Центурион Траяна - Александр Старшинов

«И все оттого, что мы перестроились недостаточно быстро», – вспоминал сражение при Тапае Приск и стискивал зубы так, что сводило скулы.

Уже по возвращении в лагерь Приск изготовил тупой макет фалькса и заставлял Куку раз за разом наносить удары, а сам, вооружившись учебным гладиусом, пытался найти защиту против страшного оружия. Ничего не получалось. Без прикрытия соседа справа десница то и дело оказывалась под ударом. Можно, конечно, надеть защиту на правую руку – но она сковывала движения. К тому же тонкий металл наруча[57] страшный фалькс перерубал без труда.

«Ну какой я после этого центурион? – мрачнел Приск. – Мальчишка честолюбивый и себялюбивый. Всю мою центурию положат. Ведь я не умею, как Валенс, руководить, высчитывать, выгадывать, чуять потрохами, где моим людям удар нанесут. И мгновенно принимать решения».

Но при этом знал, что, если представится случай, ни за что не откажется надеть на шлем поперечный гребень. Знал, что именно этого ему и хотелось всегда – отвечать за других, отдавать приказы и держать в руках чужие судьбы.

– Что будем делать сегодня? – спросил Малыш, наваливая из общего котелка себе в тарелку остатки каши и выскребая присохшие корочки ложкой.

– Ты и Тиресий – в караул. А мы с Приском в канабу идем, – ответил Кука. – Народ переселять в лагерь, велено все сделать без паники.

– Сегодня варвары еще не придут… ни сегодня, ни завтра… – проговорил Тиресий, на миг опять погружаясь в себя и глядя прямо перед собой остановившимся взглядом.

В такие минуты его черные глаза казались еще более глубоко посаженными, чем обычно, он плотно стискивал зубы, но при этом беззвучно шевелил губами. Приск был уверен, что эта привычка осталась у Тиресия с той поры, когда он предсказывал будущее за деньги и, спасаясь от преследований, поступил в легион.

– Может, они вообще не явятся? – хмыкнул Кука.

– Явятся. В Малой Скифии[58] уже переправились, – сказал предсказатель.

– Ну, давай посмотрим, что тут у тебя… – Антистий остановился напротив деревянной клетки, оперся на резной посох.

С некоторых пор грек не выходил уже никуда без палки и без провожатых – этим летом Антистию исполнилось шестьдесят – время, когда надобно отходить от дел и предаваться лишь сладостному досугу. Но торговец и не думал об отдыхе, а сына, который осмелился лишь намекнуть на подобное, в сердцах отходил палкой. Антистий был маленьким шустрым человечком с черными живыми глазами, одет в две теплые туники, поверх которых накинул меховой плащ. Как только январские иды[59] миновали, сразу же ударили морозы, так что старый грек теперь месяца два как минимум будет мерзнуть, как в Аиде. Однако ни морозы, ни почтенный возраст не помешали Антистию прибыть из Диррахия в канабу Пятого Македонского. Увы, он опоздал, и почти все привезенные из Дакии пленники оказались проданными. Теперь на рынке рабов в канабе оставалась единственная клетка: так сказать, последки, из тех, кого приволокли на правый берег Данубия уже с первым снегом с последними перешедшими по понтонным мостам войсками.

– Товар отличный! – с фальшивым восторгом в голосе воскликнул ликса[60] Кандид и сделал знак вольноотпущеннику Борку, чтобы тот отворил клетку и вывел рабов. – Отдам по триста денариев за голову.

Первым Борк вытолкнул наружу здоровяка-дака, за гигантом – всех остальных.

Последний из рабов выходить не желал и даже попытался забиться подальше в угол, как побитый щенок, так что Борк выгнал его из клетки пинками. Этот последний парень в грязных лохмотьях был избит – уже не раз, – а левая его рука висела плетью.

Антистий пожевал верхнюю губу с редкой седой растительностью, скривился и вымолвил:

– По сто пятьдесят денариев.

– Двести пятьдесят – и только из дружбы к тебе – Ликса Кандид изобразил, что оказывает милость старому приятелю.

– Кандид, чтоб тебя по башке Зевс своим перуном шарахнул! По двести пятьдесят мне этих доходяг не продать даже в розницу, не то что оптом. А я не довезу всех, Гермес, покровитель мой, свидетель!

– Что?! – принялся театрально возмущаться Кандид. – Антистий, да чтоб тебе в Тартар провалиться! Да вот этот красавец не меньше тысячи стоит! – Он ткнул пальцем в сторону здоровенного дака.

Дак, на которого указал Кандид, в самом деле был хоть куда. Ликса стукнул кулаком раба по широкой выпуклой груди – гул пошел, будто ударил по медному щиту. Пленный был выше ликсы на целую голову – в плечах широк, руки такие, что заготовку меча согнуть могут, как тонкий прутик. Ноги, впрочем, коротковаты и кривоваты, да то не беда – кто будет смотреть на его ноги, когда парню придет черед умирать на арене. А что здоровяку прямая дорога в школу гладиаторов, ни грек Антистий, торговавший рабами, ни ликса Кандид не сомневались. Могли гиганта, правда, пристроить куда-нибудь на стройку вращать колесо подъемного крана или ворочать камни, но три против одного, что перед покупателем стоял будущий гладиатор.

– Как звать тебя? – обратился Антистий к пленнику.

Разговор шел на греческом.

Тот что-то пробормотал едва слышно. Явно не свое имя.

– Я кличу его Тифоном, – весело заявил Кандид. – Их варварские имена не сразу и выговоришь. А так понятно: крикнешь «Тифон», и сразу ясно, что зовешь этого титана.

– Тифон хорош, – подтверждающе кивнул Антистий.

– А девчонка, гляди! – Ликса ухватил за костлявый локоть девчонку лет восьми, вытащил вперед.

Она была светленькая, голубоглазая и в будущем, возможно, красавица, но рабыня была именно девчонкой, ребенком, а не милашкой для утех.

– Девственница, – заявил Кандид.

В это можно было, хоть и с трудом, но поверить – девчонка еще первую кровь не уронила, а груди даже не наметились – вряд ли кто-то на нее позарился, если вокруг полно девок и баб в самом соку.

– Эту малявку мне удастся сбыть разве что как служанку – ей до нужного возраста еще лет пять, не меньше, – фыркнул грек. – Ладно, беру по двести денариев восьмерых.

– Восьмерых? – переспросил ликса. – Но их же девять.

– Этот лишний! – Грек указал на избитого парня с изувеченной рукой.

Паренек был среднего роста, белокожий. Несмотря на грязь и следы побоев, видно было, что юноша на редкость красив. Только левая рука висела, как кожаный мешок, набитый тряпьем.

– Этого я никому не продам. Не будь он калекой – взял бы по отдельной цене за тысячу – за такого красавчика в Риме мне дали бы две. А так… – Грек презрительно выпятил губу. – Он ничего не стоит.

Антистий и ликса говорили по-гречески, и по тому, как жадно мальчишка вслушивался в их разговор, было ясно, что он понимает все до последнего слова. Да и внешне парень мало походил на дака – уж скорее по крови был он греком из приморской колонии. Пленник несколько раз порывался заговорить, даже приоткрывал рот, но всякий раз Борк наносил парню болезненный удар под ребра, и тот скрючивался от боли.