…в этом мире несчастливы… Книга вторая - Е. Черносвитов

…Судья, после того, как я написала заявление о ее предложении мне районному прокурору, «посоветовала» отцу сделать меня недееспособной и взять надо мной опеку. Деньги у отца были. Да и мои бабушки охотно помогали ему – и в качестве «свидетелей» моего «недоумия» (на судью не действовала ни моя золотая школьная медаль, ни то, что я была старостой курса в медицинском институте, и то, что моя фотокарточка не сходила все годы с доски «отличников» ВУЗа! Что все это, в сравнении с позами, в которых я сношалась сразу с тремя мужиками! Эти фотокарточки отец передал в районную прокуратуру, в межрайонную прокуратуру, и бросил в почтовый ящик профессору, его детям и родственникам. «Очень жаль, что нет моей физиономии среди твоих полюбовников… У меня есть больные, которые, как в „Молчании ягнят“, скушали бы твоего папашу живьем, покажи только им такую фотокарточку со мной!», – сказал мой профессор.

Перед следующим заседанием судья очень мягко сделала мне, как ни в чем не бывало, новое предложение, сказав, что все понимают, что эти фото – фальшивка: «Я аннулирую дарственную твоей бабушки одной трети квартиры твоему отцу – бабка согласна, но ты будешь должна ей один миллион рублей – (тогда это еще были большие деньги!) – Можешь выплачивать частями…». И я увидела, что у нее в ушах мамины антикварные, с бриллиантами и сапфирами, серьги! Я молча повернулась и села на свое место…

…По вердикту суда, одна треть квартиры принадлежит отцу, а две трети – мне! Я почти уверена, что он убил маму и подкупил патологоанатома… Но у меня нет денег сейчас это доказать! Выходя из суда, отец догнал меня и прошептал на ухо: «Или будешь жить со мной, или – со всеми… на улице!» Вскоре я ушла из дома, заперев свою комнату с книгами, пианино и скрипкой…

…Как-то, совсем недавно, я решила навестить бабушку, не родную, а ее сестру. Позвонила ей. Она выразила огромную радость, что я жива, и что хочу к ней приехать. Мы договорились, что я перезвоню, когда приеду. Я позвонила на другой день, собравшись в гости. И услышала: «Приезжай, родная, приезжай, и Саша, и Надя тоже будут!» (Саша – мой отец. Надя – моя родная бабушка). …Больше я не звонила, и меня они тоже не беспокоили…

…Я окончила институт с красным дипломом, потом интернатуру по психиатрии. Работаю в крупной психиатрической больнице, пишу диссертацию на тему социопатов. Опубликовала с десяток статей в России и несколько за рубежом. Участвую в психиатрических конференциях, съездах, ученый секретарь секции в психиатрическом обществе России. Снимаю квартиру. В своей квартире ни разу не была. Мою историю знают мои друзья. Мой бой-френд, чемпион мира по борьбе без правил, как-то спросил меня, не навестить ли ему моего папашку? «Я его и пальцем не трону… Просто повешу за ноги так, чтобы он сам не мог освободиться и рот скотчем оберну. А записку брошу соседям под дверь, чтобы утром освободили» Мы с моим «другом» договорились, что он больше так шутить не будет…

…Моя история, читатель, как ты понимаешь, еще не кончилась! Как психолог я знаю, что носить в себе все это вечно – не получится! Рано или поздно «прорвет», и кто скажет, как? Но сейчас, чтобы попытаться «законно» поставить точку в моей трагедии, одного миллиона не хватит! Вот, сижу и жду у моря погоды…

P.S. Моя школьная подруга и однокурсница живет со своим отцом гражданским браком. Они сразу стали жить, после того, как мама выбросилась из окна. «Подруга», словно предупреждая мои расспросы, начала писклявым голосом: «Папка такой …такой рохля! Нарвался бы на стерву, а его люблю, и он меня любит, и скоро у нас будет ребенок…»

P.P.S. Однажды, когда я подходила к проходной своей ПБ, какой-то мужчина перегородил мне дорогу и сняв шляпу, вежливо сказал: «Да Вы, леди, совсем не изменились… А меня вряд ли узнаете – я его, действительно, с трудом узнала! – Я – тот топ-менеджер „элит-эскорта“, который при единственной нашей встрече не понял, кто к нему пришел… и получил по заслугам! Вы – психиатр? – Мы стояли перед входом в мою психиатрическую больницу… Вот скажите мне: можно ли считать нормальными отцов, которые приводят своих малолетних дочек ко мне на порно (съемки)?.. И, ведь, не алкаши, не наркоманы, таких – моя охрана близко не подпустит! Все приличные люди, и на каких тачках приезжают! Многие сидят и смотрят, как их дочурки голенькие перед камерами свои прелести выставляют! Или того лучше…» Я прервала его: «А ты нормальный? А то, что ты делаешь с голенькими девчушками – для нормальных?» И, не дожидаясь ответа, вошла в проходную ПБ…

История шестьдесят первая. Амурские волны

Последнее десятилетие СССР. Это произошло в окрестностях Николаевска-на-Амуре. Тридцатилетний оперативник, майор милиции, красавец якут, мастер спорта по дзюдо и горному слалому, великолепный стрелок из всех видов оружия, применявшегося в те годы в МВД, потомственный НКВД-эшник, как он говорил о себе, неделю преследовал особо опасных преступников. За это время ему пришлось сутками быть в засаде. Бегом преодолевать большие расстояния. Участвовать в жесткой перестрелке. Пил, ел, спал, «ходил по нужде», урывками. В результате, преступники ушли. Очень расстроенный провалом операции, к которой он тщательно готовился, вернулся домой, не имя сил даже поесть, свалился спать. Сколько спал – не помнит, проснулся от сильнейшей боли в сердце. До этого случая «вообще ничем никогда не болел, и родители живы и здоровы». Боль была такая сильная, что, несмотря на то, что он «не из трусливых», испугался и вызвал «скорую помощь». Ему сделали укол, и увезли в ближайшую больницу. Там он пролежал неделю, его обследовали, неоднократно делали ЭКГ, и потом выписали, сказав, что он «просто переутомился, сердце у него здоровое». Но, на всякий случай, врач на прощание дал ему пластинку таблеток нитроглицерина.

Он полностью вернулся к прежнему режиму. Каждый день выполнял комплекс физических упражнений. Ходил в спортзал. Спал по 7—8 часов, крепко, как до «приступа». Готовил новый план поимки, ускользнувших от него бандитов. Так прошел месяц. План был почти готов. Завтра он должен был представить его руководству на утверждение. Был уверен, что продумал все детали операции, и что, на сей раз бандиты от него не уйдут. Ничуть не волновался перед предстоящим визитом с планом к начальству. Лег спать, как обычно. Уснул сразу и крепко. Среди ночи проснулся от сильнейшей боли в сердце. Боль была точно такая же, как первый раз. Но, на сей раз, зная, что у него – «здоровое сердце», и «все выдержит», вызывать «скорую помощь» не стал. А принял таблетку нитроглицерина под язык, как ему советовал врач. К его удивлению, боль не только не прошла, но усиливалась, становясь непереносимой. Так как он был крупный мужчина, решил, что одной таблетки ему мало. И сразу принял еще две таблетки нитроглицерина. Через некоторое время возникла острая боль в голове. Такая сильная, что на ее фоне он «забыл» о боли в сердце. Едва успев вызвать «скорую помощь», потерял сознание.

Очнулся в больнице. Не сразу понял, как сюда попал. Хотел позвать сестру, но язык ему не подчинялся. Потянулся к звонку, но правая рука бездействовала, больше того, он ее не чувствовал! Потрогал правую руку левой – как чужая! Он попробовал пошевелить правой ногой, не смог. Понял, что его парализовало. Левой рукой дотянулся до кнопки звонка и нажал. Тут же появился его знакомый врач, который дал ему нитроглицерин на прощанье, когда он выписывался из больницы. Он его ясно видел. Стал левой рукой жестикулировать, спрашивая, что с ним произошло? Врач начал ему говорить. Он ясно слышал голос врача, но совершенно не понимал его речи. Она казалась ему сплошной тарабарщиной! Тогда он попросил жестами листок бумаги и карандаш, чтобы написать врачу, что он его не понимает. Врач догадался, что он просит, и дал ему бумагу и карандаш. Он, с большим трудом, начал левой рукой выводить слова. Хотел написать: «Что со мной произошло?» Но, то, что он писал, сам не понимал. С мольбой в глазах, пожимая левым плечом, так как правое не действовало, он дал понять врачу, что писать, тоже не может. Удивительно, но ни паники, ни страха он сознания того, что с ним произошло (в голове была одна мысль: инсульт!), у него не было. Точно также, он не испытывал никакой боли. Если бы его спросили, как он себя чувствует, то он бы ответил: «Нормально!». Он сильно хотел есть. Но, даже если бы смог об этом сказать врачу, он бы не стал говорить, подождал бы, когда будут кормить. Его интенсивно, как он понял, лечили. Делали уколы, ставили капельницы, давали таблетки. Ничего не улучшалось! Аппетит был «зверским». Скоро разрешили посещение родным и друзьям-сослуживцам. Все приносили еду. И он все съедал. Но, ничуть не поправлялся. Наконец, ему разрешили попытаться самому умываться, присаживаться в постели, и спускать ноги вниз. Над кроватью натянули канат, за который он мог схватиться левой рукой и с ее помощью выполнять не хитрые упражнения. Потом начал приходить врач лечебной физкультуры и массажистка. Ему массажировали лицо, парализованные руку и ногу. Пробовали вызвать в них хотя бы чувствительность. Но, все поражения оставались на прежнем уровне. Потом был консилиум врачей. Один врач, не молодой, видимо профессор, приехал из Москвы или Ленинграда, он понял, специально для него. Это так сильно растрогало его, что он зарыдал. Плакал долго, никак не мог остановиться. Плакал он первый раз в жизни. Даже будучи ребенком, он ни разу не заплакал. Так ему рассказывали его родители.