Разбег - Валентин Рыбин

— Все ясно, — играя желваками, сказал Акмурад. — А ну-ка, собирайте всех дехкан — поговорим!

Спустя час зеленая лужайка возле сельсовета была заполнена дехканами. Баи на собрание не пришли: отказались под разными предлогами. Председатель сельсовета жалобно сказал:

— Богатые люди никого не признают, кроме аллаха.

— Пусть их аллах и кормит, а у Советской власти для врагов и дармоедов лишнего куска нет! — заявил Акмурад. — Сейчас мы все выясним. Эй, счетовод, протокол писать умеешь? Бери бумагу, карандаш, записывай. Первый вопрос! Собрание дехкан и красноармейцев Первого взвода Второго сабельного эскадрона спрашивает:

— Кто вспахал землю баев Шаткули, Овлия-Сары и Курменек-бая, отведенную под посев хлопчатника?

Общее собрание отмечает: — Землю вспахали красные аскеры Первого взвода Второго сабельного эскадрона.

Второй вопрос: — Кто разрешил вышеуказанным баям, провокаторам советских законов, сеять вместо хлопчатника джугару?

Общее собрание отмечает: — Сеять джугару вместо хлопчатника разрешил председатель сельсовета Базар Атаев — человек байского и бело-офицерского происхождения.

Третий вопрос: — Почему вышеназванные баи и их пособники избили комсомольцев, в том числе секретаря комитета комсомола?

Общее собрание отмечает: — Потому, что вышеназванные баи и их пособники действуют заодно с антипартийным блоком.

— Эй, счетовод, ты успеваешь записывать что я говорю? — спросил Акмурад.

— Да, товарищ командир. Кое-как успеваю, говорите помедленнее.

— Хорошо, буду говорить медленно… А вы, многоуважаемые бедняки, согласны с тем, что я говорю?

— Согласны, братишка!

— Как не согласиться?!

— Пора прогнать богачей из аула. Одних прогнали, других оставили, а зачем?!

Четвертый вопрос: — Почему мы говорим, что бай заодно с врагами?

Общее собрание отмечает: — Потому, что хлопок, нужен текстильным фабрикам. Без него фабрики не могут работать. Нет хлопка, не работают станки. Но именно к этому стремятся вредители.

Пятый вопрос: — Согласно ли общее собрание, что бай Шаткули, Овлия-Сары и Курменек-бай действуют заодно с вредительскими элементами?

Общее собрание отмечает… Прошу, товарищи, голосовать. Кто за то, чтобы заклеймить врагов Советской власти, сорвавших план заготовки хлопка, передать их справедливому советскому суду? Поднимайте руки — кто за? Итак, считаю… Раз, два, три, четыре, пять… Единогласно! Сам председатель тоже — за? Вот это очень хорошо. Советская власть это учтет, а от врагов сами себя спасете… Кто хочет выступить?

— Все правильно, товарищ командир!

— Выселить надо дармоедов! Ни один на своем поле не работает! Бедняков заставляют!

— Пора, товарищ командир, коммуну строить! Говорят, у Артыка в асхабадском ауле сто семей объединились!

— Товарищ командир, запиши в протокол: мы тоже хотим организовать общее хозяйство!

— Товарищ командир, если коммуна будет — посеем хлопок и отдадим на текстильную фабрику!

— Хорошо, ладно, — сказал, выслушав дехкан, Акмурад. — Задаю последний вопрос: кто за то, чтобы создать в вашем ауле коллективное хозяйство бедняков-дехкан? Поднимите руки. Раз, два, три — единогласно.

Общее собрание отмечает: — Все проголосовали за артель. О чем и сообщаем настоящим протоколом… Все, товарищи, сегодня отдыхайте, а завтра с утра возьмемся за уборку урожая.

XIV

Шнайдер одета с иголочки: темно-синий бостоновый костюм, туфли на высоких каблуках. Как всегда красива и строга, но в глазах немой упрек и лицо кривится в жалкой растерянной улыбке.

— Иргизов, прости меня, но я… Как бы тебе сказать… Даже не знаю. — Она передернула плечами и вновь горько улыбнулась. — Месяц назад, когда мы всем наркомпросом были в театре, я искала тебя. Все время смотрела в задние ряды, но не нашла. А потом, когда закончился спектакль, ты вдруг откуда-то появился… Поднялся на сцену и, расшаркиваясь, вручил букет цветов актрисе Ручьевой, которая играла Яровую. Я подумала: «Боже, какая галантность со стороны Иргизова! Вот не ожидала — прямо на глазах человек преображается!» И тут наши мне говорят: «Это его симпатия». Тогда я не придала значения случившемуся. Но потом пошли толки: видели Иргизова с Ручьевой то тут, то там. Пустили какую-то дикую сплетню: будто бы на пикнике украл ее у артистов, посадил на коня и увез в горы. Я, конечно, ничему этому не верю.

— Все так и было, Лилия Аркадьевна, — Иргизов улыбнулся.

— Иргизов, ради бога, не разыгрывай меня. Мне достаточно и посторонних слухов. У меня и от них голова болит.

— Не понял, Лилия Аркадьевна: почему от слухов обо мне у вас болит голова? — Иргизов сделался строже.

— Но как же так, Иргизов? Мы знакомы вот уже шесть лет, и вдруг эта Ручьева откуда-то взялась?

— Я думаю, наша с вами дружба не должна мешать моим сердечным делам, — еще резче выговорил Иргизов. — Мы ведь — друзья, не так ли?

— Иргизов, это жестоко с твоей стороны! — Лилия Аркадьевна притопнула туфелькой, и лицо ее снова подернулось горькой улыбкой. — Если хочешь знать, то дружба всегда перерастает в любовь.

— Вот не знал, — усмехнулся он. — Странно… У меня получилось наоборот: любовь переросла в дружбу. Вероятно, дружба сильнее любви, — продолжал иронизировать Иргизов. — Любовь сугубо плотское чувство!..

Лилия Аркадьевна всхлипнула, вынула из кармашка платочек.

— Иргизов, — сказала умоляюще. — Все эти шесть лет я жила только одним тобой. Я любовалась тобой, видя, как ты превращаешься из простого деревенского парня в элегантного городского мужчину.

— Я всегда чувствовал, что вы смотрите на меня, как на подопытного кролика, — Иргизов раскатисто захохотал.

— Оставь свою Ручьеву, — попросила она.

— Лилия Аркадьевна, что с вами? Я не узнаю вас. Не унижайтесь, ради бога.

— Оказывается, ты еще циник. — Голос Лилии Аркадьевны дрогнул. — Ну, что ж… — Она грациозно удалилась, подчеркивая каждым движением, как хороша собой.

Дома она расплакалась. Упала на кровать, лицом в подушку и дала волю слезам. Мать подскочила к ней.

— Лили, милая, что с тобой?! А может быть, с отцом? Но он же сам, добровольно, написал товарищу Подельскому о вредительстве на Челекене! Он первым поднял руку на троцкистов! Неужели и его в чем-то заподозрили?

— Отстань, маман. Никто его ни в чем не заподозрил. Это ты во всем виновата. Я давно обо всем забыла, а ты все время напоминаешь: «У Лили есть жених. Ах, Лилечка, не забыла его!»

— Мне все теперь понятно, — сразу успокоившись, сказала Вера Сергеевна. — Ты поссорилась со своим Иргизовым. Сейчас я тебе посоветую…

Лилия Аркадьевна подняла голову с подушки, обвела мать презрительным взглядом:

— Оставь меня. Я не нуждаюсь в твоих «умных» советах.

— Хорошо, хорошо, ради бога. — Мать удалилась в свою комнату.

Лилия Аркадьевна встала с кровати, поправила разлохматившиеся кудри, открыла комод, достала связку писем и села у горящей печки. Вынув из пачки несколько писем, она бросила их в огонь и опять закусила губу; слезы покатились по ее щекам. Старые московские письма когда-то любимого ею человека казались теперь жалкими и ничтожными в сравнении с неразделенной любовью к Иргизову.

— Дура, сама виновата! — выговорила она жестко и бросила несколько писем в огонь.

Думая об Иргизове, Лилия Аркадьевна не сомневалась, что она влюблена. Шесть лет эта любовь разгоралась, посыпая черным пеплом прошлое увлечение белым юнкером, и лишь теперь вспыхнула ярким пламенем.

— Ну, вот и все, — сказала она себе, бросив последние письма в печь, и снова всхлипнула, почувствовав себя вдруг совершенно одинокой и никому не нужной. Чувство это настолько обескуражило ее, что она заметалась по комнате, словно ища что-то дорогое, утерянное ею. Она искала это «утерянное» и нашла вдруг, как только пришла к ней спасительная мысль: «Иргизов — мой. Он меня любит. Он сам этого не знает. Я буду жить только для него, и он поймет».

От этих мыслей ей стало легче. Лилия Аркадьевна сняла с полки «Анну Каренину». Читая когда-то этот роман, она сравнивала себя с Анной, а своего юнкера с Вронским. Но потом это сравнение стало казаться ей пошлостью, и она положила в «Анну Каренину» записки Иргизова. Одну он написал на вечере в ДКА еще в двадцать втором году. Лилия Шнайдер танцевала с кем-то из своих, и вдруг ей подали записку. «Я влюблен в Вас, Лилия Аркадьевна! Как жаль, что не могу танцевать. Иргизов». Тогда она лишь усмехнулась, но потом стала приглядываться к нему, находя его высоким, красивым, но страшно неотесанным. Вторую записку он передал позже, на политзанятиях. «Лилия Аркадьевна, я жду вас сегодня в восемь вечера у велосипедного клуба». Она улыбнулась ему, но на свидание не пришла.

Лилия Аркадьевна вынула из книги записки, перечитала их и прижала к губам.