Куриный Бог (сборник) - Мария Галина

— Эля Яничкова? — спросил человек в черном скучным голосом.

— Ага, — сказала Элька осторожно.

— Нам доложили, ты утверждаешь, что являешься незаконной дочерью господина герцога.

— Я… это… — прошептала Элька и еще ниже опустила голову.

— Что господин герцог вступил в связь с твоей матерью, Ларисой Яничковой, четырнадцать лет назад, во время первого и единственного посещения целебных источников в вашем населенном пункте.

Элька молчала и только шмыгала носом. Секретарь шуршал бумагами.

— Я не хотела, — сказала Элька так тихо, что едва слышала сама себя, — это я так…

— Ты отдаешь себе отчет, что распространение подобных слухов уголовно наказуемо, а самозванцев мы преследуем по закону? — спросил черный человек.

— Что ж ты меня так позоришь, доча? — Мать тоже шмыгнула носом, точь-в-точь как Элька. — Что ж ты такое людям рассказываешь? Я, пока твой отец был жив, ни на кого и не взглянула.

— Мамка не виновата, — шепотом сказала Элька, — это все я.

— Господин герцог вынужден строго пресекать возможные казусы и карать авантюристов.

— Ага…

— Однако в данном случае господин герцог вынужден признать, — продолжил человек в черном, а секретарь все шуршал бумагами, — что слухи, распространяемые молодой Яничковой, являются правдой. Его светлость действительно, будучи на водах, вступил в связь с Ларисой Яничковой, вследствие чего и появилась на свет упомянутая молодая панна, являющаяся плодом их любви.

— Оп-па! — отчетливо выговорил господин управляющий.

— Да я ни в жизнь!.. — сказала мамка и всхлипнула.

Пан управляющий гостиницей стоял, открыв рот и вытаращив глаза, и вид имел глупый.

— Никогда я не имела никаких дел с господином герцогом, — зачастила мамка, — это какая-то ошибка, сударь, клянусь вам, девка моя от Йонаса, рыбака, который был мне законным мужем и потонул десять лет назад, это все знают…

— В присутствии пана управляющего, — сказал черный человек, — и с его разрешения мы осмотрели комнаты, где проживает упомянутая Лариса Яничкова, и среди ее вещей на дне платяного шкафа было обнаружено вот это. — Он кивнул секретарю, и тот, порывшись в портфеле, извлек серебряный кубок в виде головы оленя. Кубок холодно отсвечивал под падающими из окна холодными лучами солнца.

— Ох! — сказала Элька.

— Лариса Яничкова, вы узнаете этот кубок?

— Ну… да, — сказала Элькина мама, — это господина герцога была чашка. Он из нее воду пил из фонтанчика.

— Поскольку кубок был найден среди ваших личных вещей, есть две возможности. Первая: он был вами украден, в связи с чем немедленно возбуждается уголовное дело о хищении вами ценного имущества, а вас до окончания расследования препровождают в место заключения. Вторая: кубок и впрямь презентован вам его светлостью в память о ночи любви, приведшей к появлению на свет присутствующей здесь девицы Яничковой.

— Нет, — мать опять стала кусать пальцы, — ох…

— Решать вам. Я понимаю, — черный человек наклонился, и голос его стал мягким, доверительным, — вы благородно, как и подобает избраннице его светлости, хранили тайну, защищая имя его светлости от пересудов. Однако больше вам нет нужды таиться, его светлость признал вашу связь и готов признать плод этой связи.

— Но… — сказала мать, красная до ушей. — Я… да…

— Мамка! — воскликнула Элька, не веря своим ушам.

Но мать не смотрела на нее. Она смотрела в пол, и глаза ее переполнились слезами.

— Поскольку мы получили столь весомое подтверждение этой давней связи, мы готовы исполнить приказ его светлости препроводить Яничкову-младшую в столицу.

Элька молчала, раскрыв рот. Значит, у мамки и правда была любовь с господином герцогом! Она, Элька, всегда это знала. И она едет в столицу… вместе с этим неприятным господином, ну ладно. И герцог признал ее своей дочерью! Старшей дочерью, потому как с мамкой он встретился еще до свадьбы с госпожой ее светлостью.

Жизнь вдруг прекрасно изменилась, повернувшись к ней, к Эльке, блистательной, прежде недоступной гранью.

— Собирайтесь, панна Яничкова, — сказал черный человек, — мы сегодня отбываем.

— Но я… — Элька задохнулась. — Прямо так, сразу? Я хотела… с дедом попрощаться. Мамка, ты…

Мать стояла, отвернувшись, и молчала.

— Собирайтесь, — повторил черный человек, — нам еще надо уладить кое-какие формальности. — Он обернулся к Яничковой-старшей. — Господин герцог велел обсудить вопрос о месячном содержании.

Выходя, Элька оглянулась на мать. Та не пошевелилась.

Секретарь вышел следом. Он был широкий, как шкаф, с крепкой шеей и большими сильными руками. И почему это такой крепкий парень подался в секретари?..

Элька вывалила на кровать ворох вещей и задумалась. Самое нарядное платье — это черное, с сиреневой каймой. Оно, правда, кажется, стало немножко тесновато в груди, но, может, подпороть его под мышками и вставить ластовицу? Элька представила себе, как господин герцог встречает ее у трапа, а ветер треплет флажки. Только надо подобрать для ластовицы лоскутки подходящего цвета. Черный плохо, может, сиреневый? Надо же, она столько раз копалась в шкафу и ни разу не нашла этот самый олений кубок, хорошо же мамка его прятала!

Застенчиво оглядываясь на секретаря, заполнявшего собой дверной проем, Элька сложила стопку белья — панталоны с прошивкой и ленточками, ночную рубаху белого полотна. Рубаха была чуть надорвана по шву, но это ж ничего?

— Хватит одного платья, панна Яничкова, — равнодушно бросил секретарь. — В столице у вас будет новый гардероб.

— Ох! — сказала Элька.

— Впрочем, нет, это все равно нельзя. У вас тут ведь имеется конфекцион?

— Чего?

— Магазин готового платья. Дамского платья, белья, всяких таких штучек. Есть?

— Да, — задохнулась Элька, — есть, рядом с кондитерией. Только там… дорого все, и потом…

Секретарь вынул из кармана жилетки часы-луковицу, открыл ногтем крышку, мельком взглянул и вновь убрал часы в карман.

— Пусть вас это не тревожит, барышня. Все купим. Пальто, платье и что там молодые дамы под платьем носят… еще чулки приличные, шелковые. А это не надо.

И он двумя пальцами снял с Эльки ее нарядный шелковый платок с бахромой. Платок скользнул на пол и остался лежать маленькой пестрой кучкой.

— Шляпку еще, — добавил секретарь задумчиво, крепкой рукой выводя Эльку из комнаты, — соломенную шляпку. С лентой.

Новое платье было шикарным, господским, мягкого синего сукна, но Элька с непривычки чувствовала себя неловко. Вдобавок она все время обо что-то стукалась полями шляпки, и в конце концов сняла ее и понесла в руке, держа за завязочки, точно корзину. Перевязанный ленточкой пакет с нижним бельем, тончайшим, шелковым, она несла в другой руке, постеснявшись отдать секретарю.