Не верь, не бойся, не проси - Александр Филиппов

- Агент - наркоман? - засомневался Самохин.

- Ага. Лейтенант молодой, только спецшколу закончил...

Самохин почесал в затылке.

- Cейчас ведь от этого никто не застрахован.

- Этот наркоманом не был. Я точно знаю, - сухо сказал Смолинский.

- Откуда такая уверенность?

- Он был мой младший брат.

- Дела-а... - потерянно выдохнул отставной майор.

- И я, Андреич, поклялся, что Федьку этого кончу. Мне бы хоть какую зацепочку... Хоть закрутку анаши у него при обыске зашмонать... Главное, в камеру закрыть - а оттуда он у меня, тварь, не выйдет.

- Что ж не зацепишь-то?

- Осторожен, падла. Сколько раз пытались его хоть на чем-нибудь прихватить - так нет, все чисто. В крайнем случае, пехота его под суд идет. Но я не отступлюсь. Землю рыть буду, но накопаю на него компру, и тогда никакие адвокаты ему не помогут. Из камеры он живым не выйдет...

Смолинский говорил это, кажется, уже не для Самохина, размышлял вслух, глядя перед собой, и отставной майор сказал мягко, извиняясь:

- Ладно, Коля. Пойду. Спасибо за доверие, за разговор откровенный. Может, и я чем помочь смогу.

Смолинский рассеянно кивнул и, когда Самохин выбрался из машины, еще какое-то время сидел там, а потом, прихватив фуражку и папочку, хлопнул дверцей и, шагая размашисто, пошел к зданию УВД, не заметив козырнувшего ему при входе сержанта милиции.

Глава 12

Ирина Сергеевна принесла в комитет солдатских матерей фотографию Славика. Он прислал ее спустя месяца четыре после начала службы, в солдатском конверте без марки, со старательно выведенной собственноручно надписью в левом верхнем углу: "Осторожно, фото". На фотографии улыбающийся Славик в пятнистой зеленой форме, в заломленном лихо на затылок голубом берете стоял с автоматом в руках у развернутого красного знамени, а на обороте фотокарточки его неустоявшимся почерком было написано: "День Российской государственности. 12 июня. Военная присяга. Псков".

Потом сын присылал другие снимки, но все групповые с армейскими друзьями - в поле, со свернутым парашютом, возле страшных, ощетинившихся стволами, выкрашенных в болотно-зеленый цвет боевых машин. Ирина Сергеевна не насторожилась тогда, считала блаженно, что компьютер - компьютером, а учить солдатским навыкам Славика все равно должны, и странные механизмы, попадавшие рядом с сыном на снимки, в которых угадывались то крыло самолета, то гусеница танка или как там эта штука называется - она в этом плохо разбиралась, - предназначены для других солдат, а ее Славик - специалист по информационным технологиям, без них теперь - никуда, и грозные летающие в небе и ползающие с лязгом по земле военные железяки имеют к нему лишь косвенное отношение. И вдруг оказалось так, что именно ее сын воевал, управлялся как-то с диковинным оружием, до сержанта дослужился - это он-то, с его, как уверяли врачи-педиатры, ослабленным иммунитетом, склонностью к простудам и с бесконечными ангинами. Славик воевал в чеченских горах, где, если судить по телерепортажам, вершины заснежены и туманны, в ущельях гуляют сырые ветры, и зеленые склоны угрожают минами да растяжками. Солдатиков с тех гор несут и везут на носилках, грузят перебинтованных на самолеты да вертолеты и отправляют по домам, матерям, застывшим от горя - нате вам, дорогие женщины, так вышло, что не сберегли ваше чадо, простите нас, если сможете...

В комитете дородная женщина, представившаяся Эльвирой Васильевной, "солдатская мать", чей сын, если и служил в армии, то в чине никак не ниже полковника, так по возрасту ее выходило, сразу же окружила Ирину Сергеевну сердечным теплом и какой-то удушливой заботой. Называла покровительственно то "детынькой", то "голубкой", не знала, куда усадить, а когда усадила-таки на расхлябанный стульчик и взяла в короткие наманикюренные пальцы фотографию Славика, то всхлипнула, смахнув легко набежавшую слезу:

- Как живой... Ах, детынька... Горе-то какое!

- Так он и есть живой. В плену только, - потрясенно поправила ее, замирая от дурных предчувствий, Ирина Сергеевна, а потом догадалась с облегчением, что Эльвира Васильевна просто запамятовала о ее предыдущем визите, спутала с кем-то, наверное, с еще более несчастной матерью.

- Живой?! Ну, слава богу, голубушка! - обрадовалась искренне "солдатская мать". - Тут у нас, кстати, поездка в Москву намечается. Тех, у кого дети в армии погибли или пропали. От дедовщины, в горячих точках... Спонсоры деньги на билеты выделили, суточные. Не желаете присоединиться?

- А что нам в Москве делать? - плохо соображала Ирина Сергеевна.

- Да господи ты ж боже мой, детынька! Министерство обороны пикетировать будем. Чтоб, значит, войска из Чечни вывели. Это, голуба, проблема мирового масштаба. Права человека. И прочее, - со значением, отчего-то понизив голос, объявила Эльвира Васильевна.

- Я в Москву не могу... пока, - зябко повела плечами Ирина Сергеевна. Мы здесь... хлопочем.

- Эх, детынька, хлопочи не хлопочи... Или вот что еще! Надо тебе непременно с Татьяной Владимировной Серебрийской повстречаться.

- А кто это?

- Серебрийская - депутат Государственной Думы от Степногорской области. Она, голуба, о детыньках наших, что в армии служат, печется без устали.

Ирина Сергеевна припомнила смутно, что видела как-то Серебрийскую по телевизору - то ли на митинге, то ли попросту в толпе, что-то такое шумное происходило тогда, и депутатша кричала в микрофон, что-то требовала, кого-то обвиняла. Эльвира Васильевна принялась названивать по телефону, тыча алыми коготками в панель аппарата, тоже красного, пожарного цвета. Дозвонилась, наконец, и заворковала в трубку:

- Татьяна Владимировна, здрась-сте. Тут мамашечка одна к нам обратилась, как раз по тематике сегодняшнего выступления. Да-да, сын в Чечне. Нет, не погиб, в плен попал... Жаль, конечно, но тоже сойдет. Можно этот случай как фактурку взять, и фактиками их с экрана, фактиками. Случай-то прямо со сковородочки, так сказать, с пылу с жару. Да, и мамашечка здесь, рядом, и снимочек при ней. Я ж говорю - чудненькая фактурка!

На прощанье чмокнув невидимую собеседницу в трубку, Эльвира Васильевна обернулась к Ирине Сергеевне, объявила энергично:

- Так, милочка вы моя, быстренько-быстренько выходим на улицу и едем. Фоточку сынули не забудьте...

- Куда едем? - пряча фотографию Славика в тесное нутро сумочки, испугалась Ирина Сергеевна, чувствуя, как захватывает и несет в неизвестность исходящий от Эльвиры Васильевны энергетический поток. Завороженно, стиснув пальцами сумочку с фотографией, она пошла к выходу, села в машину, которая ждала, оказывается, у подъезда, а через минуту мчалась уже, глядя в коротко стриженный затылок шофера.

Через несколько минут "Волга" остановилась возле длинного железобетонного забора с будкой-проходной, за стеклом которой зевал сонно милиционер, а из глубины огороженного пространства росла, стремясь в поднебесье, стальная игла телевышки.

Эльвира Васильевна, подхватив попутчицу под руку, махнула перед постовым красной книжечкой, оповестив гордо:

- Помощник депутата Государственной думы Серебрийской, - и, указав на Ирину Сергеевну, добавила покровительственно: - Со мной.

Через дворик, заросший кустами акации и отцветшей сирени, женщины прошли в мрачноватое, выстроенное из бетонных блоков здание телецентра, подчеркнуто приземленное по отношению к целеустремленной в небесный эфир башне. Эльвира Васильевна явно бывала здесь раньше и уверенно направилась к двери кабинета с надписью на картонной табличке "Гримерная".

- За мной, детынька! - скомандовала она, и Ирина Сергеевна протиснулась вслед за ней в небольшую, впритык заставленную зеркалами, столиками и вертлявыми креслами комнатушку.

Здесь пахло так же, как в обители "солдатских матерей", - дешевыми духами, пудрой, лаком для волос, а с яйцевидных болванок жутковато свисали мертвыми прядями разномастные парики, отчего гримерные столы напоминали виденный когда-то Ириной Сергеевной анатомический музей с заспиртованными на вечное хранение в банках отчлененными от туловищ человеческими головами. Впрочем, нисколько не отягощенная окружающей обстановкой молоденькая гримерша в короткой юбчонке, высунув от напряжения кончик розового язычка, азартно трудилась над смоляной, всклокоченной шевелюрой восседавшей в кресле перед зеркалом дамы.

- А вот и мы... Уф! - выпалила, выпустив из себя малую толику воздуха, распиравшего ее грудь, Эльвира Васильевна.

- Прямо наказание какое-то с этими волосами, - капризно заявила дама, скосив глаза на вошедших и продублированных зеркалами гостей.

- Что вы, Татьяна Владимировна, на себя наговариваете! - защебетала подобострастно гримерша. - У вас прекрасный волос - густой, крепкий. Хоть сейчас для рекламы шампуня снимать можно!

- Фи! - скривилось отражение Серебрийской. - Я их сроду ничем не баловала... Они у меня от природы такие.

- Порода! - восхищенно причмокнула Эльвира Васильевна. - Она во всем чувствуется! И в уме, и в волосах, и в фигуре!