Моя горькая месть - Юлия Гауф

— Да, — в голосе его хрип, галстук, в котором Влада видеть непривычно, душит, и я ослабила его дрожащими пальцами.

Он согласился, и сделку нужно закрепить, пока не передумал. Ладони холодные, синеватые, трясет меня мелкой дрожью, но я заставила себя улыбнуться Владу, и начала расстегивать его рубашку. Пуговица, еще одна, и еще…

— Влад, — потянулась к нему, и поцеловала коротко, продолжая раздевать, — спасибо, спасибо, хороший мой.

Дыхание его тяжелое, кожа огнем горит под моими пальцами, еще немного, и Влад сорвется. И пусть. Опустила руку ниже, и через брюки обхватила член — он готов, эрекция каменная. Крепче сдавила головку, и Влад сдавленно застонал от этой нехитрой ласки.

— Сейчас, — прошептала, и к ширинке его потянулась, — я так тебя хочу, милый, сейчас.

Влад остро взглянул на меня, и… расхохотался.

— И снова врешь, Вера, как всегда, — в голосе его злое веселье, словно не он только что от моих прикосновений плавился. — Ты не хочешь, и я это знаю. Так?

Так. Не хочу. Сейчас все мысли о Поле, но я ведь готова, раз так надо. Секс — меньшая и самая банальная расплата, женщины испокон веков свои тела отдавали, и не я первая, не я последняя.

— Аппетит приходит во время еды, — ответила ему, чувствуя себя невероятно глупо, и Влад обхватил мои запястья, заставив убрать руки с его бедер. — Ты ведь согласился, Влад, я сплю с тобой… или с кем ты скажешь, а ты мне возвращаешь дочь. Согласился ведь?

— Согласился. И от такого щедрого предложения я не откажусь, — едко бросил он, и понятно стало, что он невысокого мнения и обо мне, и о моем предложении.

Влад резко поднялся из кресла, поставив меня на ноги, и отошел от меня. Отвернулся, будто забыл, что не один, и достал сотни раз проклятый мной за эту жизнь виски.

— И что тебе мешает?

— Не фанат насилия, — Влад налил два бокала, и протянул один мне. — Ты — горячая штучка, и трахаться любишь, но сейчас ты не хочешь. Пей.

— Я не пью. И какая тебе разница…

— Я ведь помню, как ты стонала подо мной. Как просила не останавливаться, кричала, что любишь, — он сузил глаза, и придвинул бокал к моим губам. — Я именно этого хочу, Вера. По-другому скучно и пресно. В таком состоянии с тобой спать — хуже насилия, это мерзко. А теперь пей, не испытывай мое терпение. Тебя трясет, как припадочную. Пей!

Задержала дыхание, и в несколько глотков проглотила обжигающее пойло. Вкус горький — и во рту, и в душе, Влад с ума сошел, требуя от меня любви.

Не после всего, что случилось между нами. Все сломалось, сгорело, и лишь грязный пепел остался напоминанием.

Зола.

Но и обещать Владу притворяться безумно влюбленной дурочкой — глупо. Спорить тоже, а потому я молчу, и пью второй бокал поднесенного им напитка, от которого и правда чуть легче стало, если подобное вообще возможно.

— Ладно, как скажешь. Ты сможешь меня к Поле отвезти? — устало спросила я. — Я не знаю, где именно она находится, но ты выяснить это сможешь. Заберем ее, я успокоюсь, и будет все так, как ты того захочешь.

Сказала, а сама со страхом на его бутылку посмотрела. Уже третий бокал пьет, о Поле не думает, обо мне тоже. Какая помощь от пьяного?!

Но Влад кивнул, и протянул мне ключи, а бутылку отставил подальше, к моему облегчению.

— У выхода водитель, он отвезет тебя на одну из квартир.

— А ты? — с надеждой спросила я, и взмахнула рукой, стряхнув виски со стола. — Ой, прости, пожалуйста, я…

— Ты не нечаянно, — закатил он глаза. — А я поеду по твоим делам. Уговор, Вера. Иди.

Спорить не решилась, и пошла к выходу, переступая через осколки бутылки. Скорее всего, у Влада еще есть в кабинете, но не устраивать же обыск. Иначе, чего доброго, вышвырнет на улицу, как грозился, и я просто погибну.

Пока ехала с молчаливым, хмурым водителем, пыталась успокоиться. Да, эти две женщины из опеки — суки те еще, но есть среди них и хорошие. Да и даже у самых отъявленных дряней не поднимется рука на трехмесячную малышку, не станут ее мучить, чтобы в отчете все совпадало.

Надеюсь, не станут.

Как в квартиру зашла — не помню. Бездействие медленно убивало, с ума сводило, и я металась из угла в угол, чувствуя вину. Вину за то, что ничего е делаю. За то, что при живых родителях моя дочь сейчас с чужими людьми — также, как и я в свое время. Только я никому не нужна была, а Полина для меня важнее кислорода.

В комнате нет часов, но в голове они тикают, отсчитывая время. Тик-так, тик-так — это стрелки идут, это таймер на бомбе. Еще минута, и я сорвусь, и побегу куда глаза глядят. И я бы побежала, если бы в квартире не открылась дверь.

— Вера, — позвал Влад, и я понеслась ему навстречу.

Сейчас я увижу свою малышку, обниму ее, и больше никогда не отпущу!

Влада я увидела в коридоре, и руки его пусты, дочери в них нет. В его руках пустота, а мои ладони в кулаки сжимаются от отчаянья, как же так?!

— Где она? Влад, где Полина?

— Ты же не думала, что мне отдадут ее просто так? — как ни в чем не бывало спросил он. — Девочка мне никто, по ней ведется разбирательство, и…

Влад продолжил объяснять, продолжил говорить мерзости о разбирательствах с МОЕЙ дочерью, и что она ему НИКТО, а у меня воздух в легких закончился. Он издевается надо мной, он просто наказывает и лжет, я ведь знаю, что стоит одному из Гараев указать на желаемое — принесут, и бантиком повяжут.

Он просто не захотел мне помочь!

— Ты! Ты обещал! — налетела на него, запнувшись о ботинок, и эта мелочь добавила мне ярости и силы. Ударила его в грудь кулаком — неумело, но всю душу вложив в этот удар. — Ненавижу тебя, чтоб ты провалился! Она там одна, а ты… ты должен был ее вернуть! Чертов предатель!

Говорить тяжело, я разорвать его на части хочу, и замахиваюсь. Никогда не позволяла себе подобного, у меня просто крышу снесло, а Влад и не думает останавливать, и это еще больше злит — показывает, что мои удары для него ничтожны, как и я сама, как и мой ребенок.

Мою ладонь обжигает также, как и его щеку. Я будто в кипяток ее окунула,