Охота на льва - Лариса Петровичева

В Амье оперы не было. Все владыки считали подобный вид искусства блудом и ересью, но Кембери не мог с этим согласиться, оперу любил и не упускал возможности посещать премьеры, тем паче, Императорский Оперный театр славился масштабом и монументальностью постановок: в той же «Охотнице», например, на сцене появлялась точная копия государева охранного отряда — актеры массовки верхом на лошадях, со штандартами и при полном параде — колоссальное зрелище! Хела тоже любила оперу — еще и потому, что имела возможность показать на публике фамильные бриллианты; провожая свою даму до места в первом ряду, Кембери был просто ослеплен блеском драгоценных камней на высокой напудренной шее.

В этот раз «Охотница» в новой постановке собрала в зрительном зале лучших людей империи. Кембери видел и финансистов, и интеллигенцию, и даже военных. Этим-то что надо от искусства, язвительно думал посол, рассматривая ордена и эполеты, видно же, что на всех одна извилина, да и та — след от кивера. Тем не менее, армейцы перелистывали либретто и даже старались его обсуждать: видимо, император решил внедрить культуру в армию, вот и приходится бедолагам рассуждать о том, чем сопрано отличается от собрана — мясной северной похлебки. Императорская ложа пока пустовала; Хела скользнула по ней взглядом, и по ее лицу пробежала тень. Это не скрылось от Кембери, и он довольно подумал, что находится на верном пути.

— Вы уже слушали «Охотницу», господин Кембери? — поинтересовалась Хела, с благородной небрежностью просматривая либретто.

— Разумеется, моя госпожа, — кивнул Кембери, — в старой постановке. Тогда еще Деву пела не Кривич, а Ляна Супесок.

Хела едва заметно усмехнулась.

— Супесок попала в театр исключительно по протекции, — проронила она. — Но если слух и голос оставляют желать лучшего, то не поможет даже фавор Артуро Железного Сердца.

— Вы исключительно правы, сударыня, — кивнул Кембери, глумливо ухмыльнувшись про себя: ходили слухи, что личник императора склонен исключительно к мужской любви. Загорянин, что с него взять — там такие затеи у каждого второго. Впрочем, Царь Небесный с ним; есть и более интересные дела. — Будем надеяться, что премьера нас не разочарует. Кривич изумительно хороша на сцене. А какой голос! Будто дух небесный поет славу Заступнику.

Хела посмотрела на него с уважением.

— Вы понимаете оперу, Вивид, среди мужчин это редкость. Сейчас ведь сюда приходят не наслаждаться музыкой, а обсудить фигуру примы и посплетничать о новых любовницах тенора.

— Да, общий упадок нравов трудно не заметить, — согласился Кембери. — То ли было в прежние времена! Возвышенность и достоинство еще играли какую-то роль…, - он вздохнул и взглянул в глаза своей спутницы. — Иной раз я очень тоскую по прошлому.

Хела хотела было ответить, но внезапно вздрогнула и посмотрела в сторону императорской ложи. Кембери проследовал за ее взглядом и увидел Инну.

Ее словно выделил солнечный луч, широкий и ясный. Артуро и император, которые были с ней, выглядели тенями на заднем плане — скучными тенями, не имевшими никакого значения. Инна была бледна, словно после болезни, драгоценности и дорогое платье только оттеняли бескровность ее лица — тем не менее, Кембери готов был поклясться, что прекраснее женщины он не встречал никогда. Инна казалась гостьей из иного мира, привидением или духом небесным: именно эта нездешность и поразила господина посла.

Дальше смотреть было невежливо; Кембери усилием воли укротил себя, напомнив, что все это только его работа, и обратился к своей спутнице:

— Моя госпожа, вы бледны. Все ли в порядке?

Хела смотрела на государеву ложу с такой лютой злобой, что Кембери едва не издал радостный возглас: вербовать знатную даму можно было хоть сейчас. Однако Хела совладала с собой и ответила:

— Не волнуйтесь, мой друг. Это всего лишь легкое головокружение, тут не о чем беспокоиться.

Кембери улыбнулся, взял Хелу за руку и предложил:

— Тогда давайте наслаждаться оперой.

Премьера же была действительно потрясающей воображение и чувства. Режиссеры не пожалели ярких красок и эмоций; Кембери искренне наслаждался оперой, жалея, что подобных тончайших переливов музыки, гармонично сплетенных с гениальным действом, не существует на его родине. Когда же Деву повели на плаху, то в зрительном зале послышались первые всхлипы, и Кембери почувствовал странное теснение в груди, словно опера затронула в нем то, что он старательно скрывал в глубине сердца и не заглядывал туда сам.

Он покосился на свою соседку: по щекам Хелы стекали слезы, но плакала она без всхлипов, изредка касаясь лица изящным кружевным платочком. Кембери перевел взгляд на императорскую ложу: сцена там была еще трогательнее — государь изволил утешать плачущую Инну, а Артуро стоял позади с совершенно непроницаемой физиономией. «Такого хоть кочергой по змееполоху гоняй, — подумал Кембери, — и хоть бы хны». Тем временем на сцене собирался хор для финальной арии, и Кембери решил, что предложит своей даме прогуляться в ночном парке возле одного из рукавов Шашунки.

Луна была удивительно прекрасна. Кембери не отличался особенной восприимчивостью натуры к небесной спутнице родной планеты, однако порой ему хотелось поддаться ее зову в ночи полнолуния и, как было заведено на его родине еще в языческие времена, предаться диким пляскам и исступленным молениям. Впрочем, за такие проявления ереси его потащили бы на костер — а у господина посла было еще немало дел в бренной жизни. Поэтому он предпочитал просто любоваться луной, сидя на балконе посольского особняка.

Хела, судя по всему, придерживалась несколько другой позиции: луна будила в ней что-то скрываемое до поры, до времени. Сейчас, сидя рядом со своей дамой на изящной скамье под молодыми деревьями парка, Кембери видел, что глаза Хелы сияют особенным, энергичным блеском, а на аристократически бледных щеках цветет румянец.

— Луна сегодня особенно прекрасна, — сказал Кембери очередную банальность, которую ни одна из дам никогда не сочла бы таковой. — В такие ночи, моя госпожа, я особенно хорошо начинаю понимать человеческую природу.

— Что же именно вы понимаете? — поинтересовалась Хела. Кембери вздохнул и сел поближе, сокращая предписанное этикетом расстояние от позиции «спутник» — две ладони, до положения «друг» — ладонь и два пальца.

— То, что в каждом из нас живет желание страсти и мести.

Услышав о мести, Хела недобро прищурилась и посмотрела на него. Посол подумал, что находится на правильном пути.

— Да, — протянула она. — Мне есть, кому отомстить. А вам?