Аннотация - Николай Инодин

Тогда Роман послал Рудика за последним мешком. Достал из него трофейный шлем, взятый в последней стычке, и показал мастеру. Тот цокнул языком - хорошая работа, знаю. Показал на Роминого полоняника, и имя кузнеца назвал - Батрад. Акчей подтвердил. Дзеян перевернул шлем, и показал Роману клеймо.

"О как! Здравствуй, Змей Горыныч! И все три башки на месте. Только лап не видно". А Дзеян продолжил "рассказывать". Всё ли, правильно ли понял Шишагов, неизвестно. Оказалось, кузнец у сбродников очень хороший, но всего один. В смысле, хороший - один. И железа у них мало, руды изгои не нашли. С соседями же враждуют. Потому всё, что Батрад делает, куётся из трофейного или купленного у скандов сырья и достаётся воям, а на хозяйство металла не хватает, куют сбродники сами, кто во что горазд.

Роман забрал у Дзеяна шлем, напялил себе на голову. Показал - не нравится. Медленно обозначил боковой удар по острой высокой верхушке шлема, изобразил, как дёрнется от этого голова. Подозвал Акчея, надел шлем на него. Указал - сбоку нет защиты, и шея ничем не защищена. Вот здесь чужой клинок преграды не встретит, и здесь.

Снял шлем, продемонстрировал, что внутри он пустой, постучал рукояткой ножа по металлу, звякнуло. Рома изобразил симптомы сотрясения мозга - глаза в кучку, рвоту.

Дзеян заинтересовался - покажи, какой ты хочешь, если этот тебе не хорош?

Акчей, стараясь быть незаметным, передвинулся, встал так, чтобы видеть, что показывает Шишагов. Зря старался. Всё равно пришлось уходить. За всеми, к запасу приготовленной для последней печи глины. Роман размял комок и стал из него лепить детальки: две половины полусферы с наушником и выступами в нужных местах, небольшой верхний гребень, козырёк, нащёчники и назатыльник из трёх пластин. Шлем польского панцирного гусара, он видел такой в Минском краеведческом музее. Поражённый конструкцией гусарских "крыльев", он в своё время внимательно рассмотрел весь доспех, который, кроме крыльев, был сделан практично и очень грамотно. Возможно, и крылья были не просто украшением, но человеку конца двадцатого века их назначение было непонятно.

Дзеян с сомнением потряс головой, но по тому, как он начал теребить свой припаленный ус, было видно - загорелся. Кузнец ещё пытался найти причину, которая не даст ему взяться за эту работу - мол, железа мало, рабочих рук не хватает. Шишагов напомнил о неработающих печах и запасе руды и угля. Потом показал - за новый шлем даст три трофейных. А руки найдутся, они с Акчеем могут молотом бить, а Рудик может мехи качать. И кузнец сломался.

Пока шли все эти разговоры, процесс варки железа закончился, и Дзеян, безжалостно разломав глиняную конструкцию, с помощью старшего сына извлёк из ямы странный пупырчатый комок, который, быстро остывая в холодном воздухе, почернел. Оглядел его со всех сторон, потом лукаво глянул на Рому:

- Ну, пойдём тогда, - и направился в кузню.

Оставшиеся у оврага сыновья сноровисто доламывали спёкшуюся глину. Будут готовить печь к следующей плавке. Роман отправил рыжего им в помощь, и вместе с Акчеем последовал за кузнецом.

"Давненько я с молотом не баловался".

Кузнец разрубил крицу на несколько кусков, и теперь Роман с Акчеем махали молотами, выбивая из очередного куска губчатого железа скопившийся в многочисленных полостях жидкий шлак. Оглядев своих новых молотобойцев, кузнец одобрительно хмыкнул, особо оценив мускулатуру заказчика. Под обрушивающимися с двух сторон ударами металл сминался, уплотняясь, и Дзеяну оставалось только поворачивать заготовку, удерживая её клещами. Шишагову всегда нравилось работать со всякими железками, и в интернате, на уроках труда, и в гараже. Мышцы, соскучившиеся по настоящей нагрузке, играючи управлялись с тяжёлым ковадлом. Кузнец иногда подменял Акчея, тогда железо удерживал его старший сын - доверять такую работу полонянику он не стал. Пришли со двора остальные сыновья, взялись проковывать другой кусок. Когда стемнело, Роман понял, почему кузнец не запускал в работу все печи сразу. Несмотря на такое мощное пополнение, полученную в полдень не самую большую с Роминой точки зрения крицу выбили только "на холодную".

Молодая девица принесла работникам умыться, и кузнец пригласил всех к столу. Каша с мясом и жареным салом, молоко, ядрёный квас из репы и привычный уже взвар из сушёных груш. После доброй работы и аппетит у всех был богатырский. Поужинав, местные жители занялись своими делами, а Роман устроил ежевечерний сеанс изучения языка. Маша дала понять, что у неё всё в порядке, в жильё на ночь она не собирается.

На следующий день Дзеян запустил процесс варки железа сразу в двух печах. С нетерпением поглядывал на Романа, но проявил выдержку, не торопил, хотя ему очень хотелось посмотреть, хорошо ли за ночь упарились железки в горшках. Роману было интересно не меньше, поэтому в печь он полез сразу после завтрака. Внешне никаких изменений с клинками не произошло, гнулись, как до цементации.

"Неужели не получилось? Будет стыдно. Надо посмотреть, что после закалки выйдет".

В кузнице уже разожгли горн, разогревали кусок вчерашней крицы. Роман пристроил рядом один из ножей.

"Получилось!"

После закалки нож зазвенел, хоть и не очень чисто, а легко гнувшееся прежде лезвие приобрело некоторую упругость. Сильно нагружать его Роман побоялся, но в пальцах гнуть попробовал. Нож пружинил, и выпрямился, когда давление исчезло. Дзеян тут же протянул за ним руку. Вертел нож так и этак, даже на зуб попробовал. Потом сгрёб Шишагова в охапку и попытался выдавить из него завтрак.

Пищу свою Роман отстоял, и сам маленько кузнеца по плечу хлопнул. Радостный мастер хотел сразу всё содержимое обоих горшков через закалку пропустить, но прогрелось железо в горне, и все свободные работники принялись за проковку. До обеда в четыре молота обработали всю вчерашнюю крицу. Каждый кусок по несколько раз выбили, превратив в довольно толстые полосы. Попутно Рома с хозяином по очереди калили цементированные изделия. Тоже до полудня управились.

После обеда Роман лепил из глины части будущего шлема в натуральную величину. А кузнец взялся ковать очередной топор, был у него заказ на секиру. Шишагов черепки лепил, а глаз с мастера не спускал. Совсем Дзеян по-другому топор ковал. Роман свой сварил из двух частей, а для прочности укрепил лезвие в обухе парой заклёпок. Вильский мастер ковал секиру из целого куска металла. И снова Шишагов себя костерил на все лады, вспоминая, как делал себе стальной молот, вырезая из камня тигель, в котором отливка получалась с отверстием. Кузнец такими сложностями не заморачивался, просто поочерёдно с одного края вбивал молотом в добела раскалённую заготовку клиновидные куски холодного металла. Затем выбивал клин, снова грел заготовку, и повторял процесс с клином больших размеров. Просто, как палец, а попробуй, догадайся, ни разу такого не видев! Потом Дзеян расковал лезвие, для формирования которого в нужных местах надрубал раскалённую заготовку зубилом. Да, такой топорик трудно сломать, вот точить придётся часто, всё-таки мягкое железо. Так ведь и его можно на цементацию отправить, хоть сточится со временем цементированный слой.