Уникум Потеряева - Владимир Соколовский

— Зачем трогаешь человека? Это представитель. Хомутики достанет, налог снимет. Это хороший человек. А ты сам знаешь хомутики? Здесь такой гнутый железный листочек, здесь такой винтик, довольно нетолстый, — и гаечка, да?..

После этого Валичка стал посмелее, подавал реплики, и даже обрывал тех, кто слишком уж нарушал правила приличного выпивона.

Солнце садилось. Налитые щеки Богдана светились, словно чуть перезрелая хурма. Он прищелкивал языком и пальцами и орлино поглядывал на изрядно окосевших приятелей. Один молодой парень плакал на травке, припадая к ней, всхлипывая и нюня. Глаза Богдана темнели при взгляде на него. Наконец он не выдержал, встал — ноги враскорячку, — подошел к парню, загнул его голову навстречу своей:

— Кто тебя обижал?

— Бо… Бороров… — скулил парень.

— Как ты сказал? Бороров?

— Боро-роров…

— Плетет какую-то ерунду! — воскликнул прислушавшийся к разговору Валичка. — Разве есть на белом свете такая фамилия? Вероятно, он хочет сказать: Баронов, или Багоров, или просто Баранов, но у него не выходит, вот что я полагаю.

Парень, услыхав это, зарыдал еще безутешнее. «Эх ты! — покачал головою Богдан в Валичкину сторону. — Взял, обидел человека. А ну-ка вставай, иди и покажи, где живет этот твой Бороров! Ему от нас живо станет плохо. Обижать моих друзей… Вставай, вставай!» — мощной волосатой дланью он вздернул страдальца с земли. Валичка поднялся с неохотой — и на него, как на миленького, Богдан бросил живую поклажу. Так они добрались до автобусной остановки — и Постников, совершенно сомлевший, усталый, еще слышал, как Богдан громко разглагольствовал насчет железных хомутиков. Потом они вдвоем, пыхтя, занесли пострадавшего от Боророва человека в автобус, бережно усадили на сиденье, купили три билета — и машина тронулась. Через три остановки они сошли. «Ну что же, — сказал Богдан, — справедливое дело требует справедливой мести. Веди нас, дорогой!» Он посмотрел на Валичку, потом — вокруг себя. Валичка поглядел на него, потом тоже — вокруг себя. Кроме них двоих, на остановке никого не было. «Зачем ты его оставил?» — жалобно спросил Богдан. «Это ты его оставил, — возразил директор пожарной выставки. Помнишь, ты взял у старушки деньги, и сказал, чтобы я немедленно купил ей билет. Я поперся аж до кабины за этим билетом, а ты остался, еще кричал сзади, чтобы я не беспокоился, что старушка тебе больше, чем мать. А когда я купил ей билет и хотел пробиваться назад, гляжу — ты уже вышел. Ты сам его забыл!» — «Это не так страшно, — рассудил Богдан, почесав в затылке. — В конце концов, главное — фамилию этого негодяя мы знаем. И мы его найдем, где бы он от нас здесь не спрятался. Я ему дам обижать моих друзей! Как надо железные хомутики, так никого нет, а когда людей обижать — так вот они, всегда пожалуйста!»

И по прямой, выложенной шлакоблочными панелями дороге они двинулись вдаль, куда-то на окраину райцентра. Было уже поздно, прохожих попадалось немного; тех, кто попадался и не успевал от них убежать, Богдан дотошно расспрашивал о Боророве и железных хомутиках. Когда на небе взошла луна, они приблизились к ресторану. В отличие от других домов деревянного городка ресторан был кирпичный, новенький, капитальный. Внутри его громко и резко играл оркестр, большие цветные шторы колыхались от сквозняков и пробегающих внутри, по залу, людей. Вообще же вечернее питейное заведение выглядело несколько притушенно, и тумкающая музыка долетала до городка глуховато, словно: «Вяу, вя-ау…» — сидела рядом с охотничьим костром большая и хитрая, но осторжная рысь, и никак не могла решиться: прыгнуть или нет.

— Зачем мы туда идем? — пыхтел уставший Валичка, поспешая за припустившим в сторону ресторана Богданом.

— Надо! — на фоне светящегося вдали здания палец Богдана выделялся четко. — Надо! Там Бороров. Я чувствую.

Сбоку от входа, возле стены, стоял милицейский уазик, и прохаживались два сержанта. С ними же ходила, разговаривая, невысокая худощавая девица в зеленых штанах, заправленных в резиновые сапожки, и мужской рубашке в черную крапинку.

— Галя! О, Галя! — издали крикнул ей Богдан. Вот уже он присоединился к милиционерам и девице, стал что-то рассказывать, смеясь и разводя руками. «Опять, наверно, про хомутики», — уныло думал Валичка, подходя. Между разговором Богдан взял девицу за руку, и начал тихонько оттеснять ее от милиционеров: вроде как приглашал прогуляться. И она-то, кажется, не была против: отходила с ним, смеялась, разговаривала… Валичка встал поодаль, мучительно размышляя: что же ему теперь делать? Никаким Бороровым дело, кажется, не пахло, — а между тем предстояло еще добираться до Потеряевки… Валичка с надеждой глянул на милиционеров: может быть, Богдан упросит их, и они мигом домчат их на своей мощной машине. Однако покуда он так рассуждал, события приняли совершенно неожиданный оборот: девица вдруг скользнула за Богданову спину, заломив ему руку, и сзади изо всех сил ударила его по голове. Старый друг, искатель хомутиков, тяжело опустился на землю. Девица, отступив, горделиво глядела на него. Милиционеры же оказались безучастными: они как разговаривали о чем-то своем — так и продолжали дальше, не прервались ни на слово, не изменили интонацию. Разгоряченному быстрой ходьбой и дурным вином Валичке Постникову показалось вдруг, что здесь, в полутьме, происходит сцена из виденного когда-то жестокого цыганского спектакля. С кинжалами, местью, злой улыбкой судьбы, буйным завыванием крючконосых и лохмобородых. Красные кушаки, болтающиеся серьги, мониста на острых грудях… И сам он, в блестящих мягких сапожках с загнутыми носками, в алой рубахе с цепью через брюхо, в тюрбане, упирает свой тяжелый перст в поверженного и вопрошает грозным голосом:

— Зачем ты, женщина, ударила человека, который во всех отношениях лучше тебя?!

Подобно удару страшного грома, прозвучали в ночи Валичкины слова. Чуть ресторан, содрогнувшись, не сорвался с места и не унесся ко всем чертям, оставив после себя бетонную колизееву яму. И лишь стихли звуки Валичкиного голоса, — как Галя уже сделала шаг у нему, и тихо, шепотом, заглушившим, однако, вокально-инструментальное тумканье, спросила:

— А ты кто такой? Тебе чего здесь надо? — и уже вознесла длань, и лежать бы толстенькому Валичке рядом с могучим Богданом той ночью, — не успей он залезть в карман и выхватить небольшую книжечку неразличимого в темноте цвета.

— Я член пленума областного отделения добровольного пожарного общества!

— Ума! Ума! — откликнулось эхо ближайших домов.

Тотчас милиционеры прекратили на полуслове свой разговор, и быстро пошли к своей машине. «Фрр-фрр-фрр!» — рявкнул уазик, взмывая на горку. Девушка же Галя побежала в обратную сторону — в направлении домов, то исчезая, то появляясь вновь в складках пересеченной местности. Охнув, зашевелился Богдан, глянул ей вслед и с криком: «Галю, Галочка, Галочка же! Ясонька, я ж тебе кохаю!» — кинулся догонять ее. И тоже — то вскакивал на бугор, то скатывался с него в лощину. Валичка Постников тупо глядел им вслед. Он знал, что ему предстоит теперь сделать, и знал, что он это сделает во что бы то ни стало. Не дрогнув сердцем, он вступил на покрытую железобетонными плитами дорогу, проходящую через райцентр Малое Вицыно. Раз-два! Раз-два! Так он шагал час, и два, и три, пока не увидал вдали позолоченные первым солнышком потеряевские крыши.

ЧТО? ГДЕ? КОГДА?

— Ваша служебная деятельность должна исходить из понимания и применения принципа абсолютной конкретики, — вскидывая и супя густые кустистые брови, горя беспощадным к преступному миру взором, говорил на лекциях курсантам спецшколы милиции грозный полковник Нечитайло. — К примеру, такой случай: присели вы (в свободное, понятно, от учебы, службы и нарядов время) куда-нибудь в укромный уголок, сидите и напеваете себе эту… как ее… «Если где-то кое-кто у нас порой…». И тут, представьте себе, подхожу я (курсанты вздрагивали и ежились, осознавая страшную возможность). И что же первым делом осуществляю? Я задаю такой вопрос: «Товарищ курсант! Этот ваш „кто-то“ — кто конкретно? „Кое-где“ — а не будете ли любезны указать точное место? И уж „порой“ — это вы мне совсем бросьте, а отвечайте: когда именно?? Если курсант ответит — он, безусловно, молодец; если же нет — получает безусловный внеочередной наряд. За что, спрашивается? А за любовь к пустобайству, несовместимую с профессиональным долгом.

Одним из курсантов, слушавших в свое время лекции въедливого полковника, был Вася Бяков, занявший после окончания спецшколы должность оперуполномоченного уголовного розыска маловицынского райотдела. Нечитайло был его кумиром, особенно после того, как он ухитрился сдать на пятерку его предмет: оперативно-розыскную деятельность. Тогда, на экзамене, Вася умилил и тронул старого служаку рассказом о том, как он во время практики нашел корову, сведенную со двора сельского жителя прохожими бомжами. Вообще он нашел ее тогда и вправду удивительно: шел-шел сам не зная куда от места кражи, забрел в лес, долго ходил по нему, — и вдруг увидал привязанную к одной из елок корову, по всем приметам точно походившую на похищенную. Ее не успели еще зарезать и съесть. „Как это у меня получилось? — простодушно удивлялся на экзамене Вася. — Просто сам не знаю, господин полковник!“ — „Это исключительное оперативное чутье! — горячо отзывался Нечитайло. — Редкий дар для оперативника, курсант Бяков. Не загубите его! А вообще вы, как я вижу, человек конкретный“. Это было у полковника высочайшей похвалой. И, уже поставив Васе отметку, расчувствовался и рассказал, как будучи в семьдесят восьмом в Риге, нашел четырех пропавших голубей-турманов.