Кисло-сладкая журналистика - Матвей Ганапольский

Мы детально видим сцены обучения. Черная Мамба старательно копирует движения старого учителя, превозмогая боль и отличаясь от учителя только повышенной эротичностью. Зато она потом всех мастерски топит в крови. Значит, копирование пошло на пользу. Запомним эту историю.

Теперь о другом. Однажды телевидение предложило «Эху Москвы» снимать линейку ежедневных ток-шоу. Студия была одна, а ведущие каждый день разные. Тогда мы решили, что отличаться будем одеждой и попытались раскидать – кто, в чем будет вести.

Я решил, что буду в подтяжках, как Лари Кинг. Мне всегда нравился этот стиль, особенно, когда подтяжки хорошей фирмы.

Но потом появились сомнения.

А почему подтяжки?

А если меня начнут сравнивать с Ларри?

Я ведь ему проигрываю, особенно в гонораре.

Короче говоря, я от подтяжек отказался, сославшись на то, что буду их носить, если мне будут платить, как и звезде CNN, четыре миллиона долларов в год.

Я до сих пор жду ответа, но руководство молчит.

Пока оно молчит, поговорим еще об одном человеке, который хорошо известен в России. Его зовут Леонид Парфенов, и его имя любой российский телевизионщик произносит с придыханием. Я бы сравнил его с Тарантино, в том смысле, что он оказался законодателем и новатором целого слоя телевизионных стилистических решений. Он делал документальные телевизионные программы, но для него, в отличие от других, оказалось важным, где стоит камера, как он перемещается в кадре, и какая картинка перекрывает его закадровый текст. Он ввел массу телевизионных приемов, которые нет смысла перечислять, если их не видишь. Причем я бы отметил, что даже затрудняюсь определить, что было истоком для его приемов. По-моему, ничего. Я бы, в этом смысле, сравнил бы его с Пако Рабаном, который, как вы помните, придумывал новые ароматы духов на ровном месте.

У меня есть еще одно сравнение, которое будет понятно, даже если вы не видели его работ. Я бы сравнил его программы с телефоном iPhone. Согласитесь, что это вроде бы телефон, но какой-то совсем другой. Иметь его хочет почти каждый, более того, выпускать традиционные телефоны теперь как-то бессмысленно. И вот, все фирмы начинают выпускать что-то похожее.

Леонид Парфенов работал на канале НТВ, о котором я упоминал, а после разгрома канала он ушел в печатную журналистику, а потом ушел и из нее, сейчас значительно реже появляясь на экране.

Итак, его нет на экране, но такое ощущение, что я в страшном кошмаре, а Элвис все-таки жив.

Каждый день на экране я вижу очередной десяток Парфеновых, под другими фамилиями. Парни и девушки двигаются, как Парфенов, говорят с интонацией Парфенова, кроят свои сюжеты, как мог бы их скроить Парфенов. Подобный массовый психоз подражания я видел только в молодости, когда появились «Биттлз», с их квадратными прическами.

Теперь важный вопрос: нужно ли осуждать этих журналистов за подражание?

Только перед тем как ответить на этот вопрос, ответим еще на один, а нужно ли осуждать Черную Мамбу за то, что она подражала своему учителю, либо меня, из-за желания одеть подтяжки, как у Ларри?

Я думаю, что осуждать подражание могут только те люди, которые давно потеряли свою школьную студенческую фотографию, где, непомерно длинные волосы, плавно, минуя пирсинг, переходили в тату во всех местах.

Эти люди укоротили волосы вместе с памятью.

Они забыли, что подражание, на первых шагах, это не просто мода, а необходимость.

Польский писатель Ян Юзеф Щепаньский в потрясающей книжке путешествий «В рай и обратно» описывает примечательную сценку.

В одной восточной стране он сидел в кафе. Напротив него сидел молодой местный парень, с прической и одеждой Элвиса Пресли.

Это было время Пресли – волшебное время дешевой нефти, больших машин и уверенности, что завтра будет лучше, чем сегодня.

Парень, в упор глядя на писателя, вдруг стал потихоньку выстукивать ногой ритм и напевать какой-то рок-н-ролл.

Глаза у него сияли.

Щепаньский пишет, что это был момент духовного родства, сакрализации идеи.

Парень обожал Элвиса, но где, в его восточной стране Корана и запретов, найти родственную душу.

И вдруг он ее нашел, даже изобрел. Он смотрел на писателя, и ему было все равно, он из Америки или Европы. Просто перед ним был тот, кто ближе к Элвису.

Итак, зададимся вопросом: если тебе нравится чей-то стиль, если ты считаешь его лучшим, если он ложится на тебя, то почему ты должен гордо сказать: «Нет, я именно так делать не буду, это уже делает другой».

Хорошо, а как ты будешь делать? Иначе, по хуже?

Зачем?

В своей работе я подражал всем, кому мог. Все, что я считал хорошим, я примерял на себя, вспомним, хотя бы шестиногого инопланетянина.

Я учился писать у одних, смешно писать у других, а стилю у третьих.

В журналистской работе я вел себя так же. Удачные фразы, хорошее начало эфира, удачные концовки – все чужое шло в дело.

Однажды я услышал, как ведущий, заканчивая программу, сказал: «Оставайтесь с нами». Теперь и я часто говорю эту фразу, хотя это штамп. Точно так же говорят и сотни других ведущих. И это правильно, потому что это хорошая фраза.

Когда, много лет назад, в России стали показывать CNN, меня потрясли некоторые ведущие эфира. У них были дорогие костюмы, как у адвокатов, благородная седина и особый, серьезный, взгляд в камеру, вызывающий доверие аудитории. Особенно потрясали низкие бархатные голоса, которые нравятся девушкам.

Я понял, чего мне всю жизнь не хватало. Я купил похожий костюм местного производства, аляповатый галстук и, ведя эфиры, стал, как они, авторитетно глядеть в экран, чуть повернув голову в сторону, пытаясь переделать свой голос в баритон. Конечно, это не вызывало ничего, кроме хохота, потому что авторитетность рождается не поворотом головы, а самим авторитетом, который ты завоевываешь у аудитории годами.

Но я призываю вас к подражанию, потому что понимаю – это необходимость.

Молодой журналист пытается спрятаться за чужую манеру, пока нет своей, и кто его может осудить за это?

Более того, подражание на самом деле это практическое обучение разным манерам и стилям. И у вас нет другого выбора, потому что главный инструмент журналистики, как я уже писал, это лично вы.

Надевайте подтяжки Ларри Кинга, говорите низкими авторитетными голосами, делайте фантастические прически, пишите в манере любимых писателей. Короче, делайте все, что позволит вам, дрожащим от неуверенности, перенести на себя атрибуты респектабельности и мастерства от других. Прячьтесь за этой скорлупой, потому что она распадется сама, когда настанет время.

Постепенно, что-то оставляя, что-то отметая, на вас останется только собственное, которое благодарные потомки назовут уже лично вашим стилем, забыв о крупномасштабном воровстве, которое вы совершили в бурной молодости.

Воровать признаки чужого таланта – это единственная форма преступления, за которое нет наказания. Воровать чужой талант получается только тогда, когда ты в потенциале обладаешь своим.

Недавно, кстати, я смотрел запись моего последнего телевизионного шоу. Я выглядел потрясающе.

У меня был костюм, как у Энди Руни, галстук, как у Питера Дженниигса, а стрелка на брюках и блестящие туфли, как у Дэна Разера.

Особенно мне, в последнее время, удается поворот головы. Конечно, меня осуждали за подражание, но сейчас этот поворот головы мне уже прощают. Я вошел в тот возраст, когда аудитория считает, что у меня остеохондроз, и голова просто не может стоять ровно.

ВЫ И ВЛАСТЬ – НУЖНО ЛИ ПРОДАВАТЬСЯ ЗА БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ

Некоторые из моих хороших друзей, узнав о том, что я буду в учебнике писать целую главу с таким заголовком, были неприятно поражены. Со мной даже проводили профилактические беседы, чтобы я этого не писал. Смысл бесед был в том, что случаи, о которых я пишу, будут читать совсем молодые люди. И, получается, что они будут читать то, к чему их нетвердое сознание совсем неготово. Более того, когда читаешь эту главу, то человек, который до этого не знал, что его могут купить, об этом узнает. И может выбрать именно этот путь. То есть, в педагогическом смысле, эта глава антипедагогична.

На эти страшные обвинения, я отвечал одной историей, которая меня многому научила.

Это было в глубокой юности, когда я только получил права на вождение автомобиля. Водить было страшновато, это понимают все. На второй или третий день, я ехал по одной широкой дороге, в крайней левой полосе, хотя правые полосы были свободны. А в то время, действовало правило, что, если правые полосы дороги свободны, то ты должен занимать именно их. Естественно, что меня остановил полицейский. Я стал оправдываться, что я молодой водитель, и еду, в крайнем левом ряду, по важной причине. Я все время боюсь, сказал я, что из переулков, справа, неожиданно могут выехать автомобили и меня ударить. Инспектор покрутил мои права в руках, отдал их мне и сказал следующее: «Если боишься – не садись за руль».