Мир русского знахаря - первые уроки. - Владимир Ларин

Дед тем временем поставил корзинку на лавочку, подстелил листья лопуха и рассыпал на них бруснику и орехи. Потом пошел умываться. Умывался он медленно, получая огромное удовольствие от этой процедуры. Он тщательно втирал воду в руки, лицо, тело.

Ну вот, теперь пусть ветер и солнышко водицу осушат, потом можно и за дело приниматься, — сказал Федор Иванович и уселся на лавочку.

Уже вернулся, Федя? — Бабушка стояла на крыльце. — Хорошо, а то мне собираться пора. Ты тут мальчонку моего не обижай!

Обидишь его, — фыркнул дед. — Да ты собирайся, Аннушка. Мы уж как-нибудь тут сами справимся.

Бабушка ушла в дом, а дед Федор повернулся ко мне.

— Ну, внучек, пора дело делать, — сказал он. — Возьми-ка орешки и поколи, серединку выбери, потом в ступе разотри да с ягодками смешай. Пускай на солнышке потомятся.

Дед пошел в дом и вынес большую деревянную ступку с пестом, миску, молоток и ножик. Я сел чистить орехи. Расколов несколько штук, я увидел, что орехи были еще неспелые, ядрышко совсем маленькое, а вокруг сочная белая вата.

Федор Иванович, они еще зеленые, — сказал я.

Это для взрослых я Федор Иванович, а для тебя дед Федя, — отозвался он. — А что орешки не поспели, так то и хорошо, как поспеют, их только ребятишкам да бабам щелкать, а сейчас они самую силу имеют. Ты серединку-то ножичком выскабливай да и скорлупки не бросай, тоже в дело пойдут.

Я уже заканчивал чистить орехи, когда бабушка вышла из дома. Она была одета в чистое платье, в руках держала небольшой узелок.

Ну, я пошла, — сказала бабушка. — А ты смотри, Федора Ивановича слушайся, не безобразничай.

Иди, иди, Аннушка, — отозвался дед. — Мы уж тут поладим.

Бабушка ушла. А дед уселся рядом и принялся чистить грибы. Он внимательно следил за моими действиями и поправлял:

— Да ты не толки их, а растирай. И не торопись, лекарство спешки не любит. Растирай медленно, кругами, в одну сторону, чтобы сок дали.

Я растер орехи, выложил в миску и, высыпав туда ягоды, стал перемешивать.

— Вот и хорошо, — сказал дед. — Теперь мы их лопушком накроем и на солнышко поставим, пусть потомятся.

Он накрыл миску лопухом и поставил на пенек, на солнце.

Деда Федь, а что это за лекарство будет, от чего?

Много от чего, — ответил дед, — а сейчас, внучек, пойдем, за водицей сходим.

Он уже закончил чистить грибы, обтер лавку и аккуратно собрал ореховые скорлупки. Дед взял два большущих деревянных ведра, и мы пошли за водой. Проходя мимо колодца, расположенного сразу за домом, я спросил:

Деда Федя, куда мы идем? Вот ведь колодец!

Колодец хороший, — ответил дед. — посуду помыть, скотину напоить, а себе мы водицу из Теплого ключа принесем. Она и силу добавит, и тело очистит, и хворь прогонит.

Далеко до ключа?

Нет, недалеко, километра полтора будет.

Я удивился. Полтора километра! Еще в доме я переставлял пустые ведра, которые едва смог поднять — такие они были тяжелые. Дед же нес их легко, играючи, как будто не замечая тяжести.

Деда Федя, а у нас на даче ведра маленькие, железные. Да и у бабушки маленькие берестяные ведерки…

Нельзя, внучек, святую воду в железе держать, осквернится. А в берестяном ведерке много не принесешь.

Мы вышли на маленькую полянку, поросшую сочной зеленой травой. С краю полянки находился пригорок с растущей на нем рябиной.

Ну, вот и пришли. Давай, внучек, посидим тут под рябинкой. Место тут хорошее, и воздух живой, — сказал дед, усаживаясь на пригорок.

Деда, а где Теплый ключ?

Скоро увидишь, да ты посиди, непоседа. Лес послушай. Лес, он торопыг не любит.

Я сел рядом. Привычным жестом погладил верхушки трав и стал шепотом с ними говорить. Травинки обвивали пальцы, ласкались и тихонечко щекотали ладонь. Воздух в этом месте действительно был замечательный. Живой, чистый, прохладный. Он, казалось, сам лился внутрь, успокаивал и снимал жар знойного дня.

Как здесь хорошо! — невольно вырвалось у меня.

Да, хорошее место, — согласился дед, который все это время внимательно за мной наблюдал. — Рябинки его стерегут, воду кажут.

Бабушка рассказывала, что есть люди, которые ивовой рогулькой воду ищут, — сказал я.

Ивушка всегда к воде тянется, — согласился дед. — Но она любую воду показывает, а рябинка — только чистую или святую. Смотря когда ветвь взята. Рябинка вообще святое дерево, его всякая нечисть чурается.

Бабушка говорит, что ты всякой нечисти наразвел, ступить некуда!

Это она шутит! — засмеялся дед. — Ты, внучек, с моим Серым уже познакомился, разве он похож на нечисть?

Не похож, — сознался я.

Вот и я говорю, непохож. Лесовик — он существо чистое.

Так Серый — лесовик?

Лесовик, кто же еще? Разве бабушка тебе не рассказывала?

Нет, про Серого не рассказывала, она про лесного духа говорила.

Так Серый и есть лесной дух, и не он один. Много их у меня.

Я задумался:

— Деда Федя, а нечисть, она какая?

Дед еще больше развеселился:

— Ну уж не такая, как Серый! Да и нет у меня здесь нечисти. А коли доведется — покажу.

МОЛИТВА ДРУИДА

Дед Федор оказался очень веселым, разговорчивым человеком. Чувствовалось, что ему не хватало общения и теперь, найдя во мне благодарного слушателя, он с удовольствием рассказывал о лесе, деревьях, лесных духах и многом другом.

— Отдохнули, — сказал дед, — теперь можно и водицы набрать.

Он отошел на несколько шагов, опустился на колени, наклонил голову и что-то забормотал. Я тут же подобрался поближе, стал слушать.

— Землица теплая, землица-матушка, терпишь ты нас, неразумных, на теле своем, прощаешь всю боль, все зло, что мы тебе причиняем. Защищаешь и исцеляешь детей своих неразумных, кормишь и поишь…

Странно было видеть этого огромного, совершенно седого человека, стоящего на коленях и творящего молитвы земле. Он казался лишним на фоне яркой зелени трав и цветов. И в то же время создавалось чувство, что без него ничего этого и не было бы. Что именно любовью и верой таких людей, сохранивших память и обычаи своих предков, держится этот мир.

Всем видом своего огромного кряжистого тела он создавал чувство стабильности и незыблемости мироздания, и от него веяло такой силой и покоем, что поневоле вспоминались сказки о Святогоре-богатыре, Микуле Селяниновиче, Илье Муромце и гигантах из легенд разных народов. Даже стоящая рядом рябинка заметно наклонила свои ветки, закрывая от солнца и лаская листьями седую голову. Весь мир, казалось, замер, боясь нарушить молитву друида. А дед тем временем продолжал:

— Ты, творящая нас из тела своего, ты, наделяющая нас жизнью, любовью и разумом, ты, дарующая живой огонь и святую воду, ты, породившая теплого Купалу как хранителя мира живого, услышь слова одного из детей своих. Позволь взять от щедрот твоих, от крови твоей водицы святой малую толику, позволь испить от теплого ключа жизни…

Дед наклонился и коснулся головой земли.

Почти сразу раздался звук, похожий на журчание воды. Дед оторвал голову от земли, провел руками по земле круг, потом свел ладони и вертикальным движением разделил круг надвое. Затем запустил руки в землю, поднял дернину. Под дерном оказалась деревянная крышка, закрывавшая небольшой сруб, в котором плескалась вода.

Вода действительно казалась живой. Она была слегка выпуклой в середине, где-то в глубине угадывалось движение. Она то слегка приподнималась, то опадала, создавая иллюзию дыхания. Всю толщу воды заполняли едва заметные маленькие голубые искорки, а может, мне это только почудилось.

Дед взял берестяной ковшик, лежащий на полочке сруба, и начал наливать воду в ведра. Наполнив оба ведра, он положил ковшик на полочку, аккуратно закрыл крышку и расправил траву. Перед нами снова был зеленый пригорок. Незнающему человеку и в голову не могло прийти, что под тонким слоем дерна бьет теплый ключ.

— Пойдем, внучек. — Дед легко поднял ведра и широкими шагами направился к дому. Походка у него была легкая и широкая, и я едва успевал за ним. У дома нас встретил Серый. Он выглядывал из кустов и обиженно похрюкивал.

— Обижается, внимания ему не уделяют, — усмехнулся дед Федор. Он остановился, поставил ведра на землю и обратился к лесовику: — Не обижайся, Серый. Не с тобой одним общаться, надо и с людьми побыть. Ревнивый и игривый, как кошка. — Дед пожал плечами. — Кошка ты, — повторил он.

Серый тараторил в кустах, но весь не показывался.

Деда Федя, а почему он из кустов не выходит?

Лесной дух, когда он видимым становится, солнца не переносит. А здесь, — дед широко обвел рукой, — всегда тень держится. Видишь, кусты здесь густые, и деревья над ними ветки свесили. Вот Серый здесь днем и ошивается. Погоди, свечереет, не выдержит — к дому придет. Ну, пойдем, дел у нас еще много.