Дело №306 (Сборник) - Матвей Ройзман

Мальчик остановился, посмотрел на Шмидта, попросил Градова, чтоб тот велел преступнику поглубже надвинуть шляпу. Он прошелся по комнате, косясь на Шмидта, и наконец с явным сожалением проговорил:

— Не этот, товарищ Градов…

Взглянув на настольные часы, майор вызвал секретаршу.

— Товарищ Байкова! Если того человека привели, пусть войдет.

Через минуту милиционер ввел в кабинет мнимого Грунина. Он был возбужден, и, когда заговорил, голос его дрожал от притворного негодования.

— Я требую, чтобы меня немедленно освободили, иначе…

Тут его взгляд упал на Шмидта, стоявшего у стены со шляпой в руке, и он не закончил фразы.

— Признайтесь, Егоров, — сказал Градов, — что вы проникли вместе со Шмидтом на дачу артиста Миронова и ударили лейтенанта Мозарина по голове. Потом от его имени вызвали туда Иркутову.

— На даче не был, лейтенанта не ударял, Иркутову не вызывал!

Майор обратился к Шмидту, не спускающему глаз со своего главаря.

— Вы разговаривали с Мозариным, сидя за столом?

— Да!

— Мозарин сидел повернувшись боком к шкафу?

— Да, так.

— А в этом шкафу притаился Егоров?

— Я не видел!

— Тут и видеть нечего! — Майор вынул из ящика стола заключение эксперта. — Вот: песок, глина, найденные на нижней доске шкафа, тождественны с песком и глиной, которые сняты с подошв ботинок Егорова. Это — научное доказательство, оно неоспоримо!

По мере того как он говорил, Чалдон терял свое напускное спокойствие.

— Все ясно, Егоров: когда лейтенант Мозарин неожиданно нагрянул на дачу в Томилино, вы до смерти перепугались. Вы спрятались в шкаф, а Башлыков «попытал счастья»: вдруг Мозарин клюнет на взятку? Тут же была сочинена глупая басня о «женихе» Иркутовой. А покушение на жизнь Мозарина? Только чувствуя за собой особо тяжкие преступления, можно решиться на такое дело. Запаниковали, Егоров?!

— Ничего не запаниковал… — пробормотал Егоров.

— После происшествия на углу улицы Горького вы немедленно оказались в аптеке в качестве очевидца. И это не случайно! Вы появились, чтобы умышленно навести следствие на ложный след — на Иркутову. Вы подсказали лейтенанту Мозарину две последние цифры номера машины. Вы назвали приметы Людмилы Иркутовой.

— Ничего я умышленно не подсказывал, концовку номера назвал правильно.

— Именно! А потом вы уклонились от встречи с работниками Уголовного розыска, не явились в Управление милиции для дачи показаний. Почему? Потому что у вас похищенные, подложные документы на имя Грунина, и вы боялись, что вас с этими документами разоблачат.

Чалдон угрюмо молчал. Градов продолжал:

— Вы и к Башлыкову-Шмидту-Соколову шли с опаской после происшествия на томилинской даче. А вдруг его уже задержали и на квартире засада? Вы боялись, Чалдон, и послали на разведку молочницу.

— Не боялся и не боюсь!

— Повторяю! — твердо проговорил майор. — Вы дали ложные показания на месте происшествия. Вы даже звонили по телефону, чтобы сообщить о том, что «Победа» была синего цвета. Это вы не будете отрицать? (Преступник молчал.) Для чего вы это сделали? Чтобы направить нас на след Иркутовой и этим выгородить истинную преступницу. Больше того: Иркутову вы хотели похитить и, возможно, убить. Для чего? Чтобы мы подумали: Иркутова, боясь разоблачения, скрылась. Этого тоже не отрицаете? (Чалдон по-прежнему молчал.) Повторяю, вы это сделали, чтобы помешать нам найти ту, которая угнала машину доктора, задавила женщину и сшибла милиционера. Кто она? Почему вы и Шмидт с риском для себя действовали в ее пользу? Зачем вам в тот вечер понадобился автомобиль?

— Я машину не угонял и женщины, сидящей за ее рулем, не знаю…

— Как же объяснить все ваши действия? Думаете отделаться молчанием? Напрасно! — Градов сделал знак конвоиру увести из кабинета Шмидта. — Наденьте эту шляпу, — сказал майор Егорову, — и встаньте к стене.

На этот раз Леня Ильин, посмотрев на преступника, сказал, чтобы он повернулся к стене боком. Потом мальчик присел, очевидно стараясь принять то положение, в каком видел пробегающего мимо него человека в шляпе. Наконец Леня подошел к Егорову ближе, взглянул на его лицо и проговорил, прижимая руку к груди:

— Это он, товарищ Градов! Он, честное пионерское! У него искалеченное ухо!

17

— Разрешите доложить, товарищ майор! — взволнованно сказал Мозарин.

— Докладывайте, лейтенант.

— Произошла удивительная вещь. Совсем неожиданно я столкнулся с новым лицом, и у меня возникли серьезные подозрения…

— Новое лицо? — спросил майор.

— То есть не совсем новое, — пояснил Мозарин. — Эта женщина известна мне. Но я встречался с ней во время следствия только один раз, беседовал две-три минуты.

Поставив на стол Градова пузырек с пилюлями, отобранными у Грунина, лейтенант рассказал, как напал на след этой женщины — Карасевой. По его мнению, у нее нужно немедленно произвести обыск.

— Какой же вы предлагаете план операции? — спросил майор.

— Я точно узнал, когда Карасева бывает на работе, и хочу, не тревожа ее, сперва отправиться к ней на квартиру. А потом уже на место ее работы.

— Только не забывайте! Для обвинения нам необходимы веские и вещественные доказательства. Стало быть, все зависит от результатов обыска. Чтобы действовать наверняка, лучше сначала пойти на маленькую хитрость: придя на квартиру Карасевой, вы должны сыграть определенную роль.

Майор тут же заставил лейтенанта прорепетировать эту роль. Градов подсказывал Мозарину некоторые фразы, жесты, интонации.

— Если артист плохо играет свою роль, его разругают рецензенты, — сказал майор. — Ну а если оперативный работник допустит фальшь в игре, хорошая девушка будет оплакивать хорошего парня!

— Товарищ майор, может быть, мне приклеить усики?

— Если вы сидите в первом ряду партера, — ответил Градов, — то отлично видите грим на лице актера, а тем более — накладные усы и бороду. А ведь в театрах — опытные гримеры-художники. Кроме того, захваченные игрой актера, мы забываем о его гриме. От первых рядов партера до сцены метра три, не меньше. А вы, человек далеко не искусный в гримировке, очутитесь нос к носу с преступниками. Что же, они не увидят ваших наклеенных усиков? Или, как театральные зрители, не захотят их видеть, чтобы не нарушить иллюзии?

— Но известны случаи, когда благодаря гриму удавалось провести преступника!

— Не благодаря гриму, а благодаря перевоплощению. Впрочем, сейчас некогда говорить об этом. Через два часа будьте готовы к операции.

Мозарин направился в научно-технический отдел к Корневой. Девушка примеряла новую шляпку, посматривая в ручное зеркальце, прислоненное к чернильнице.

— Извините, что приходится отрывать вас от срочной работы, — не удержался он от колкости. — Не дадите ли вы мне какой-нибудь старый халат?

— Пожалуйста! — ответила девушка, быстро спрятав зеркальце. — Вот вам старый халат нашего консультанта-химика. Только халат весь в пятнах, да еще разноцветных!

— Это мне на руку.

— Но на груди — смотрите-ка! — основательная дырка! Должно быть, прожгли какой-нибудь кислотой.

— А это еще лучше! — обрадовался лейтенант и уложил халат в портфель.

Мозарин съездил домой, переоделся в штатский старенький костюм, а свой офицерский вместе с фуражкой и сапогами уложил в чемодан и отдал шоферу, который вынес его и поставил в кабину. Захватив обшарпанный фанерный чемоданчик со всякой всячиной, служившей для ухода за мотоциклом, и надев затасканную кепку, Мозарин вышел из комнаты и столкнулся в дверях с матерью.

— Милые мои! — воскликнула она, всплеснув руками. — Куда это ты так вырядился?

— Я, мама, еду по очень важному делу.

— Да разве по делам в такой рвани ездят! Тебя ни в одно учреждение не пустят.

— Я не в учреждение, а с визитом к одной гражданке.

— К женщине? Да в своем ли ты уме?! — решительно заявила мать и, втолкнув Михаила в комнату, закрыла за собой дверь. — Не пущу никуда и не проси лучше!

— Мама! Во-первых, меня машина ждет. Во-вторых, я еду по долгу службы. А в-третьих, ты забыла, что сейчас я работаю в Уголовном розыске.

— А что я говорила? Увидит тебя кто-нибудь на дворе — разговору после не оберешься.

Мозарин снял кепку, сунул ее в карман и, надев плащ, спрятал чемоданчик под полу.

— Ну, мама, так сойдет?

— Все же лучше! Да иди черным ходом, — сказала мать и, провожая сына, добавила: — А кепку лучше домой не привози, все равно выброшу…

В автомобиле Мозарин снял плащ, надел халат, взял кепку и, горестно вздохнув, нахлобучил ее на голову.

Машина спустилась к Красной площади и покатила мимо зубчатых кремлевских стен под бой часов Спасской башни. Лейтенант вспомнил, с каким замиранием сердца он и его товарищи слушали на фронте этот мелодичный звон, будящий мысли о родной Москве. Машина въехала на Москворецкий мост. И Мозарин увидел на чистом расплавленном серебре реки красную спортивную лодку. Легкая, словно рубиновая стрела, она летела вперед, и рулевая — тонкая девочка-подросток, похожая на темно-бронзовую статуэтку, — улыбалась гребцам, солнцу, простору. «Эх! — с завистью подумал молодой человек. — Давно пора тренироваться к сентябрьским мотогонкам. Запустил это дело, и все из-за проклятой синей „Победы“. Но уж теперь, как ни хитри, загадочная женщина в белом платье, — от суда тебе не уйти!»