Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман

Пока шеф полиции занимался своими делами, мы с Риччи долго разговаривали. Молодежь и полиция… Это была сильная комбинация, хотя я не мог понять, какое имею к ней отношение. Впрочем, все выяснилось очень быстро. Риччи и двадцать два молодых офицера со всей Италии должны были между 24 апреля и 3 мая посетить Германию в качестве гостей Бальдура фон Шираха, лидера гитлерюгенда. В свое время я вынужден был признаться дону Артуро, что ничего не знаю о синьоре Гиммлере, а теперь я сообщил Риччи, что не знаю господина фон Шираха, но имею некоторое представление о гитлерюгенде и его филиалах в Италии, поскольку в них состояли молодые немцы, жившие в этой стране. Вместо того чтобы напяливать на себя форму бригаде-фюрера NSKK, Диего фон Берген внес свой вклад в дело нацизма, отдав часть парка, прилегающего к вилле Бонапарта, в распоряжение римского гитлерюгенда. Здесь возникло нечто вроде клуба, который, к счастью, совсем не был похож на аналогичные организации Третьего рейха. Его возглавлял человек, владевший шикарным маленьким спортивным «мерседесом», на котором он любил вместе с девушками из своей секции совершать романтические путешествия в Римскую Кампанью – я уверен, что в самой Германии лидеры гитлерюгенда этим не занимались. А поскольку он не знал ни слова по-итальянски, то пригласил меня присоединиться к своему «персоналу». Благодаря этому я избавился от дальнейших контактов с партийной организацией в Риме, которую возглавил опасный человек, получивший в детстве садистское воспитание и теперь отыгрывавшийся на своих подчиненных.

Не знаю, какое влияние оказал наш разговор с Боккини на контакты между лидерами немецкой и итальянской молодежи, но я получил приказ выполнять роль переводчика при руководителе гитлерюгенда Бальдуре фон Ширахе, когда он будет принимать у себя его превосходительство Ренато Риччи и его офицеров. Прием был назначен на 12 часов 30 минут 24 апреля.

До этого я не встречался с Ширахом, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это настоящий джентльмен. Он был также очень красив и хорошо это знал. Ширах получил прекрасное образование и завел со мной разговор о Наполеоне и собранной им коллекции книг, посвященных корсиканскому диктатору. Я до сих пор убежден, что, в отличие от многих других партийных функционеров, больших и малых, он искренне верил в свою миссию и в Гитлера. Я также убежден, что он не совершил никакого преступления, кроме того, что возглавлял молодежную организацию рейха, и своим пребыванием в тюрьме Шпандау, по моему мнению, полностью искупил этот грех.

Ширах и Риччи могли общаться только с моей помощью. Эта поездка впервые показала мне, каким точным должен быть перевод и какую огромную ответственность несет переводчик, ибо он получает в свои руки большую власть. Никто еще не написал трактата об искусстве перевода, но я верю, что люди были бы очень благодарны тому, кто решился бы его создать. Все государственные деятели, повлиявшие на судьбу планеты, от Муссолини и Гитлера до Кеннеди и Хрущева, должны были во время переговоров полагаться на своих переводчиков.

Наша поездка через всю Германию была очень приятной, какими обычно бывают путешествия в компании молодых людей. Мы проехали от Мюнхена до Мюнстера и Рура, а оттуда отправились в Гамбург, Кенигсберг, Тракенен, Роминтен, Мариенвердер и Берлин. Менее приятными были бесчисленные восторженные приемы и бесконечные потоки лести, которые обрушились на молодежных лидеров, до предела истощив мои познания в немецком и итальянском языках. Я уж и забыл, сколько было возложено венков, сколько раз звучали национальные гимны обеих стран, сколько почетных караулов промаршировало мимо нас и сколько бокалов было поднято в честь итальянского короля и императора и немецкого фюрера и канцлера. Жаль, что я не вел дневник, хотя бы ради статистики, столь дорогой сердцу каждого немца.

В Берлине делегацию приветствовал барон фон Нейрат, министр иностранных дел. Нейрат когда-то был немецким послом в Риме, так что, по крайней мере, мне не нужно было переводить для него. Кроме того, говорил он очень кратко, не то что доктор Геббельс, который в качестве компенсации за лаконизм Нейрата на встрече в министерстве пропаганды зачитал приветственный адрес, занявший пять страниц. В нем содержался один абзац, который я никогда не забуду: «Более того, счастливой характеристикой нынешнего этапа развития является то, что действия одной стороны благоприятно сказываются на действиях другой, и наоборот. Когда дуче итальянского народа, к примеру, завоевывает Абиссинию, это дает нам возможность вновь занять Рейнскую область, а когда мы вновь занимаем Рейнскую область, то совершаем отвлекающее наступление, которое помогает Италии и лидерам ее народа завоевать Абиссинию».

К счастью, барон фон Нейрат не присутствовал на этом упрощенном представлении о внешней политике, но его превосходительство Ренато Риччи сиял от удовольствия – слова Геббельса вполне соответствовали его взглядам. Гостей из Италии разочаровал не столько неприглядный внешний вид Геббельса – как известно, встреча с хромоногим считается в этой стране дурной приметой, – сколько тембр его голоса. «Он говорит как тенор» – таков был всеобщий приговор, который, к счастью, был мало связан с внешней политикой.

В ответ на настоятельную просьбу нашего лидера преторианцев итальянцы были приглашены осмотреть личную охрану Гитлера, или лейбштандарт. Солдаты этого соединения промаршировали перед нами, продемонстрировали, как они тренируются, стреляли и плавали. Мне, как штатскому человеку, показалось совсем неуместным присутствие на этом военном представлении Генриха Гиммлера, рейхсфюрера СС, и руководителя немецкой полиции, который не знал ни одного иностранного языка; я уверен, что Фридрих Великий никогда бы не сделал его генералом, хотя бы из-за того, что он носит очки без оправы. С другой стороны, он вел себя по отношению к итальянцам – и тогда, и позже – учтиво, сдержанно и с достоинством, в отличие от фон Шираха и его итальянского коллеги, которые упивались вниманием, которое им оказывали.

Естественно, итальянцы посетили празднества, устроенные в честь Майского дня в 1937 году. Дисциплинированные массы народа, церемония на Олимпийском стадионе перед толпой из ста двадцати тысяч берлинских мальчиков и девочек, геркулесовы подвиги пропагандистской машины Третьего рейха – все было рассчитано на то, чтобы поразить бесхитростное солдатское воображение Риччи и его наиболее впечатлительных офицеров. Шеф полиции Боккини, вернувшись из своей разведывательной поездки в Германию, высказывал своим друзьям опасения по поводу безрассудно рискованной политики Гитлера и его помощников, зато Ренато Риччи сделал все, чтобы убедить Муссолини в том, что его коллеги в Берлине обладают необыкновенной, поистине титанической мощью. Именно визит Риччи, а вовсе не путешествие дуче в Германию в сентябре того же года, породил у итальянского правительства комплекс неполноценности, из-за которого дуче стал устраивать массовые демонстрации и парады военной мощи в размерах, значительно превосходивших способности и желания итальянского народа, которые только тешили его непомерное тщеславие.