Андрей Боголюбский. Русь истекает кровью - Василий Седугин

В 1148 году Изяслав Мстиславич вторгся в его пределы. Святослав запросил помощи у Юрия Долгорукого, и суздальский князь направил к нему дружину своего старшего сына Ростислава. И тут случилось непредвиденное: Ростислав, домогавшийся у отца выделения удела и не получив его, со всей дружиной перешел на сторону врага; Изяслав щедро наделил беглеца, передав ему Бужск, Мехибожье и другие города, а также важную крепость на Днепре – городок Остерский.

Получив весть об измене сына, Юрий на несколько дней заперся в своей горнице и никого к себе не впускал. После этого явился в трапезную хмурый, озабоченный и заговорил с сыновьями как ни в чем не бывало, только Андрей заметил у него седую прядь на виске.

– Изяслав заметно окреп, – сказал Юрий. – Не получив нашей поддержки, черниговские князья переметнулись на его сторону. Только троюродный брат и милый сердцу друг Святослав Ольгович остался верен.

Подумав, добавил:

– Надо ждать вторжения сил Изяслава в Суздальскую землю.

Между тем Изяслав объединил под своим началом киевские, смоленские, новгородские полки, на помощь ему пришли псковичи и карелы; с юга подпирали черниговские князья. Почитай, половина Руси исполчилась против Юрия Долгорукого. В конце зимы 1149 года огромное войско двинулось по Волге, жестоко разоряя по пути Суздальскую землю. «И начаста городы его жечи, и села, и всю землю воевати обаполы Волгы (то есть по обеим сторонам Волги. – В.С.) и поидоста оттоле на Угличе поле, и оттуда идоста на устье Мологы», – сообщает летописец.

Федора об опасности предупредил гонец от Юрия Долгорукого:

– Готовься к обороне города, боярин. Сила тяжкая движется со стороны Новгорода, ведет войска сам великий князь Изяслав.

Федор спросил, когда он может рассчитывать на помощь.

– Ничего не говорил об этом князь, но велел держаться до последнего.

Приказ князя понятен. Но для этого надо собрать все силы, какие только можно найти под рукой. Сначала надо известить десятских и сотских, чтобы вели своих воинов с пограничной округи в города. Затем поднять дворян и бояр, те должны вооружить крестьян для отпора врагу. Коли не сделают этого, строго накажет их князь: дворян лишит земли, а боярам и смертный приговор грозит. Приказал Федор ударить в вечевой колокол, по его звону быстро сбежались жители Кснятина, на лицах тревога: давно их не звали на площадь, видно, случилось что-то серьезное.

– Горожане! – стоя на невысоком помосте, стал говорить Федор. – Прислал князь Юрий Долгорукий известие, что идут на нас киевляне и новгородцы вкупе с другими полками. А потому должны мы все силы отдать обороне города. Мужчинам во главе своих сотских и десятских вооружиться и занять установленные места на крепостной стене и на башнях. Немедля наносить и уложить камни, кирпичи, бревна и другие принадлежности для сбрасывания на врага. Приготовить котлы для смолы и кипятка, запасти хворост для костров. В городе распределить между собой дома, налить ведра для тушения пожара. И чтобы никакой паники. Крепостные стены и башни во многих местах мы возвели новые, укрепили прежние. Проявите мужество и уверенность, и врагу нас не сломить!

Тотчас началась деловая суета, и мужчины, и женщины, и ребятишки кинулись исполнять свое дело, никого не надо было подгонять, все понимали важность предстоящих событий: речь шла о жизни и смерти каждого из них!

Авдотья вызвалась съездить в соседнюю деревню за смолой, заготовкой ее ведал дальний родственник.

– Может, он сам привезет, – запротестовал было Федор; за время совместной жизни он привык к ней больше, чем к своей жене, и боялся, что она в начавшейся войне затеряется и пропадет.

– Что со мной станет? – возразила она весело. – Детишек родителям отдам, а сама быстро сгоняю. Одна нога там, другая здесь.

– Ну ладно, коли так, – недовольно пробурчал Федор.

Через пару часов въехала Авдотья в большой поселок. Двор родственника стоял в самой середине. Как и у всех крестьян, был он просторным, благо земли вокруг было предостаточно. За оградой из жердей высился бревенчатый дом с маленькими слюдяными окнами; от ворот к нему вела расчищенная от снега дорога. К дому была пристроена повалуша – холодная кладовая, летом служила она жилыми покоями. Недалеко от дома располагались большой сарай для скота и амбар для зерна. Дом был покрыт досками, а прочие строения – соломой.

Дед Прокопий – она приходилась ему двоюродной племянницей – встретил гостью со славянским гостеприимством. Конь был поручен заботам его сыновей, а Авдотью провели в передний угол, усадили за стол и стали выспрашивать про городские новости.

Узнав о приближении противника, дед помрачнел, потом проговорил глухо:

– Сроду не знали мы в Суздальской земле неприятельских войск. Но ведь идут не какие-нибудь там половцы или поляки, а свои люди, русы? – задал он вопрос сам себе и ответил: – Не может того быть, чтобы стали трогать они своих. Князья пусть воюют между собой, но нам, простому народу, делить нечего!

– Слышали мы, – вмешался в разговор один из сыновей Прокопия, – что полтора десятка лет назад приходили в наши земли новгородские войска и грабили все по пути…

– Но и всыпали им на Ждане-горе! – стукнув кулаком по столу, перебил его отец. – Даст Бог, и ныне прогонят супостатов. Сил, я думаю, у князя нашего Юрия Долгорукого за это время еще больше поднакопилось, есть чем одолеть нежданных пришельцев!

Когда речь зашла о смоле, Прокопий насупился, ответил:

– Маху мы дали осенью, не собрали туески по сосновым деревьям. Придется по пояс в снегу собирать. Но ничего, подниму весь поселок, живо спроворим.

Живо спроворить не удалось, снега действительно в чащах оказалось много, пришлось жить Авдотье в поселке целую неделю. Наконец смола была собрана, уложена в ее санях, да еще пару саней выделили селяне, она уже собиралась утром уезжать, как к вечеру нагрянули чужие воины. Сначала их было немного, но потом все прибывали и прибывали, затопили всю улицу, стали входить в дома, забираться в сараи, выводить коров и овец, тут же на снегу резать их и свежевать. Рядом был лес, но воинам было лень идти за хворостом, они ломали ограды, вырывали доски из сараев, разводили костры, жарили туши.

К дому подошли пятеро псковичей, их узнали по говору. Один из них спросил Прокопия:

– Поцему, дед, неласково встрецаешь? Зови в дом, ставь на стол все, цто есть в пецке.

– Здороваться надо для начала, – сурово оборвал его Прокопий, не стронувшись с места. – Аль у вас в Пскове все такие неуважительные живут?

– Цто ты мне нравоуцение цитать надумал? – вскипел самый молодой из них. – Проць с дороги, завоеватель идет!

– Я тебе дам, завоеватель! – со злостью проговорил разъяренный Прокопий и ударил тяжелым костистым кулаком в лоб псковича. Тот брыкнул ногами и полетел в сугроб. Но тотчас на старика напали остальные воины, свалили с ног, стали бить руками, ногами, а потом, бросив неподвижное тело, ворвались в дом и сараи и стали хватать все, что попадется под руку: одежду, бадейки, кули, сундуки, мешки с крупами, прялки, решета, косы, вилы, соху, борону, овчину, жбаны, тарелки, чашки, ложки, топоры, вилы; выводили скотину, крушили все, что нельзя было унести. Люди кинулись прочь от них; крик, плач, стоны, рев коров, блеяние овец и коз, ржание коней…

Авдотья с несколькими женщинами забилась в угол избы и с ужасом смотрела на то, как чужаки сапожищами оскверняли чисто выскобленные полы, как рубили столы и сокрушали табуретки; они копьями били глиняную посуду на полках, тыкали в печь, разбивая и сваливая горшки и чугуны. Все это делалось нагло, бессмысленно, жестоко, а главное – бесполезно, лишь бы унизить, ведь прямого ущерба военной мощи противника не наносилось; здесь действовала грубая военная сила, развращенная вседозволенностью и безнаказанностью.

Один из воинов приблизился было к женщинам, но те так громко завизжали и отчаянно замахали руками, что тот смутился и пробормотал:

– Ничего, попозднее с приятелями загляну…

Суровые, самоуверенные лица под шлемами, с длинными волосами, в панцирях, кольчугах и стеганых куртках – все они казались Авдотье на одно лицо. Поразительное, мрачное однообразие. В избу, громко топая и разговаривая, врывалась одна толпа за другой, искали, шарили, били, громили, когда уже нечего было колотить. И так продолжалось до тех пор, пока не стемнело. Как ненавидела она их, наглых, бесцеремонных, жестоких и беспощадных! Неужели это были русы?..

Скотину завоеватели согнали в одно место, чтобы, как видно, угнать с собой. Слышались блеяние овец и коз, мычание коров, громкие разговоры, крики, взрывы грубого хохота. Дым от костров лез в разбитые окна и распахнутые двери.

Прокопий, выглянув на улицу, вернулся к женщинам, приказал:

– Пока насильники заняты ужином, бегите в лес. Оденьтесь потеплее, разбредитесь по охотничьим домикам, прокоротайте ночь. Утром, даст Бог, они уйдут, тогда и вернетесь.