Желтый билет - Росс Томас

Джингер принесла кофе, обслужила нас и ушла. Мурфин шумно отхлебнул из чашки.

— А когда мы приехали домой, думаешь, я лег спать? Дудки. Марджери говорила до шести утра. Ее волновало, почему умер Макс? Нет. Она анализировала отношения Макса с Дороти, которые, как она утверждала, служили истинной причиной того, что Дороти хотела наложить на себя руки. Бедняга Макс лежит мертвый с перерезанным горлом, я не могу найти шестерых мужчин, которые понесут его гроб, Марджери держит меня до шести утра на кухне, обвиняя Макса в том, что он поощрял Дороти в ее стремлении к смерти, а теперь оказывается, что разговоры о самоубийстве придают ей силы. О боже.

— Я заеду к ней сегодня днем, — пообещал я. — После того как поговорю с полицией и расскажу, как я нашел Макса.

— Ты его нашел? — Усталость как по мановению волшебной палочки исчезла из глаз Мурфина.

— Думаю, будет лучше, если и ты узнаешь об этом, — сказал я. — Пожалуй, я расскажу тебе обо всем.

Рассказ получился долгим, а когда я закончил, Мурфину потребовались подробности. Наконец я полностью удовлетворил его любопытство, а мамина серебряная ложка просто зачаровала Мурфина. Мне пришлось несколько раз сказать, каким образом я определил, что это одна из ее ложек. В конце концов он принял мое объяснение, сказав:

— Я, конечно, не знаю, но, возможно, ты прав. Когда я был мальчиком, у нас в доме не было серебряных ложек.

— Я мог определить, что это ее ложка, — ответил я. — Можешь мне поверить.

— Ну, ладно, ты мог это определить. И что ты об этом думаешь?

— Я думаю, что хотел бы получить половину вперед. Пять тысяч долларов.

— Зачем?

— Потому что, как и у Макса, у меня нет страховки, и если я буду и дальше выяснять, что к чему, то, как и Макс, могу узнать, что действительно произошло с Миксом. А потом кто-то решит перерезать мне горло, и моя жена останется очень бедной вдовой.

— Перестань, Харви.

— Я говорю серьезно.

— Хорошо, я посоветуюсь с Валло.

— Отлично.

Мурфин вновь отхлебнул кофе, поставил чашку на стол, зажег еще одну сигарету, почесался, вновь уставился в потолок.

— Ты говоришь, Гэллопс нанял двести человек, — сказал он. — И что из этого следует?

— Из этого следует, что нам пора прогуляться в Сент-Луис.

Мурфин перевел взгляд на меня. И довольно кивнул, одарив меня одной из своих отвратительных улыбок.

— Знаешь, я подумал о том же.

Роджер Валло слушал меня с неослабным вниманием. Он даже забыл о ногтях. Однако, когда я закончил, вернее, решил, что закончил, ему понадобилось даже больше подробностей, чем Мурфину, хотя Валло и не удивился тому, что я смог узнать серебряную ложку моей матери. Но Роджер Валло с детства привык пользоваться серебряными ложками.

Особенно интересовало его, как выглядел Макс Квейн, когда выполз из ванной в гостиную, чтобы умереть на дешевом зеленом ковре.

— Он ничего не сказал перед тем, как умер? — спросил Валло.

— Нет. Он уже не мог говорить.

— Ни единого слова?

— Нет.

— Бедный Квейн, — вздохнул Валло, и я подумал, что это первое слово симпатии или сожаления, сказанное о Максе Квейне.

Тут же Мурфин сообщил о моем желании получить вперед половину десятитысячного гонорара. Валло внимательно выслушал мои соображения, хотя и начал покусывать ногти. Особенно его донимал мизинец левой руки. Когда я замолчал, Валло снял трубку, сказал несколько слов, положил трубку и посмотрел на меня.

— Чек скоро принесут, мистер Лонгмайр.

— Спасибо.

— Вы действительно чувствуете, что вам грозит опасность?

— Надеюсь, что нет, но нельзя исключать такую возможность.

— И в чем выражается это чувство? — спросил он. Вопрос показался мне странным, но, взглянув на Валло, я не увидел ничего, кроме неподдельного интереса.

— Я нервничаю, — ответил я. — Проявляю большую осмотрительность. Живу в тревоге. Возможно, даже боюсь.

Валло задумчиво кивнул.

— Видите ли, мне никогда не грозила реальная опасность. Должно быть, это интересно.

— Да, — ответил я. — Чрезвычайно.

— А теперь о вашей поездке в Сент-Луис, — Валло резко перешел к делу. — Когда вы сможете поехать туда?

Я взглянул на Мурфина.

— Завтра?

— Да, завтра. Старину Макса будут хоронить не раньше послезавтра. Мы должны успеть вернуться, — Мурфин повернулся к Валло и добавил тоном человека, которого осенила потрясающая идея: — Не хотите ли вы нести на похоронах гроб Макса?

От этого вопроса Валло яростно набросился на ноготь большого пальца правой руки. Покончив с ним, он посмотрел на Мурфина и сказал без тени сожаления:

— Мне очень жаль, но мои отношения с Квейном не были настолько близки.

— В этом-то вся загвоздка, — Мурфин печально вздохнул. — Я не могу найти ни одного человека, который назвал бы себя другом Макса.

— А мистер Лонгмайр?

— Харви? — переспросил Мурфин. — Харви не ходит на похороны.

Валло впервые услышал об этом и, как всегда в таких случаях, потребовал дополнительной информации.

— Почему?

— Я уже не делаю того, что мне не хочется, если могу этого избежать. Я могу не ходить на похороны. И не хожу.

Валло обдумывал мои слова и, помогая ходу мыслей, глодал ноготь правого указательного пальца.

— Мне кажется, это довольно безответственная позиция.

— Мне тоже, — согласился я, — но теперь я как раз и избегаю ответственности перед кем-либо, кроме себя самого и своей семьи, тем более что и раньше такое бремя не доставляло мне особой радости.

— Вы очень откровенны.

— У меня нет причин скрывать свои взгляды.

— Вероятно, вы правы. Все это очень интересно, но у нас возникли определенные трудности, и я рассчитываю на вашу помощь. Я полагаю, вы не откажетесь поделиться с нами своими мыслями?

— Отнюдь.

— Мы должны найти замену Квейну. Я думаю, вы согласитесь со мной, что он обладал некоторыми достоинствами, не свойственными многим и многим.

Если Валло и не скорбел по Квейну, ему недоставало такого сотрудника или, по меньшей мере, некоторых его достоинств, таких, как быстрый, цепкий ум, умение манипулировать людьми, абсолютная безжалостность и безошибочное чутье на человеческие слабости. Стоило Максу захотеть, он наверняка стал бы преуспевающим бизнесменом или, если бы это занятие показалось ему чересчур пресным, агентом голливудских кинозвезд.

Я задумался над тем, где Валло может найти другого Макса Квейна, и память услужливо подсказала нужный ответ. Но прежде чем я открыл рот, секретарша принесла чек. Она отдала его Валло, который нацарапал свое имя и передал чек Мурфину. Тот расписался и передал его мне. Я посмотрел на чек, убедился, что смогу получить по нему пять тысяч долларов, и сунул его в карман.

Валло отпустил секретаршу коротким кивком, и, как только она ушла, я сказал:

— Я знаю человека, который сможет найти замену Квейну. Его специальность — подбирать достойных кандидатов на должности, где требуются особые достоинства. Кстати, именно он нашел профсоюзу двести новых сотрудников. Его зовут Дуглас Чэнсон, хотя он называет себя Дуглас Чэнсон Ассошиитс.

Валло кусанул большой палец правой руки.

— Однако это весьма забавно. Я имею в виду ваше предложение обратиться к Чэнсону.

— Почему?

— Он — мой друг, и, приступая к созданию фонда, я не раз консультировался с ним. Именно он рекомендовал мне Мурфина, — он взглянул на Мурфина. — Кажется, я не говорил тебе об этом.

— Нет, — ответил Мурфин. — Не говорил.

— Пожалуй, я воспользуюсь советом мистера Лонгмайра и свяжусь с Дугласом. Твое мнение, Мурфин?

— Поступайте, как сочтете нужным, — ответил тот.

Я почувствовал, что наша беседа подошла к концу, и начал подниматься из кресла, чтобы Валло не пришлось выгонять нас, когда зазвонил телефон.

Валло нахмурился, снял трубку, послушал, сказал:

— Понятно, — все еще хмурясь, посмотрел на меня. — Это вас. Если вам не трудно, поговорите из кабинета Мурфина.

— Хорошо, — кивнул я и направился к выходу. Мурфин шел следом за мной. В его кабинете я взял трубку. Звонила моя сестра, и по ее голосу я понял, что она на грани истерики.

— Спокойнее, — сказал я. — В чем дело?

— Звонила Салли.

— И?

— Она хочет приехать домой.

— Пусть едет.

— У нее был ужасный голос.

— Что значит ужасный голос?

— Откуда мне знать, что это значит? Она страшно напугана, просто в панике. Она хотела, чтобы я приехала за ней.

— Почему бы ей не взять такси?

— Черт побери, Харви, говорю тебе, что она напугана до смерти. Она просила меня приехать за ней, но я не могу оставить детей и мне не хотелось брать их с собой, поэтому я сказала, что за ней приедешь ты.

— Где она сейчас?

— В юго-восточной части Двенадцатой улицы, — Одри назвала номер дома. Этот район Вашингтона не считался респектабельным. Скорее наоборот. — Я не хотела везти туда детей.