Мсье Гурджиев - Луи Повель

Разумеется, я жил впустую. Я все еще ждал, что мне откроется «истинное знание», хотя пути к нему чуть не довели меня до могилы, и в то же время впитывал обычные знания хотя они казались мне смехотворными. Я использовал то, что «знал», чтобы наслаждаться в мире, который меня не интересовал, чтобы привязать себя к нему и одновременно порвать с ним связь.

В последующие годы (это были годы нелегкого выздоровления) я по-прежнему искал помощи от людей, связанных с Учением, но не нашел ее, а сам «учитель» тем временем ушел в небытие.

Позже я понял, что безумная любовь, то есть полная и взаимная самоотдача, тоже способна привести к тому состоянию со-знания и со-рождепия, которое я искал у Гурджиева. Крайности обретение себя и полная самоутрата одинаково благодатны. Но мне предстояло также узнать, что безумная любовь имеет свои спады, свои пустоты и свой риск, так оно и было в пору моего увлечения Гурджиевым. И еще я понял, что дорог, ведущих к одной цели, которой все мы мечтаем достичь, существует множество. Единственное, что может нам помочь в поисках своего единственного пути, это надежда и великая благодарность миру со всеми его бесчисленными путями, в конце которых нас ожидает настоящая жизнь.

Такое заключение мне хотелось бы сделать в конце всего этого труда, хотя я вовсе не уверен, что так или иначе смогу его закончить.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ЗАМЕТКИ О НЕИЗВЕСТНОЙ КНИГЕ

Грядущий вестник Добра. Г-н Гурджиев заметает следы. Тысячи страниц музыки. Объективное и субъективное искусство. Музыка, которая убивает, крушит стены, завораживает змей и людей. Неимоверный труд. Тот, кто знает и говорит. Сеансы чтения вслух. Мнение некоторых о великой, но пока еще неизвестной книге Гурджиева.

РОМ Ландау рассказал нам, что ему удалось полистать маленькую книжку Гурджиева под названием «Грядущий вестник Добра». Эта работа была опубликована на средства автора и некоторых его учеников в 1933 году. Гурджиев постоянно стремился замести свои следы. Он скупил и сжег, в частности, все программы, выпущенные в связи с сеансами музыки и танца, которые давались в театре Эберто. Эти программы начинались с подробного и очень нетвердого описания «Института гармоничного развития Человека»[5]. Вполне возможно, что единственный тираж книги «Грядущий вестник Добра» («неумелая книжонка», если верить Рому Ландау), был уничтожен сразу же после выхода. Мне не удалось, несмотря на многочисленные поиски, найти хотя бы один экземпляр этой книги.

Обосновавшись в Париже в 1934 году, Гурджиев начал писать. Он заполнил тысячи страниц музыкальными записями, поскольку считал музыку, а точнее, определенную восточную музыку с эзотерической шифровкой, одной из наиболее эффективных дисциплин, помогающих как внутренней жизни человека, так и познанию космогонических законов.

«Объективная музыка[6], говорил он, может дать точные результаты не только на психологическом, но и на физическом уровне. Существует музыка, способная убивать людей на месте. История разрушения стен Иерихона с помощью музыки это легенда об объективной музыке. Никогда обычная музыка, какой бы она ни была, не могла бы разрушить толстые стены, но объективная музыка и в самом деле способна на это. И она может не только разрушать, но и созидать. Легенда об Орфее соткана из подобных воспоминаний об объективной музыке, ибо Орфей использовал ее как средство обучения. Музыка восточного заклинателя змей близка к объективной музыке, но в очень примитивном ее варианте. Часто речь идет только об одной ноте, едва модулируемой и тянущейся бесконечно: в этой простой ноте развиваются, однако, «внутренние октавы», а в них мелодии, которые неуловимы для слуха, но могут быть восприняты эмоциональным центром. И змея слышит эту музыку или, точнее, чувствует ее и подчиняется ей. Музыка подобного рода, только несколько более сложная, может заставить слушаться и людей. Таким образом, искусство это не только язык, но и нечто неизмеримо большее… Наше механическое общество может иметь лишь субъективное искусство. Объективное искусство требует по крайней мере проблесков объективного сознания. В нем необходимы огромная внутренняя цельность и твердый самоконтроль»[7].

Бесчисленные страницы с записью подобной музыки никогда, разумеется, не будут опубликованы. Они остаются исключительным достоянием эзотерических «групп».

Гурджиев-художник был одновременно музыкантом и хореографом. Кроме того, он интересовался ковроткачеством в той мере, в какой это традиционное искусство (следы его сохранились в Персии) является отражением священных ритмов и мелодий. Писательство само по себе никогда его не привлекало. Тем не менее с тех пор, как ему пришлось отказаться от активного участия в работе «Института гармоничного развития Человека», он усердно писал на греческом, армянском, русском, плохом английском и ломаном французском, писал огромную фантастическую эпопею, в которой пытался изложить весь свой громадный мистический опыт и знания, полученные во время пребывания в монастырях Тибета и Малой Азии. «Знающий не говорит, говорящий не знает», сказал некогда Лао-цзы. Тем не менее Гурджиев, который слыл знающим, решается заговорить. Все заставляет думать, что он говорил лишь для того, чтобы затруднить доступ к этому знанию, усилить его тайну.

Листки этой книги, причудливой и во всех отношениях великой, были перепечатаны на машинке молчаливыми ученицами Гурджиева и покоились в шкафу квартиры на улице Колонель-Ренар. Одна американка не пожалела тысячи долларов, чтобы получить возможность прочесть двадцать страниц этого труда. Она была не единственной просительницей. К концу жизни, то ли от усталости, то ли от отвращения к окружающим, Гурджиев перестал преподавать. Он собирал у себя только самых преданных учеников, собирал на обед или чтобы прочесть им вслух фрагменты своей рукописи. Сидя на диванчике, он покуривал и выпивал, начиная хохотать в том месте, где аудитория не усматривала ничего смешного, и тогда какой-нибудь из его учеников пытался, запинаясь, вслух расшифровать текст, насыщенный непереводимой на французский игрой слов, грубыми шутками, учеными размышлениями, мудростью, чудачествами и гениальными озарениями. Ученик кое-как бормотал этот текст перед группой в двадцать-тридцать человек, сидящих в позе лотоса. Совершенно особая сила и характер внимания этой публики, эмоциональность лектора, выбираемого лично Гурджиевым, присутствие последнего, сама обстановка в комнате все это придавало фразам богатство, глубину, отзвук того, чего, может быть, в них и не было заключено. Разве что написаны они были как раз для того, чтобы во время подобных сеансов от них исходило множество волнующих обертонов[8].

Однако после смерти Гурджиева часть этой книги была пересказана на английском и вышла под заглавием «Всё и вся». Книга распространялась среди англоязычных «учеников» в 1950 году. Эта сильная книга, безобразно переведенная да английский, попала в руки нескольким людям, которые, не будучи учениками Гурджиева, с усердием принялись за трудное чтение. Мне кажется полезным привести здесь их заметки. За исключением м-ра Кеннета Уокера, авторы этих заметок не следовали учению Гурджиева и не находились в длительном контакте с ним. Но я полагаю, что их суждения будут небезынтересны для читателя.

Книга «Всё и вся», которую не так уж легко найти в Лондоне и Нью-Йорке, пока еще ждет читабельного перевода на французский. Если, как полагает м-р Горэм Мансон, «можно предсказать, что эта книга выдержит проверку временем, привлечет внимание все большего числа публики и вызовет многочисленные толкования», нам кажется полезным, чтобы читатели нашей книги ознакомились с первыми высказываниями, произнесенными по поводу книги «Всё и вся».

Таким образом, здесь мы найдем:

1) Отрывок из рассказа м-ра Кеннета Уокера, озаглавленный «Venture with Ideas» и опубликованный в Нью-Йорке издательством Пеллегрини и Кадахи.

2) Исследование, которое Дени Сора любезно согласился написать для нас.

3) Статью, написанную м-ром Горэмом Мансоном в октябре 1950 года для американского журнала «Туморроу».

4) Эссе м-ра М.Л. Треверса, появившееся в «Уорлд ревю» в Лондоне в июле 1950 года. Текст этот, на наш взгляд замеча тельный, сравнивает сочинения Гурджиева с заброшенным ныне садом «Волшебных сказок». Я осмелюсь пригласить вас взло мать ржавую калитку этого сада, если в вас еще осталось, не смотря на вашу взрослость, что-то от великой неповторимости детства.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

РАССКАЗ М-РА КЕННЕТА УОКЕРА

Человек, который владеет собой. Гурджиев и музыка. Гурджиев и дети. Рассказы о Вельзевуле. Обязанности стариков. Что нужно, чтобы спасти жителей Земли. Мораль хамелеона. Что говорил Гамлет о своем отце.