Школа негодяев - Ян Валетов

– Не секрет, – сказал Умка, не кривя душой.

Отсутствие дипломатических отношений между конфедератами и «восточниками» вовсе не мешало общению профессионалов. Конфедерация не признавала самого факта существования Восточной республики, Восточная республика отрицала существование Конфедерации. Европа, признавшая Конфедерацию в течение суток после ее торопливого провозглашения, до сих пор не могла решить, признавать или нет Восточную республику, признанную Российской (тогда еще) Федерацией в ночь ее образования.

Все было сложно, но для бывших коллег, прочно оккупировавших коридоры власти в силовых структурах, сложностей не существовало. Границы, названия, конституции и хартии были для профессионалов пустым звуком. Никакие выпускники Лиги Плюща не могли сравниться по согласованности действий с воспитанниками школ КГБ СССР – личные взаимоотношения тут играли минимальную роль. Основной упор делался на ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ к клану, и те, кто об этой принадлежности забывал, обычно плохо заканчивали. Сергеев, который когда-то начал играть по собственным правилам, отдавал себе отчет, что не случись Потопа и всего того, что пришло вслед за ним, не измени он в свое время линию поведения, не наладь разорванных некогда отношений с бывшими коллегами и шефами – быть ему изгоем, которому никто не протянет руку помощи. А, скорее всего – быть просто мертвым: возможностей отправить его «под лед» у коллег было навалом. Шалай жил по тем же правилам. Не потому, что хотел, а потому, что иначе жить было нельзя. Во всяком случае, если хочешь выжить.

– Мы провели несколько интернет-конференций в режиме закрытого канала, – продолжил Роман неторопливо. Он достал из настольного хьюмидора[18] сигару и жестом предложил Сергееву угощаться. – Потом мне пришлось слетать в Москву. Невелико удовольствие, особенно когда нужно лететь инкогнито, через Вену. Да и не люблю я бывшую столицу нашей родины. Шумно там. Людей слишком много. Но пришлось. Как сам понимаешь, от таких предложений не отказываются.

– Понимаю, – подтвердил Умка, срезая у сигары кончик. Сигара была настоящая, кубинская. С тех пор, как на Кубу вернулись американцы, кубинские сигары дорогих сортов можно было купить сравнительно свободно. Были бы деньги.

– Скажи мне, Михаил Александрович, – спросил Шалай, окутываясь облаком сиреневатого дыма. – А тебе в последнее время ничего не показалось странным?

Он хитровато прищурился и в тусклом свете дождливого утра, пробивавшегося сквозь высокие окна в полумрак вельможного кабинета, стал чем-то похож на Мангуста. Сходство было практически неуловимым – некие ускользающие детали: поворот головы, зависшая над подлокотником кресла рука, сжимающая истекающий дымком цилиндр сигары… Потом освещение изменилось, сходство исчезло…

А непонятный вопрос остался.

– Прости, Рома, – спросил Сергеев осторожно. – А что именно должно было привлечь мое внимание? Понимаешь ли, – предварил он вопрос собеседника, – в месте, которое я имею счастье называть своим домом, происходит очень много странных вещей. Например, в прошлом году я видел две вспышки странных, необъяснимых болезней. Тебе докладывали о «мяснике»?

Шалай кивнул.

– Я перепугался по-настоящему, – продолжил Сергеев. – Особенно, когда увидел медведя без шкуры. Он, знаешь ли, очень на человека похож… Я уж подумал, что эта зараза и на людей действует…

– Так она и действует, – спокойно сказал Роман Иванович, внимательно глядя в глаза Умке. – Приблизительно в 20 % случаях заражения.

Сергеев похолодел.

«Мясник» в Зоне совместного влияния поработал один раз, но результаты впечатляли. Михаил до сих пор не мог без ужаса вспоминать освежеванные неизвестно кем туши и тушки лесного зверья, трупы коров и лошадей, лишенных шкуры, напоминавших глянцевые муляжи в анатомическом театре. После сергеевского рассказа Красавицкий долго осматривал его, брал всевозможные анализы и конце концов заявил, что если это вирус или какая другая биологическая гадость, то для человека она, скорее всего, неопасна.

20 % от общего числа зараженных. Один к пяти. Вовсе неплохой расклад. Приходилось работать и при худших.

– Кто-то проводил эксперименты? – спросил Сергеев.

– Какие эксперименты? – вернул вопрос Шалай, недоуменно подняв брови. – Разве я говорил о каких-нибудь экспериментах?

А ведь знает, чертяка, подумал Умка с растущей неприязнью. Знает что-то, но никогда не скажет лишнего. Может, потому что умный. Может, потому, что рыло в пуху по самые уши. Ах, Рома, Рома… Мне бы тебя в дружеские объятия на полчаса да с соответствующими препаратами, сколько интересного ты бы мог рассказать! Но такого расклада не будет. Не потому, что не может быть, а потому, что мне такой расклад не нужен.

– Значит, мне послышалось, – сказал Сергеев, усмехаясь невесело. – Второй случай – водяная лихорадка. Было три вспышки. Но там химия…

– В Госпитале определили? – перебил Шалай.

– Да, – Умка пожал плечами. – Хотя там было много необъяснимых случаев, похожих на заражение биологического характера.

– Расскажешь, – резюмировал Роман Иванович и взмахнул рукой. – Меня интересует не это. Я говорю о …

Он запнулся, очертил кончиком горящей сигары круг и вздохнул тяжело.

– Нет, так не объяснишь… Понимаешь, Миша, наши договоренности и наши переговоры там… Мне кажется, что вас не учитывают в длительной перспективе…

– Кого – нас?

– Вас – это вас, – отрезал Шалай. – Зону. Ничью Землю. Речь шла о стратегии на несколько лет вперед. В общем, в детали я вдаваться не буду, они тебя не касаются, но вашу переменную никто не учитывал. До того всегда учитывали, а тут – вынесли за скобки. Вот нет вас – и все. Пустые территории. Понял, о чем я спрашиваю?

– А чей протекторат над ЗСВ предполагали ваши планы? – спросил Сергеев, чувствуя себя слегка ошарашенным.

Он мог предположить многое, но не такую откровенность от шефа гетманской контрразведки. Это был «слив». Однозначно. Шалай «сливал» ему информацию, да непростую, а такую… Стоп, сказал себе Умка. Он сливает не информацию. Он сливает собственные выводы. Ищет им подтверждения, «прокачивает» перспективы. Роман – классный аналитик. Он почуял что-то «верхним» чутьем, «проинтуичил», раскопал и теперь исследует, как археолог, смахивающий легкой кисточкой землю с артефакта. Он предлагает мне не готовые результаты, а подумать с ним вместе. Причем основная часть паззла у него в голове, и делиться ею Рома не собирается, а вот мои части головоломки попробует сопоставить с ему известными, и при том постарается не открыть карты.

– Тройной, – выдохнул Шалай вместе с ароматным дымом, в котором клубился жаркий кубинский полдень. – Наш, восточников и россиян. Понимаешь, что это значит? Или надо разъяснять?

– ООНовцы больше не у дел.

– Точно. Международного вмешательства больше нет.

– Значит, и совместного влияния больше не будет.

– Значит, так.

– И нас поделят?

– Как праздничный торт.

– И как они думают решить проблему? Зачисткой? Нейтронным ударом? Те, кто это планируют, хоть раз бывали в Зоне?

– Не думаю. Понимаешь, Миша, у меня сложилось впечатление, что у наших российских друзей есть стопроцентная уверенность в положительном решении вашей проблемы. И она основана не на химерных планах аналитиков, а на достаточно трезвом расчете спецов по полевым операциям. А это две большие разницы, мий любый друже.[19]

– Но это же никому не выгодно, – произнес Сергеев растерянно. – Никому. Мы же буфер между всеми вами. Мы та проблема, которая не дает вам сцепиться между собой. Рома, да если нас ликвидировать, то вы же горло друг другу перегрызете! Восточники спят и видят, как бы извести вас под корень, а твои тонтон-макуты[20] мечтают развесить москалей по веткам, причем не настоящих россиян, а именно своих бывших земляков с Востока в первую очередь! Мы же чека в гранате! Выдерни нас – все рванет!

– Думаю, ты немного преувеличиваешь, – возразил Шалай, вставая. – Это видимая часть айсберга. То, что каждая из сторон показывает друг другу и окружающим. А ты не задумывался над тем, как все обстоит в действительности?

– Только не говори мне, что обсуждается план объединения! Все равно не поверю!

– Объединение невозможно! – жестко сказал Роман Иванович. – Это даже не обсуждается. Ампутация состоялась. Все. Это навсегда. Мы разные народы. Разные конфессии. У нас разные истории и разные центры притяжения.

– Ну, да… – протянул Сергеев, забыв об осторожности. – Вы же европейцы. Ну, почти… Вот уже сколько лет стоите у ворот. Неужели протекторат – настолько приятная вещь? Скажи мне, Рома, неужели так приятно быть винтиком в марионеточном режиме, управляемом поляками? Это что, способствует расцвету национальной гордости?

Сергеев, договаривая фразу, уже ожидал вспышки бешенства, но ее не произошло. Шалай, наоборот, заразительно рассмеялся и посмотрел на Умку, словно видел его в первый раз.