Мой генерал - Альберт Лиханов

Я оробел. Сперва не понял ничего, уж потом сообразил. Это, значит, они для удобства так друг друга называют. Не генерал-лейтенант, а лейтенант. Полковник. Майор. Чтоб короче и быстрее.

Тут я с духом собрался и говорю:

— Разрешите, товарищи генералы, угостить вас кедровыми орехами, которые я с Кешкой осенью собирал.

Скинул я с плеча рюкзачок, который с собой очень даже предусмотрительно прихватил, и насыпал генералам по карману орехов. Да ещё и по здоровой шишке дал.

— Ну! — закричали генералы. — Эх! — закричали. — Ух!..

Потом они успокоились и один — полковник, кажется, — говорит:

— Можно, Антон Петрович, мы вечерком с внуками зайдём? Пусть они на живого сибиряка поглядят. Вообще поговорят. Это им пригодится.

Дед спрашивает:

— Ну, Антон?

Я прямо растерялся. Ведь не зверь же я какой-нибудь. Просто человек. Чего на меня смотреть? Но уж больно старики на меня жалостно глядели. И вообще — приветливые были. Я сказал:

— Милости просим!

И опять почему-то поклонился, болван. Вышло как-то невзначай. Будут думать ещё, что у нас в Сибири всё время кланяются. Как при царе.

Пока мы в лифте поднимались, я деда спросил:

— А что, тут одни генералы живут?

Он рассмеялся. Нет, не одни, оказалось. Полковников много без приставки «генерал». Майоров. Тоже без приставки. Просто в этом доме военные живут.

Мы поднялись на дедушкин этаж. Остановились у двери. Постояли минуту.

— Ты волнуешься? — спросил я.

— Волнуюсь, — ответил дед.

— Потому что давно не был?

— Потому что много лет прожил тут с бабушкой, — сказал он. — Но теперь её нет. А мне кажется, она дома. Ждёт меня из долгой командировки.

Дед внимательно посмотрел на меня.

— Ну! — прошептал он и щёлкнул ключом. И переступил порог. Будто в омут бросился…

Я хожу осторожно по комнатам. Как по музею. Внимательно оглядываю всё. И поражаюсь.

Оказывается, я совсем не знаю дедушку! Совсем-совсем!

Мы столько прожили с ним! Проночевали в одной комнате, говорили о всякой всячине, но, оказывается, я почти ничего про него не знаю. И если бы не приехал сюда, никогда не узнал бы.

Иду по квартире, где жил дедушка, и узнаю о нём всё больше.

На письменном столе стоит маленькая пушка. Внизу написано: «Майору А. П. Рыбакову в память об испытаниях».

Я спрашиваю деда, что это значит. Он объясняет: испытывал гаубицу. Потом она прошла всю войну.

Никогда не слышал, что пушки испытывают. Самолёты испытывают — это да, про это каждый знает. Но вот и пушки тоже. Мне интересно, как это делается.

Дед объясняет: на дальность полёта снаряда. На рассеивание. Снаряды, оказывается, в одно место точно никогда не попадают. Даже такое спасение на войне есть — прыгай в воронку, если снаряд жахнул. Другой сюда никогда не попадёт. Ну, ещё испытание на силу заряда — сколько пороху надо класть, чтобы снаряд поближе летел или подальше. Самое страшное — это испытание. Потому что однажды надо столько пороху положить, что он быстрее взрывается, чем снаряд вылетит. Пушку разрывает. Предельная нагрузка…

В книжном Шкафу я нахожу книгу с непонятным названием — «Теория баллистики». Зато автор понятен. Кандидат военных наук А. П. Рыбаков.

— Что это — кандидат? — спрашиваю я.

— Учёная степень, — отвечает дед.

— Значит, ты учёный? — смеюсь я.

— Немножко, — улыбается он.

— А баллистика, это что?

— Наука о полёте снаряда.

Вот какая наука ещё есть.

— Что же ты думаешь, — говорит дед, — война — это просто так? Трах-тарарах? Впрочем, многие так думали. Да и думают ещё. — Дед усаживает меня за стол. Сам садится напротив. — Но армия — это целый мир. А мир не может быть без науки. Не зря же военные академии есть, где офицеры учатся. Учёные офицеры!

— Я хочу быть офицером! — говорю я горячо. — Как ты! Учёным офицером!

Дедушка берёт меня за плечо.

— Не забудь, — говорит он, — это работа тяжкая. Учиться. В поле спать. Сильным быть. Ехать, куда пошлют. За других отвечать и самому ответа не бояться. Думай, Антон! — Дед улыбается. — Время у тебя ещё есть.

ВСТРЕЧА НА ВЫСШЕМ УРОВНЕ

Я надеялся, генералы пошутили. Но ошибся. Вечером раздался протяжный звонок, и генералы явились, толкая перед собой своих потомков.

Первой вошла курносая девчонка. Класса из пятого. В брюках, в пушистой кофточке, железный пояс какой-то. Цепью.

— Фи! — сказала она. — Я думала, действительно сибиряк. А он просто малыш. — Она протянула мне руку лодочкой, представилась: — Мэри!

— Ты не Мэри, а Маня! — угрюмо сказал генерал. И покачал головой.

Все генералы были при параде, в орденах. Но я это едва заметил. Маня меня прямо протаранила. Малыш! Подумаешь! Сама-то велика ли? Но я ничего не сказал, конечно. Всё-таки я хозяин, а они гости.

Потом три парня вошли. Первый — в джинсах с множеством кармашков. Даже на коленках карманы. В красной рубахе. На ней Фидель Кастро нарисован. Я его Фиделем сразу прозвал. Второй — в очках. Прилизанный. Волосы блестят, будто водой намочил. А на самом деле сухие. Или не сухие? Я, пока мы сидели, всё гадал.

Третьего звали Глеб. Здоровый лоб. Класса из седьмого. На груди у него круглый значок с небольшое блюдце. На значке написано иностранными буквами: «Smop!» Стоп, значит. Кому это — стоп?

Они вошли, а я не знал, что мне делать. Да ещё дед увёл своих генералов в другую комнату. Трое уселись. Глеб медленно прошёл вдоль стен, разглядывая стол, пианино, шкафы с книгами. Приблизился ко мне. Кивнул на значок.

— Махнёмся?

Я пожал плечами. Не понял.

— Махнёмся на пушку? — кивнул он. И добавил: — Не глядя!

«Хорош гусь, — подумал я. — Пушку вон как разглядел, а говорит — не глядя».

— Это деда, — сказал я сухо, — не имею права.

Глеб скис. Прилизанный повернул ко мне голову.

— Угостил бы чем-нибудь, что ли, — сказал он томно, — хотя бы водичкой.

Я обрадовался, что можно выйти. Вздохнул на кухне. Насыпал в вазу кедровых орешков. Принёс их в комнату.

Глеб в ладоши хлопнул, подскочил к столу, набил карманы сразу, потом ещё в руку орехов взял.

Я хмыкнул. Мне не жалко, пожалуйста, ещё сейчас принесу, но что он жадничает! Потом я дал воды прилизанному.

— А лёд есть? — спросил он.

Я удивился: зачем? Оказывается, в воду.

— Простудишься, — сказал я. — И так холодная. Из-под крана.

— Сэнкью вери матч, — кивнул он благосклонно, — за заботу!

— Ну расскажи, расскажи, — зевнула Мэри, — как вы там, в Сибири, живёте?

— Живём помаленьку, — смутился я.

— Подвиги совершаешь? — спросил Глеб и тряхнул головой. Волосы ему всё время глаза закрывали.

Я улыбнулся.

Вспомнил, как дед нам про девушку писал. У которой усы оказались.

— Совершаю, — ответил я, — подвиг утром, подвиг вечером. Иногда по воскресеньям.

Прилизанный захрюкал.

— Что-то скучно у тебя, — воскликнула Мэри и спросила: — Звук имеешь?

Я пожал плечами.

— Ну, приёмник, транзистор?

Я кивнул на приёмник. Она вылезла из кресла, включила музыку. Стала притопывать. Потом приплясывать. Коленками задёргала, заизвивалась. Захыкала:

— Хы! Хы!

Будто гимнастику делала.

— Смогишь? — спросил меня Глеб.

Я не понял.

— Ну, смогуешь? — повторил он.

— Да тёмный он, не видишь! — сказал прилизанный. — Переведи на древнерусский.

— Куришь, спрашиваю? — перевёл Глеб.

Я взял с дедушкиного стола его сигареты. Волосатый Глеб закурил, выдыхая дым к потолку, развевая его рукой, чтоб не видно было.

Я себя чувствовал, как последний дурак. Будто занесло меня в какую-то чужую компанию. Никого-то тут я не знаю. И вообще пора убираться! С удовольствием бы ушёл. Но куда уйдёшь из своего дома?

Глеб курил, Мэри приплясывала, подхыкивая сама себе, прилизанный сидел, задрав ногу, взявшись рукой за ботинок. Все они высказались, кроме Фиделя.

Я его хотел что-то спросить. Но Глеб сказал неожиданно:

— Ты чего, как дурачок, в галстуке ходишь? Ведь не в школе?

Я смутился. Даже пот меня прошиб. Ещё подумают, что какой-нибудь выскочка, активист, даже спит в галстуке. Я стал развязывать узел и вдруг понял, что прилизанный как-то не так это сказал. Зло. Издеваясь. Я затянул галстук потуже. Как бы не так, подумал, сниму — жди. Но промолчал. Ничего не ответил. Мэри плясать перестала, внимательно посмотрела на меня. И прилизанный посмотрел. И Фидель.

— Это атавизм, — наставительно сказал Глеб. — Слыхал такое слово? Пережиток детства, понимаешь? Галстук носить — пережиток детства. Надо развиваться. Прогрессировать.

Прилизанный хрюкнул, Мэри снова заегозила. Только Фидель сидел как истукан.

Мне было противно.