Любовь на коротком поводке - Риттер Эрика

Может статься, что, невзирая на мои самые лучшие намерения, я уже довел его до ручки. В последнее время даже сущие пустяки вызывают у него приступы гнева, как будто он ищет повода рассердиться и даже не пытается посмотреть подальше.

— Ты хочешь, чтобы тебя вырвало? — заорал он на меня недавно, в самом деле заорал, аж до визга, после того как я проглотил какую-то резинку, валявшуюся на асфальте. — Ты хочешь попасть к ветеринару? Этого ты хочешь?

Да уж, именно этого я и хочу. Обожаю ветеринаров, кто же их не любит? Особенно нетерпеливо я жду, когда мне начнут стричь ногти, иногда с мясом, или когда какой-нибудь психопат с бумажкой от государства примется по непонятной причине лазить ко мне в уши. Ему даже не нужно быть лично со мной знакомым, чтобы хотеть сделать мне больно. Теперь вы видите, каким раздраженным стал Джерри. Но это еще не все.

— Допустим, — продолжал он разоряться прямо при людях, — я положу тебе в миску резинки, дохлую мышь, обертки от конфет, сломанные мелки и прочую мерзость, которую ты подбираешь на улице. Станешь ты это есть только потому, что все — перед глазами?

Нет, конечно, я не стану все это есть из своей миски. Не в этом ведь дело. Дело в том, что с мусором, как и с квартирой, все сводится к трем главным требованиям: месторасположение, месторасположение и месторасположение. Джерри никак не хочет этого понять. Еда, съеденная на улице, значительно вкуснее. Не спрашивайте меня, почему. Тогда как в помещении многое даже не кажется едой. Ну, так уж я устроен.

Нет смысла объяснять все это Джерри, который заинтересован вовсе не в том, чтобы разобраться, а в том, чтобы все чаще и чаще устраивать мне разносы за провинности. Возможно, он стремится успокоить свою совесть, когда придет время дать мне пинка.

— Видите, как я старался? — жалобно спросит он. — К сожалению, животное стало невыносимым…

Нет, серьезно. Происходит что-то плохое, я это чувствую. И если бы это был телевизор, а не реальная жизнь, я бы мог выступить с протестом по поводу моего тяжелого положения. Организовал бы Собачий марш на Вашингтон или объявил бы с бортика бассейна о создании Дня щенячьей гордости. К сожалению, все, что выглядит таким простым по телевидению, совершенно невыполнимо в реальной жизни. Как, черт возьми, я буду что-то организовывать, если я до сих пор не могу разобраться, как сдвинуть щеколду на двери квартиры?

У нас в доме замки закрывает Джерри. Он может, возможно, с помощью Марты, плотно задвинуть болт, оставив меня с другой стороны двери. Навсегда. В конце концов, из Приюта для животных я появился, в Приют для животных можно меня снова сбагрить. Прах к праху, вся эта мура насчет круговорота жизни.

Я уверен, что не зря беспокоюсь, потому что в последнее время даже Марта стала вести себя со мной по-другому — почти мило. Как будто она знает, что ей недолго придется так напрягаться. Так что, с какой стороны ни посмотри, все сводится к одному: билет в один конец — назад, в Приют.

Насколько я помню, нельзя сказать, что Приют так уж ужасен. Свежие газеты ежедневно, регулярная кормежка и, разумеется, вечная надежда переместиться в лучшее место. Именно поэтому на все прочее не слишком обращаешь внимание, если, конечно, вас не ожидает длинный-длинный путь по темному коридору, заканчивающемуся дверью с надписью «Только для персонала».

Я узнал, что скрывается за этой дверью, от кота, сидевшего в клетке с другой стороны прохода. Который, похоже, заключал пари со всеми в Отделе по усыновлению, что мое везенье кончится раньше, чем я отсюда вырвусь. Я вскоре понял, почему кот считал пари беспроигрышным: я был крупнее других, много гадил, и мои манеры, как тогда, так и сейчас, оставляли желать лучшего.

Я понимал, что на рынке усыновления с его конкурентной борьбой я могу рассчитывать лишь на свалку, где проведу всю свою оставшуюся жизнь на цепи. Не слишком завидная перспектива, но все же лучше, чем альтернатива. Надо сказать, что каждый раз, когда кот говорил об этой альтернативе, на его морде появлялась злорадное выражение. Он получал огромное удовольствие от того, что среди ночи шипел на меня, причем звук напоминал шум, издаваемый выходящим паром.

— Пссс, пссс… Слышишь, парнишка? Не спрашивай, для кого струится газ, он струится для тебя.

Господи, как же мне хотелось оттуда выбраться! Я помню эти дни, часы, в которые приходили посетители, чтобы выбрать себе домашнее животное. Это было время действовать: кататься на спине по клетке, махать лапами в воздухе, высовывать язык, как последний идиот. Черт, да я бы на голову встал и промурлыкал бы любой мотив, только чтобы произвести хорошее впечатление.

Когда это не срабатывало, я стал придумывать нечто более изысканное, чем изображение слюнявого придурка, дрыгающего лапами, как при езде на велосипеде. Что-нибудь вроде… ну, допустим:

— Привет, меня зовут Мерфи, и я из тех, кто больше слушает, чем говорит. Мое любимое занятие — спасать маленьких детей из бурных рек. Последняя книга, которую я поглотил — вместе с обложкой — «Война и мир», и мой…

Нет, серьезно. Я практически был в отчаянии. Постоянно пытался произвести достаточно хорошее впечатление для того, чтобы меня взял человек, ищущий именно то, что я якобы предлагаю. Забудьте о родстве душ. Забудьте об общих мечтах. Сейчас я рассчитывал на сходные потребности. Если бы я мог повесить объявление, то написал бы: «Вы ищете кого-нибудь, кто будет ждать вас, когда вы возвращаетесь домой? Вы любите гулять с утра пораньше под дождем? Вам не надоедает кидать скользкий теннисный мячик сорок раз подряд? Вы умеете пользоваться ножом для открывания банок и у вас есть в бумажнике двадцать пять долларов, чтобы выкупить меня из этого концлагеря? Обо мне: рослый, добрый, веселый. Все зубы собственные. Возьмите меня. Это судьба!»

Или что-то вроде этого. В конечном итоге я понятия не имею, какой выгодной комбинацией я воспользовался, чтобы убедить ныне давно забытую подружку Джерри, имени которой я даже не запомнил, взять меня. Но какой бы ни была эта магическая формула, сомневаюсь, чтобы я смог повторить ее еще раз.

Разумеется, возможно, желание Джерри избавиться от меня пройдет. Возможно, он перестанет смотреть на меня так, будто примеривает мое тело к бетонному гробу. Возможно, он откажется продать меня куда-нибудь ниже по реке по требованию Марты. Если же он все это сделает, то что я могу вам сказать? И это тоже будет судьба. Но я бы не стал на это закладываться. Даже если какой-нибудь кот предложит мне ставку пятнадцать к одному.

Часть вторая

Спящие собаки не врут

Я еще не успеваю рассмотреть нью-йоркские номера, но уже узнаю «хонду» Джерри, которую он медленно ведет по моей улице, разыскивая место для парковки. Добрый старина Джерри! Я чувствую прилив симпатии к этой его подозрительности жителя Большого Яблока[1] — заметно даже из окна моей гостиной, как явно ему не хочется доверять покою канадской улицы в жилом районе. Он, вне сомнения, думает, что стоит ему отвернуться, как тут же налетит армия воришек колпаков с колес, любителей прокалывать шины и украсть радио, которая до этого пряталась за знаком «Осторожно, дети!».

Наконец, он выбрал место. Затем, должна признаться, я с тяжелым сердцем наблюдаю, как он выгружает из машины Мерфи. Скорее, они воюют друг с другом, потому что Джерри хочет, чтобы собака покинула машину через заднюю дверь, тогда как Мерфи предпочитает лобовое стекло.

Господи, во что это я вляпалась, согласившись посидеть с этим животным, которое предпочтительнее было бы держать в морозильной камере? Я с тоской вспоминаю целую роту послушных, одинаковых собак, всех по имени Мейджор, которых я мельком видела, когда меня вызывали на студию во время съемок «Удивительной Грейс». Разумеется, все Мейджоры — существа из мира шоу-бизнеса. В них не больше общего с настоящими собаками, чем у телевизора с реальной жизнью. И все же мне очень не нравится, как Мерфи, вытаращив глаза, рвется с поводка, волоча за собой Джерри, словно запоздалую мысль, по дорожке, ведущей к моей двери. Может, еще не поздно, думаю я, запереть дверь и сделать вид, что я уехала?