Мелодия Джейн - Райан Уинфилд

Калеб умолк, и повисло долгое молчание. Из коридора слышалось жужжание стиральной машины. Джейн не знала, как реагировать. Она чувствовала себя опустошенной и какой-то потерянной.

– Почему ты мне не сказал?

– Честно? Потому что я эгоист. Когда ты предложила мне работу и кров, мне было необходимо и то и другое. Я боялся, что, если скажу правду, ты не станешь держать меня у себя. И мне ужасно стыдно за это, Джейн. Я же вижу, как ты терзаешься, пытаясь хоть что-то узнать о ней. Я больше не мог держать это в себе. Прости меня. Мне очень стыдно.

Джейн долго сидела молча, глядя в лицо Калеба, в его печальные глаза. Она видела, что ему не по себе от ее молчания, но не знала, что сказать.

– Она тебе нравилась?

– Нравилась.

– Тебя к ней тянуло?

– Меня тянет к тебе.

– Что?!

– Все, что нравилось мне в ней, я люблю в тебе.

У Джейн голова шла кругом, радость боролась с разочарованием и горем.

– Что ты такое говоришь?

– Джейн, я говорю, что меня тянет к тебе с тех пор, как я впервые тебя увидел. Я все время думаю о тебе. Каждую ночь. Я лежу в этой кровати и думаю, спишь ты или нет. Я не в состоянии выбросить тебя из головы и, если честно, не хочу даже и пытаться.

– Я не понима…

Калеб наклонился и закрыл ей рот поцелуем.

Джейн замерла, неподвижно держа руки на коленях. Сильные загрубевшие пальцы осторожно скользнули по нежной коже ее шеи, и она почувствовала мягкие губы на своих губах. От Калеба пахло мылом и потом. Где-то глубоко внутри ее вдруг воскресло давно забытое тепло и, разбежавшись по всему телу, достигло губ. Они слегка разомкнулись, впуская его внутрь. На вкус Калеб оказался восхитительным, как любой запретный плод. Выйдя из оцепенения, Джейн стянула с него бейсболку и, отбросив ее на пол, запустила пальцы в его густые волосы, притянула ближе и ответила на его поцелуй. Сила собственного желания ошеломила ее. Ей хотелось ощущать его вкус, чувствовать его целиком. Хотелось позволить ему овладеть ею. Здесь и сейчас.

Но тут пробившийся сквозь занавески солнечный луч коснулся ее сомкнутых век, и в душе закопошился крошечный червячок вины: Джейн не могла больше думать ни о чем, кроме как о том, что она целуется с парнем, который нравился ее дочери, на собственной постели Мелоди. Но хуже всего было то, что она не могла остановиться.

Джейн отстранилась от Калеба и поднялась на ноги.

Он вскинул на нее умоляющие глаза.

Джейн развернулась и, ни слова не говоря, бросилась из комнаты прочь. Она вбежала в кухню и, налив себе стакан холодной воды, залпом осушила его. Потом заперлась в ванной, зажгла свет и принялась рассматривать себя в зеркале. Губы у нее были красные и припухшие от желания. Джейн включила горячую воду, умылась и тщательно вытерла лицо, чтобы избавиться от чувства вины. Она почистила зубы, сплюнула и прополоскала рот лосьоном – не потому, что поцелуй Калеба был ей противен, а потому, что он был восхитителен. Закончив, она пошла в спальню, опустилась на край кровати и зарыдала, закрыв лицо руками. Джейн плакала, потому что скучала по дочери. Ведь сама она была жива, а ее дочь умерла. Джейн плакала, потому что ее жизнь не удалась, и доказательство этого было похоронено вместе с ее надеждами на их тихом кладбище, покоилось под мраморным надгробием, которое стоило ей бешеных денег.

Из комнаты Джейн вышла почти через час. Калеб сидел на кровати в той же позе, в которой она его оставила, и смотрел в пол. Джейн присела рядом и вздохнула. Прошло несколько минут. Никто из них не произнес ни слова.

– Ты что, так и сидел тут все это время?

Калеб кивнул.

– Прости, – сказал он. – Я идиот. Прости меня, пожалуйста. Это практически все, что я могу сказать.

– Дело не в тебе, – возразила Джейн. – Мне понравилось. Мне очень понравилось.

– Так в чем же тогда дело?

От переполнявших чувств у нее перехватило горло. Она лишь покачала головой и негромко произнесла:

– В моей дочери.

– Господи, прости меня, пожалуйста, Джейн. Я настоящий осел. Просто… мне было так одиноко и так тянуло к тебе, что я не сдержался. Я просто болван. Я могу дойти до пристани пешком, если тебе не хочется везти меня на паром.

– Не говори глупости, – ответила она. – Никуда ты не пойдешь.

– Правда?

– Правда. – Джейн взглянула на его лицо и почувствовала, что против воли улыбается, несмотря на горе. – Если ты уедешь, кто будет корчевать эту дурацкую ежевику?

Его лицо просияло. Калеб наклонился к Джейн, и на миг ей показалось, что он собирается ее обнять, но потом он, похоже, передумал и похлопал ее по коленке:

– Спасибо, Джейн.

– Только давай не будем делать из этого трагедию, ладно? – сказала она, привлекая его к себе и обвивая руками. – Мы оба взрослые люди и много чего пережили.

До чего же уютно было в его объятиях! Джейн подняла руку и смахнула слезинку, чтобы Калеб не заметил. Потом вздохнула и, отстранившись, отпустила его.

– И постарайся завтра утром не сжечь тост.

– Значит, завтра я снова готовлю тебе завтрак?

– Ну разумеется, – отозвалась она с улыбкой. – Уговор есть уговор.

В ту ночь Джейн долго лежала в постели без сна и думала.

Думала о безмолвной игре, в которую ее дочь играла с Калебом. О том, как каждый день она проходила мимо и бросала ему серебряный доллар, который накануне он оставлял в ее банке для чаевых. Интересно, в той записи, которую Мелоди сделала у себя на стене в «Фейсбуке», о том, что влюблена, она имела в виду Калеба? Или кого-то еще? И как бы могла повернуться жизнь, если бы они заговорили друг с другом? Быть может, у Мелоди появилась бы причина жить, надежда, которая помогла бы ей вырваться из вязкой трясины депрессии? Джейн слабо в это верилось. И все-таки она жалела о том, что этого не произошло.

При мысли о дочери, гниющей в деревянном ящике в земле, ей захотелось закричать. Закричать и сделать с собой что-нибудь ужасное. Но спустя столько лет переживаний у Джейн не осталось голоса кричать. И она не могла представить себе боль ужаснее.

В какой момент все пошло наперекосяк?

На каком перекрестке она свернула не туда?

На какие тревожные звоночки не обратила внимания?

Джейн лежала в постели, смотрела в темный потолок и жалела, что нельзя изменить прошлое. Время не хотело выпускать прошлое из своих цепких объятий. Мир продолжал вертеться, стрелки часов равнодушно бежали вперед.

Джейн знала, что Мелоди родилась с печалью в душе, подобно тому как другие дети появляются на свет с родимыми пятнами. Она и сама наверняка несла где-то внутри тайную склонность к этой тоске. Это было чем-то вроде генетического проклятия, которое разобщило мать с дочерью, проклятия, которое вынуждало ее лежать в темноте и терзать душу воспоминаниями.