Миры Роберта Хайнлайна. Книга 6 - Роберт Хайнлайн

А некоторые ведут себя, прямо как избалованные дети. Это и в детях-то неприятно, а уж в дедушках и бабушках — просто отвратительно.

Итак, я вошла вслед за Капитаном в убежище и сразу же убедилась, как четко работает тревожная команда «Трезубца». Меня схватили прямо в воздухе, как мяч, и передали из рук в руки. Конечно, при 0,1 «g» это нетрудно, но все равно дух захватывает. Меня запихнули на полку так же небрежно и безразлично, как хозяйка укладывает чистое белье. Кто-то крикнул: «Фрайз Подкейн!», а другой ответил: «Есть».

Места вокруг меня заполнялись удивительно быстро — команда работала с невозмутимым автоматизмом робота-сортировщика почтовых капсул. Где-то плакал ребенок, и сквозь плач я услышала, как Капитан спросил: «Это последняя?»

«Последняя, капитан, — ответил казначей. — Как со временем?»

«Две минуты тридцать семь секунд. Твои ребята могут подсчитывать фишки — тревога не учебная».

«Я так и подумал, Шкипер. Значит, я выиграл пари у старпома».

Тут казначей пронес кого-то мимо моей полки. Я попыталась приподняться, треснулась головой и глаза мои полезли на лоб.

Пассажирка, которую он нес, была в обмороке — голова ее моталась. Сначала я не узнала ее, потому что лицо у нее было ярко-ярко красное. Потом чуть не упала в обморок сама: это была миссис Роуйер.

Эритема — первый симптом при любом сильном облучении. Даже когда перекалишься на солнце или под ультрафиолетовой лампой, первое, что бросается в глаза, — розовая или ярко-красная кожа.

Но как ее угораздило схватить ТАКУЮ дозу? Или это потому, что ее принесли последней?

В таком случае, обморок здесь ни при чем. Она была мертва.

А это значило, что те из пассажиров, кто последними добрался до убежища, получили две или три смертельные дозы. Они еще ничего не чувствуют и могут прожить еще несколько дней. Но они так же мертвы, как если бы лежали в морге.

Сколько их! Догадаться я не могла. Возможно, точнее, вероятно, — все пассажиры первого класса, им дольше всех добираться, да и защита тоньше.

Дядя Том и Кларк…

Тут на меня накатила черная тоска и я пожалела, что была в это время в рубке. Если дядя Том и Кларк при смерти, мне и самой незачем жить.

Не помню, чтобы я хоть в малой степени жалела миссис Роуйер. Конечно, ее полыхающее лицо меня потрясло. Но ведь, правду сказать, я считала ее саму паразитом, а ее суждения — достойными лишь презрения. Умри она от сердечной недостаточности, клянусь, я не потеряла бы аппетита. Никто ведь не точит слез над теми миллионами и миллиардами, что умерли в прошлом… или по тем, что еще живут, или по тем, кому предстоит родиться и в конце концов умереть. Включая и саму Подкейн Фрайз. Так не глупо ли реветь, оттого что оказалась рядом, когда та, кого ты не любишь — фактически, презираешь — отдает концы?

Некогда мне было ее жалеть — я горевала о братишке и дяде. Я казнила себя, что не жалела дядю Тома, по каждому поводу садилась ему на шею и заставляла все бросать, чтобы помочь мне. И за то, что так часто дралась с Кларком. Он, в конце концов, был ребенком, а я женщина, должна понимать.

Глаза мои наполнились слезами, и я чуть не пропустила первые слова Капитана.

— Спутники, — сказал он ровно и твердо, — моя команда и наши гости на борту «Трезубца»… это не тренировка, это — настоящий солнечный шторм.

Пожалуйста, не волнуйтесь. Все мы и каждый из нас — в абсолютной безопасности. Наш врач проверил личный счетчик у последнего, кто вошел в укрытие. Его показания не внушают опасений. Даже если сложить их с общей дозой облучения самого облученного человека на борту — это, кстати, один из членов команды — сумма окажется ниже опасной для здоровья и сохранности генов.

Повторяю. Никто не пострадал и теперь уже не пострадает, просто нам предстоят некоторые неудобства. Я хотел бы вам сказать, сколько времени придется сидеть в убежище, но сам не знаю. Может быть, несколько часов, может — несколько дней. Самый долгий шторм продолжался менее недели. Надеюсь, что старина Сол рассердился не всерьез. Но нам придется сидеть здесь, пока с «Гермеса» не дадут отбой. Когда шторм кончится, понадобится еще немного времени, чтобы проверить корабль и уровень радиации в ваших каютах. А пока будьте терпимее, повторяю, терпимее друг к другу.

Стоило Капитану заговорить, и мне стало легче. Его голос завораживал, он успокаивал нас, как материнская колыбельная — младенца. Я немножко отошла от пережитых страхов, но чуть позже принялась размышлять. Мог ведь Капитан Дарлинг сказать нам, что все в порядке, просто потому, что уже ничего не поделаешь?

Я перебрала в уме все, что знала о лучевом поражении, начиная с детсадовского курса личной гигиены и кончая одной из пленок мистера Клэнси, которую я просмотрела на этой неделе.

И решила, что Капитан сказал чистую правду.

Почему? Потому что, если бы даже сбылись мои опасения и нас ударило бы так сильно, словно рядом рванула ядерная бомба, все равно можно кое-что предпринять. Нас поделили бы на три группы. В первую вошли бы те, кто совсем не пострадал и наверняка не умрет (это все, кто был в рубке плюс все или почти все пассажиры третьего класса, если они не мешкали). Вторая группа — облученные так страшно, что умрут наверняка, несмотря ни на что (скажем, пассажиры первого класса). И, наконец, третья группа, не сказать насколько большая, — те, кто облучен опасно, но могут быть спасены, если действовать быстро и решительно.

В этом случае не было бы так тихо.

У нас забрали бы личные счетчики и заново пересортировали бы нас, выбирая тех, кто нуждается в немедленном лечении, кололи бы морфий обреченным и отделяли бы их от прочих, а тех, кто был в безопасности, собрали бы в кучу, чтобы не путались под ногами или приставили бы помогать врачу.

Вот как должно бы быть. Но ничего не происходило, абсолютно ничего — только слышалось бормотанье и рев малышей. Даже на наши счетчики не смотрели. Похоже, врач и в самом деле проверял их только у аутсайдеров.

Следовательно, Капитан сообщил нам простую и ласкающую сердце истину.

Я так обрадовалась, что забыла удивиться помидорной внешности миссис Роуйер. Улеглась поудобнее и начала обсасывать теплый и счастливый факт: мой милый дядя Том не собирается умирать, а братик проживет достаточно долго, чтобы причинить мне кучу мелких хлопот. Я даже задремала…

…и вдруг моя соседка справа завизжала: «Выпустите меня отсюда! Выпустите меня отсюда!!!»

И снова я увидела, что такое решительные действия в особом положении.

К нам вскарабкались двое из команды и сцапали ее. Тут же стюардесса запечатала ей рот клейкой лентой и сделала укол в руку. Мою соседку чуть придержали, пока она не перестала трепыхаться, а потом куда-то унесли.