Power and Progress - Daron Acemoglu;Simon Johnson;
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но современное общество опирается на силу убеждения. Не многие президенты, генералы или вожди достаточно сильны, чтобы заставить своих солдат идти в бой. Немногие политические лидеры могут просто издать указ об изменении законов. Этих лидеров слушаются, потому что институты, нормы и убеждения наделяют их большим авторитетом и престижем. Им следуют, потому что людей убеждают следовать за ними.
Вы можете застрелить своего императора, если осмелитесь
В первые десять лет революции 1789 года возник комплекс французских республиканских политических институтов. Но было также много хаоса и беспорядка, включая неоднократные перевороты и казни. В 1799 году к власти пришел Наполеон Бонапарт, которого считали человеком, способным сохранить ключевые принципы революции, такие как равенство перед законом, приверженность науке и отмена аристократических привилегий, а также обеспечить большую стабильность.
В 1804 году, после ряда военных триумфов, Наполеон короновал себя императором. С этого момента он стал одновременно верным сыном революции (спорно) и верховным правителем (определенно), с полным политическим контролем, подкрепленным огромным престижем во французском обществе. Сотни тысяч французских призывников и добровольцев последовали за Наполеоном в Италию, через всю Европу и глубоко в Россию. Это происходило не потому, что он обладал особой экономической мощью. И не потому, что он был императором, и не потому, что французская армия под его командованием обладала внушительной артиллерией.
Сила убеждения Наполеона хорошо видна в его последнем возвращении во Францию. После ряда поражений он был низложен и сослан на остров Эльба в Средиземном море. В начале 1815 года он бежал с острова и высадился на южном побережье Франции с небольшим числом доверенных солдат. Направляясь на север, он был перехвачен около Гренобля 5-м линейным полком. В этот момент у Наполеона не было ни формальной политической власти, ни денег, ни возможности принуждения.
Но у него все еще оставалась его личная привлекательность. Он сошел с коня и направился к солдатам, которые пришли арестовать его. Когда он оказался на расстоянии выстрела, он твердо сказал: "Солдаты 5-го, вы можете стрелять в своего императора, если посмеете! Разве вы не признаете меня своим императором? Разве я не ваш старый генерал?" Солдаты бросились вперед с криками "Vive l'Empereur!". По последующей оценке Наполеона, "до Гренобля я был авантюристом; в Гренобле я стал правящим принцем". В течение восьми недель у восстановленного императора было 280 000 солдат в строю, и он снова начал маневрировать против своих европейских врагов.
Наполеон обладал огромной силой принуждения и политической властью благодаря своей способности убеждать. В последующие двести лет сила и значение убеждения только возрастали, что наглядно демонстрирует мощь финансового сектора США.
Уолл-стрит на вершине
Как и принуждение и политическая власть, экономическая власть также зависит от умения убеждать других. Сегодня она повсюду вокруг нас, особенно в Соединенных Штатах. Небольшая группа людей сказочно богата, и это богатство дает им огромный статус и значительное влияние на политические и социальные дела. Одним из самых заметных узлов экономической власти является Уолл-стрит - крупнейшие банки и банкиры, которые их контролируют.
Откуда берется власть Уолл-стрит? События, предшествовавшие мировому финансовому кризису 2007-2008 годов и произошедшие во время него, дают четкий ответ.
Исторически банковская отрасль в США была раздроблена, в ней было много мелких финансовых фирм и мало влиятельных национальных игроков. После волны дерегулирования в 1970-х годах несколько крупных банков, таких как Citigroup, начали расширяться и объединяться с другими, образуя конгломераты, которые охватывали почти все виды финансовых операций. Согласно частным и официальным представлениям того времени, крупный банк более эффективен, поэтому очень крупные банки могли предоставлять более качественные услуги при меньших затратах.
Кроме того, существовал аспект международной конкуренции. По мере того как европейская экономика становилась все более унифицированной, финансовые компании, расположенные в Европе, становились все крупнее и имели больше возможностей для работы за пределами международных границ. Капитаны крупных американских банков утверждали, что им тоже следует позволить свободно действовать по всему миру, чтобы получить те же преимущества от увеличения размера и глобального охвата. Журналисты, министры финансов и руководители международных органов финансового регулирования купились на эту версию.
Накануне мирового финансового кризиса 2008 года некоторые из этих банков взяли на себя большой риск, поставив на то, что цены на жилье могут только расти. Их прибыль и бонусы руководителей и трейдеров раздулись из-за этих чрезмерных рисков и из-за большого объема заимствований, которые принесли высокую прибыль по сравнению с капиталом, вложенным в эти учреждения - но только до тех пор, пока все шло хорошо. Сложные финансовые операции, известные как деривативы, также стали мощным источником прибыли для индустрии . Торговля опционами, свопами и другими инструментами увеличивала размер прибыли в годы бума. В первой половине 2000-х годов только на финансовый сектор приходилось более 40 процентов общей прибыли американских компаний. Но вскоре стало до боли ясно, что та же самая финансовая структура значительно увеличила потери, с которыми столкнулись некоторые компании при падении цен на жилье и другие активы.
По обе стороны Атлантики представители министерств финансов и центральных банков рекомендовали защищать банки и банкиров от финансовых потерь, даже если руководители были глубоко вовлечены в сомнительную и потенциально незаконную деятельность, например, вводили в заблуждение заемщиков или искажали риски для рынка и регулирующих органов. По словам высших должностных лиц Министерства юстиции США, было трудно возбудить уголовные дела против ответственных лиц, что фактически делало эти банки "слишком большими, чтобы попасть в тюрьму". Этот эффективный иммунитет от судебного преследования и возможный доступ к беспрецедентным уровням государственной финансовой поддержки не имел никакого отношения к способности руководителей банков применять силу.
Эти банки были не только слишком большими, чтобы попасть в тюрьму, но и "слишком большими, чтобы обанкротиться". Щедрая помощь была предоставлена потому, что в условиях кризиса банки и другие крупные финансовые корпорации убедили политиков, что то, что хорошо для этих фирм и их руководителей, хорошо для экономики. После краха Lehman Brothers в сентябре 2008 года преобладающим аргументом стало то, что дальнейшие неудачи ведущих финансовых компаний приведут к общесистемным проблемам и нанесут ущерб всей экономике.
Поэтому было крайне важно защитить крупные банки и другие крупные финансовые компании - их акционеров, кредиторов, руководителей и трейдеров - настолько, насколько это возможно и при минимальных условиях. Это повествование было мощным, потому что оно было убедительным. А убедительным он был потому, что политики стали рассматривать
