Газета День Литературы # 171 (2010 11) - Газета День Литературы

ни на стуле, ни на диване,

ни просто постоять в коридоре…

(Хотя нет дивана в моём кабинете.

И, тем более, нет коридора…)

Так живу:

то жена приходит, то вдохновенье уходит…

Я привык! Жена уходит – приходит вдохновенье!

Но если вдруг однажды жена уйдёт навсегда

из нашего дома –

мне кажется, вдохновенье

уйдёт вместе с нею…

ГОСТЬ

Как приеду на село –

и в душе моей светло:

топят бани-одиночки,

дымкой даль заволокло…

(Широка Россия-мать!

Даже взглядом не обнять…

Широка страна родная –

красота и благодать!)

Брат, посудою звеня,

хитро спросит у меня:

– Ты глотнешь святой водицы

после веничка, родня?

Я попарюсь, поварюсь…

На пару повеселюсь…

и колодезной водицей

лет на десять закалюсь!

С братом сядем у плетня –

он родня и я родня –

и споём про море песню,

и затянем про коня…

(Широка Россия-мать!

Даже взглядом не объять…

Кони скачут в чистом поле

и не могут ускакать.)

Будет ночь темным-темна,

будет ночь ясным-ясна,

в небе речка отразится,

как берёзка у окна…

А наутро – дальний путь

и щемит от счастья грудь…

И мне хочется, прощаясь,

вновь водицы отхлебнуть…

Выезжаю из села:

– Вот такие, брат, дела!

И поют в леске ольховом

и кричат перепела…

И я думаю о том,

что родная даль селом

не закончится, как баня-

одиночка за бугром…

(Широка Россия-мать!

Даже взглядом не обнять…

Широка страна родная,

да на это наплевать!)

КОРОВЫ

– Это правда, что люди летают? –

Баба Дуся спросила меня.

Я ответил:

– Да нет, не летают!..

Лишь коровы летают в ночи!

Вот стою я в ночи,

вот я вижу,

как по тёмному небу летит

клин усталых коров и мычит:

– Му! му-му-у-у!

– У-у-у-у…

…И церковь галочья темнеет на холму,

вся в коровьем помёте.

ПЛАТЬЕ

Копыловым

Дочка замуж выходила,

платье, что белее мела,

мать сама кроила, шила,

так как дочка не умела.

Платье лентой украшалось,

незатейливым узором...

Платье шить легко давалось,

платье пахло южным морем.

Словно волны, тонко-тонко

пели снежные оборки...

И отец молчал в сторонке,

притупляя взгляд свой зоркий.

Он прислушивался просто

к городскому околотку.

Вдруг к нему нагрянут гости:

– Доставай, Никола, водку!

Сам себе сказал он: "Хватит!

Их с порога надо выгнать!..

Потому что шьётся платье…

Скоро дочка замуж выйдет".

И на облако порою

это платье походило,

только женскою рукою,

а не ветром шито было.

Ну а дочери казалось,

что весь вечер то и дело

мать за облако цеплялась,

а оно лететь хотело.

ОГНИ

Огни приплюснуты к домам,

к холодным каменным углам,

разлиты на сырых бульварах,

с небесными напополам.

Огней так мало городских,

что угадать нетрудно их

расположение в потёмках

раскосых улиц продувных.

КЛАША

Хозяйка печь тихонько разжигала,

светил в глазах усталых огонек,

и что она без мужа проживала,

мне было, почему-то, невдомек.

Немудрено. Не каждый разумеет

чужую незнакомую печаль.

На людях Клаша плакать не умеет

и чёрную не одевает шаль.

Как в предосенней мгле светлее дали,

так горе горькое светлеет на глазах.

И посветлели Клашины печали,

и растворились в суетных делах,

в заботах, в трудоднях, на сельских сходах

сошли на нет, как дым от папирос,

уплыли на последних пароходах,

умчались под железный стук колёс.

Лишь самая пресветлая осталась

и светится предутренним огнем.

– Эй, Клаша, где ты заметалась?

– Иду, иду… – И полон света дом.

Скатёркой белой Клаша стол накроет

и радио поставит на окно…

И четверых детей своих накормит,

и гостя городского заодно.

НА РОДИНУ!

Николаю Рубцову

Угаснет пир твоих ночей...

Последняя затухнет спичка.

Ты мчишься вологодской электричкой

с единственной поклажею своей,

со светлою печалью о своём,

о родине далёкой, деревянной,

где облака над речкою стеклянной,

в небесный превратились водоём.

А на полях зелёные цветы,

на русских на полях, на Куликовых...

на Вожеговых, Вепревых... Которых

не счесть по всей земле и не пройти.

На родине в разгаре новый пир,

по вечерам дерутся там и плачут...

А ты уснул, читая "Новый мир",

на полустанке купленный на сдачу.

Но вновь железный выдох или пых

тебя толкнёт, разбудит и погонит

в вагонный ресторан, где пляшут кони

на занавесках бело-озорных.

За окнами горит, мелькает свет,

горит, горит позёмкой голубою...

Нас отделяет слишком много лет,

чтобы я смог угнаться за тобою.

Я тоже мчусь! Я скопище пиров

не вспоминаю, как бы по привычке.

И стук колёс в железной перекличке

напоминает стуки стаканов...

Лети ж, мой собутыльник дорогой,

допив Агдам дрожащею рукою,

лети ж, лети дорогою мирской...

И нет тебе ни счастья, ни покоя.

О РОДИНЕ

Что мне сказать о Родине своей?

Она вдали, она всегда прекрасна.

Там холода и зимнее ненастье,

но мне всегда на Родине теплей.

В Крыму опять зимой идут дожди…

А там над Вяткой вновь метут метели,

и огоньки окошек еле-еле

кому-то ночью светят впереди.

Мне хочется в тот крайний дом зайти,

где угощала нас старушка чаем,

попутчиков озябших и случайных,