Побег из Бухенвальда - Григорий Зинченко

— Катюша, как нам быть? Картофельный запас мы разделили, но ведь у нас есть пес, о нем мы забыли! Что делать с ним, может, отвязать и пусть бежит куда-нибудь?

Опять залаял пес, и мы переглянулись — в такую погоду хороший хозяин собаку со двора не гонит.

Началась пурга, несколько дней из дому никуда не выходил, да и куда пойдешь в такую погоду и на пустой желудок. А может, это у меня только забрали, а все живут нормально? Да и совет какой-то нужен. Оделся потеплей и пошел по деревне. К вдове-соседке первой захожу, она в слезы.

— Оставили меня все и ты, Тимоша, тоже не заходишь. Ограбили среди бела дня, все забрали только немного картошки осталось. Бедная моя вдовья головушка. Во имя Бога молю тебя, не забывай меня и сироток.

Трудно мне было смотреть на ее слезы, сам чуть не заплакал.

— И у меня, соседушка, все забрали.

Ушел от нее с тяжелым сердцем. Ноги не хотят идти, вернулся домой, а дома встречает пес голодный. Я подошел к нему, а он возле ног трется и смотрит на меня, как будто хлеба просит. Я отвязал его: «Спасайся, как можешь». Спрашиваю жену.

— Катюша, когда ты последний раз пса кормила?

— Сегодня и вчера не давала ничего. Тимоша, картошка быстро уходит, чем детей кормить будем?

Кто-то постучался в окно, смотрю, а это пес лапой стучит, кушать просит. Отнес я ему свою порцию супа, а сам голодный лег спать. Через какое-то время я решил снова пойти по селу. Может, у кого хлеба раздобуду для своих детей, да и для соседки-вдовы. Не давали мне покоя ее слезы. Вышел я из дому и не знаю, куда идти. Пойду, думаю, сначала к богатому другу. Пчеловодом он был, пасека большая, да и человек неплохой. Жили они вдвоем с женой, раньше медом меня угощал.

Зашел, поздоровался. Хозяин лежал в постели.

Хозяйка печь топила, видно, что-то собралась варить.

Подошел к хозяину, он сильно похудел. Просить милостыни не стал, а только спросил:

— Как дела?

— Какие дела, когда с голоду пухнуть стали. Трудились мы вдвоем с женой, от темна до темна, все было и на черный день откладывали. И вот настал этот черный день. Нечисть комсомольская в дом ввалилась, забрали все, что смогли, одну свеклу оставили. Вот мы ее пожиже варим и юшку пьем. Ноги пухнуть уже начали. Как уговаривал меня Матвеич, бросай свой дом, бери жену и уходи, хороший был человек, да кто его послушал. Одни единоверцы с ним и ушли. Не послушал я его, на свое богатство понадеялся. Золота собрал немало, мог бы не одну коровку купить, а теперь все отдал бы за буханку хлеба. Да кто его возьмет, золото сейчас как мусор, никому не нужно. Я предлагал уже не одному, никто и смотреть не хочет. Пошел бы я сейчас куда глаза глядят, да ноги не ходят. Только по двору с палкой пройдусь, а так все лежу в постели, доживаю последние дни.

Понял я, что напрасны все мои надежды помочь вдове и выпросить себе. Вернулся домой с пустыми руками. Катюша ждала, может, я принесу горсточку муки или кусочек хлеба.

— Нет, Гриша, не могу я больше говорить про те страшные времена, не только видеть, а слушать страшно. Уж лучше ты расскажи, как голод перенес.

— Дядя Тима, я помню очень мало. В газетах читал, что был голод небольшой в связи с засухой, но люди его мужественно перенесли. У нас картошка была, а сколько, я не знаю. Помню, мама нам делила суп картофельный.

Разделит нам всем и говорит: «Добавки нет и не просите».

А иногда картофель в мундирах сварит с огурцом и тоже поделит. Чай пили из веток вишни и малины. Только сахара мама не давала, соль на стол поставит и говорит: «Сахарите понемногу, много не лежите, а то вредно, потому что сахар нынче соленый». А уже через время и соль стала давать по норме. Иногда отец муки немного принесет, тогда мама суп сварит мучной, без картошки. В такие дни мы чай не пили, мама говорила, что чай попили в супе. Как-то знакомые приходят и говорят, что хлеб есть в городе. И про какие-то торгсины рассказывали. Я тогда не знал, что такое торгсины, думал, что-то съедобное. Здесь дядя Тима рассмеялся и говорит:

— Не все же подряд можно кушать. Торгсины это магазины были, где меняли хлеб на золото или серебро, да только в нашей деревне о них не знали, так бы, может быть, выжили, ведь золото у нас было.

— А у нас за торгсины говорили все, даже дети. И вот однажды отец пошел в город и два дня его не было. Вернулся с двумя буханками хлеба и говорит: «Саша, это мою маму звали так, — всего по две буханки давали, больше не меняют. Очередь такая была, жуть, на версту растянулась. Люди там с вечера стояли, а мы только к утру приехали». Долго мама делила этот хлеб. Утром и вечером ели хлеб, а днем воду теплую пили. Помню к Рождеству отец принес еще раз хлеб и говорит: «Вот это все, больше нет ни гроша, менять тоже нечего».

Дожились до того, что отец принес нам брагу с завода — это жидкость такая, цветом как кровь, а на вкус кислая.

Спиртозавод был в селе Дублянка, где делали спирт из зерна. Завод закрыли и все люди бросились туда, вот отец и принес нам, а мама ему и говорит: «Василь, от нее же люди потравились, вылей».

Но больше всего запомнился мой день рождения двадцать четвертое марта. Мама приготовила обед, всем по картошке положила, а мне две дала и говорит: «Гриша у нас сегодня именинник». Володя, мой меньший брат, как заплачет: «Я тоже хочу быть именинником, почему Грише две, а мне только одна!» За столом поднялся плач.

Я проявил геройство: «Разделите эту картошину на всех».

Попили чай липовый и мама говорит: «Ну вот, дети, это и все, последнюю картошку съели, а теперь попробуем на воде жить». От воды мы все поправились. Я тогда не понимал, что мы уже стали пухнуть от голода, кушать уже не хотелось. Папа куда-то исчез, а мама была всегда с нами. Как-то заносит деревянное корыто, в котором когда-то хлеб месила и начала скоблить. Собрала немного муки вперемешку с опилками, поделила на кучки и варила нам суп. Так еще протянули. Она все повторяла: «Скорей бы поднялась крапива». Когда вернулся папа, я его не узнал, худой такой и страшный. «Смотри, Саша, я принес крапивы, только из-под земли появилась». Сварила мама эту крапиву и по пол кружки всем налила. А папе говорит: «Попей немножко юшки, а через время еще». Он попил, а на меня так странно смотрит. Я испугался, что он отнимет крапиву и быстренько проглотил свою порцию. Прошло уже столько лет, а я все еще помню, какой он страшный был, как простонал «скорей», когда делили крапиву. Начал просить добавки. Мама его к кровати подвела и говорит: «Полежи, а я сейчас еще приготовлю».

— Ну, детки, считайте перезимовали, уже трава пошла расти.

На следующий день мама сама пошла искать крапиву, а мы остались дома, а через недельку и нам разрешили идти на луг и кушать осоку, строго предупредив зелени не кушать, а только корень и белую часть. Когда я пошел в школу, рассказал своему двоюродному брату, как мы на лугу паслись. Он говорил, что тоже ел осоку и выжил, а соседский мальчик щипал сырую крапиву и кушал. Мой брат предложил ему выйти на луг, ведь осока вкуснее.