторга Борис Федоров.

Землю роздали бы на приусадебные участки горожанам. Но кое-где процветали бы и крупные совхозы — и их славил бы одумавшийся «фермер» Черниченко. Антиалкогольная кампания постепенно сошла бы на нет, а пивная — не началась вовсе.

Армия (кроме Ракетно-космических и десантных войск) разлагалась бы в отсутствие вербализированного противника, а Церковь — держалась с истинно христианской скромностью. Спортсмены выигрывали бы все мировые первенства, кроме теннисных и футбольных. Никита Михалков и Алексей Герман снимали бы эпопеи к 60-летию Победы, причём Герман не успевал БЫ к сроку. Чиновники сохранили бы привилегии, льготники — льготы, врачи — здравоохранение, учителя — образование, учёные — науку.

За границу ездили бы по путёвке «Интуриста», но без ограничений. Иностранцев, напротив, пускали бы к нам крайне выборочно. Эмиграция была бы свободной — но только по этническому признаку. Так и оставались бы три налога: подоходный, НА бездетность и неформальный «абиссинский» (за должность).

Политтехнологи, политконсультанты и младореформаторы занимались бы розничной торговлей, ресторанным делом и — в Нижнем — обыгрывали в карты заезжих «лохов». Старовойтова оставалась бы жива и боролась за освобождение Новодворской. В Ленинграде один из помощников занявшегося по завершении «хождения во власть» юридической практикой по жилищным вопросам мэра осуществил бы давнее желание, сев за баранку государственного таксомотора. Лозунг «Москва для москвичей» был бы реализован прежде всего в политическом смысле. Пенсионеры союзного значения Горбачёв и Ельцин ездили бы на «москвичах», председатель Мосгорисполкома — на «Юрии Долгоруком».

Лучше было бы или хуже? Похоже или не очень? «Третьим ГКЧП» назвал приход Путина к власти Александр Зиновьев. Погорячился, конечно. Третьим ГКЧП стало бы, не исключено, президентство Примакова, а Путин — он только пугает. За что мы его, собственно говоря, и любим.

Или не любим? Но вот ГКЧП мы не любим определённо — а почему? Наверное, в силу его — но тогда мы ещё не знали такого слова — виртуальности.

2004

Три сюжета

Месяца полтора назад в Питере прикрыли одну из сетей магазинов музыкальной и видеопродукции. Особенность этой в общем-то штатной ситуации заключалась вот в чём: намертво заколоченные двери магазинов не безмолвствовали. На каждой из них красовалась надпись: «Мы стали жертвой рейдерского налёта». Указывалось, кстати, и имя налётчика, а точнее, название фирмы — некоего товарищества, специализирующегося на борьбе с пиратством.

Товарищество это, едва возникнув, сделало сетям предложение, от которого невозможно отказаться: закупить у него доморощенные лицензионные марки и наклеить их на всю продукцию — как изначально лицензированную, так и откровенно пиратскую. То есть под видом борьбы с видеопиратством в Питере вознамерились ввести частный акциз на него. Вознамерились — и ввели.