Едят ли покойники торты с клубникой? - Розмари Айхингер

– Ну ладно! Спокойной ночи! – И Северин Блум исчезает среди могил так же быстро и незаметно, как появился.

– Что он имел в виду? Кто здесь шатается? – не удерживается от вопроса Петер.

Эмма опять смеется:

– Ну ты и трусишка! Никто здесь не шатается.

– А кого же тогда имел в виду твой папа?

– Иногда на кладбище ночуют бездомные. Но крайне редко. Даже если сегодня ночью кто-то сюда забредет, под кустом он нас не увидит. Время от времени сюда приходят влюбленные парочки. Но им точно будет не до нас. Так что хватит трястись, пойдем уже! А то до рассвета здесь проторчим.

Впереди при свете луны ясно видны очертания маленькой капеллы.

– Вот, – говорит Эмма, – здесь нас никто не увидит!

Они раскатывают спальные мешки и ложатся. Спина к спине, как две сардины в масле.

– У твоего отца есть подружка?

– Что? С чего ты взял?

– Ну, эта Функ! Ты ее, похоже, сильно недолюбливаешь. А твой отец – наоборот.

– Кого это колышет? – пожимает плечами Эмма.

– Тебя, очевидно. Кто она и что собой представляет?

– А, да она из ведомства по делам молодежи. Везде сует свой нос, да еще вся из себя такая приветливая. Но кто сказал, что она его подружка? Она один раз приходила выпить кофе.

– А почему тогда ты так на нее сердишься?

– Пару недель назад она нагрянула к нам без всякого предупреждения. Какой-то идиот настучал на нас ведомству по делам молодежи. Типа детям на кладбище не место, и все такое! Вот она и разнюхивала что и как, задавала дурацкие вопросы. И именно ее отец пригласил на кофе! Но это еще не значит, что она его подружка!

В ушах Эммы звучит голос соцработницы: «Не хочу тебя злить при первой же встрече». При первой же нашей встрече!

– А что плохого в соцработнице? Профессия как профессия. – Петер не понимает, отчего Эмма так заводится! – А что с твоей матерью?

– Умерла.

– Как жалко!

– Нечего жалеть. Она умерла, когда я родилась. Я ее совсем не помню.

Северин и Эмма Блум против всего мира. Так было всегда. Неписаный закон. А Тереза Функ хочет этот закон нарушить.

– И с тех пор у твоего отца не было подружки? – У Петера это в голове не укладывается. Целых двенадцать лет могильщик живет один с дочерью.

– Нет! Да и зачем? Ему никто не нужен. У него есть я!

Ответ Эммы Петера дико рассмешил. Забыв, что им надо вести себя тихо и незаметно, он корчится от смеха в спальном мешке.

– Хватит! Я, конечно, все понимаю, но почему именно эта тупая телка?

– Почему бы и нет? Тебе еще повезло!

– Вот как? Ты что, в этом разбираешься? Ты ведь ее совсем не знаешь.

– Ее нет, зато твоего отца знаю. Он ведь неплохой, разве нет? Я знаю многих, чьи родители разошлись. Почти у половины моих одноклассников. В этом нет ничего особенного. Взять, например, Макса. Отец ушел от них два года назад, и у него уже пятая подружка. А Феликс Дорн! Знаешь его?

– Нет!

– Его родители уже десять лет в разводе. Его мама с тех пор уже дважды вышла замуж. А отец постоянно приводит новых.

– А я тут при чем?

– Когда-нибудь твоему папе придется найти новую женщину. Он ведь не может вечно горевать по твоей маме. Жизнь продолжается, даже когда кто-то умирает. Когда-то же она продолжается, правда?

Петер говорит серьезно, голос его даже дрожит. Как же иначе! От Эммы это, конечно, не укрылось. Ну вот – на жалость давит! Так нечестно!

– Конечно, продолжается! – говорит она. – Я все понимаю.

Хотя есть же люди, которые живут одни. Они что, все несчастливы?

– Но эта Функ! Как назло! Я ее терпеть не могу!

– Дождись, чем дело кончится! Может, они еще сто лет не сойдутся.

Ему легко говорить! С другой стороны, ей только и остается, что ждать.

– Нам пора бы немного поспать, – предлагает Эмма. Ей больше не хочется обсуждать эту тему. – Наверняка уже за полночь. На рассвете нам надо отсюда убраться.

Петер начал привыкать к звукам, уже не вздрагивает при каждом шорохе. Он чувствует, как сильно устал. Устроившись поудобнее, он поворачивается лицом к Эмме:

– Ты права: здесь не так уж и плохо.

Следующий день

В целом, надо сказать, все прошло хорошо. Оба крепко спали – даже Петер. Впервые после смерти Мартина он проспал всю ночь. И это под открытым небом, на кладбище!

Около пяти утра начинают галдеть птицы. Петер тут же просыпается. Медленно восходит солнце, заливая все тускло-серым светом. Эмма и Петер еще час сидят в спальных мешках, прислонившись спинами к стене капеллы.

Где-то в половине седьмого они сидят уже на кухне у Блумов. Отец Эммы наколдовал роскошный завтрак: яичница с ветчиной, пахучий черный хлеб, теплые круассаны из духовки, порезанный на кусочки ананас, свежевыжатый сок. А ведь сегодня утро воскресенья! Как ему только удается?

Часов в восемь Петер отправляется домой. По дороге он заходит в кондитерскую Стравинского за свежей выпечкой и упаковкой апельсинового сока и на всякий случай берет еще пол-литра молока. Передняя дверь не заперта. Отлично: значит, на яблоню лезть не придется. В доме тишина. Петер проходит сразу на кухню, ставит кофе и накрывает на стол. Три чашки, три стакана, три тарелки, три ножа, три ложки для варенья.

От звона посуды просыпаются родители. Они стоят у входа в кухню по обе стороны дверного проема. Петер замечает, что руки у них, как часто в последнее время, скрещены на груди, будто они постоянно мерзнут. На маме одна из старых футболок Мартина. Футболка ей велика – мама похожа в ней на маленькую девочку.

– Чем это ты тут занимаешься? – хрипло спрашивает отец.

Папа в своем репертуаре! Такие дурацкие вопросы задает только он. Дело в том, что отец Петера – психолог, а они всегда задают вопросы, ответ на которые очевиден, считает Петер. Спрашивают и спрашивают, пока ответов совсем не останется. Ни одного. Но сейчас Петера это не раздражает. Главное, что отец вообще заговорил.

– Я готовлю завтрак, – объявляет Петер. – Для нас троих!

– Вот как! Вообще-то я не голоден. – Вид у отца довольно помятый. На правой щеке у него отпечаток подушки.

– Ничего, – отвечает Петер, твердо решив настоять на своем. Хотя сам он только что плотно поел, никто не выйдет из кухни, пока не сядет за стол и не позавтракает. Такой у Петера план. – Как-нибудь осилишь. Я же тебя не заставляю съесть целую свинью. Просто хочу, чтобы мы вместе