Отряд - Андрей Посняков

Обойдя вокруг избы, Митька довольно быстро нашел вход в клеть - низенькие, запертые на прочный засов воротца. Остановился, нащупал засов с усмешкой - и зачем снаружи клеть запирать? Ладно, еще на замок - понятно, но на засовец? Ясно, для чего та клеть надобна.

Чуть сдвинув засов, вымолвил:

- Прошка!

В ответ - тишина, лишь шум вновь усилившегося дождя.

Покачав головой, отрок отодвинул засовец совсем.

- Прохор!

Вву-уух! - просвистел мимо уха кулак.

- Митька, черт! А я уж думал - помстилось. Ушатал бы - хорошо, кулак придержал.

Обрадованный до глубины души Прошка изо всех сил обнял приятеля, так, что у того, казалось, хрустнули кости.

- Тише ты, черт… Да не блажи, нам еще Василиску освобождать да бежать отсюда.

- Василиска?! Что с ней?

- Не блажи, говорю. Сейчас придумаем, как все половчее обделать. Идем…

- Тихо! - на этот раз прислушался Прошка. - Вроде как молится кто-то?

- То наш человек. Чернец один, тонник.

Пошептавшись, оба подошли к крыльцу. Монах скосил глаза, однако молитвы не бросил и все так же кланялся. Митька махнул ему рукой - мол, все нормально - и вместе с Прохором спрятался под крыльцо. Можно было, конечно, подняться в сени - да больно уж чуткий сон оказался у слуги Никодима, Митька это хорошо запомнил.

- Ну, - перекрестившись, Митька подмигнул приятелю. Зря, наверное, подмигивал - темновато, не видно, ну да что ж. - Делаем!

Стукнул снизу в доски. Сначала слабенько, потом чуть посильнее. Ага, зашевелился служка! Зевая, вышел на крыльцо, подойдя к перильцам. Свесил голову вниз - мол, что там еще… Опа! С быстротой молнии взметнулись откуда-то снизу ухватистые сильные руки - не руки, оглобли! - сгребли ничего не понимающего служку за шею, сдернули с крыльца кубарем, только ноги кверху - кувырк. И служка уже под крыльцом.

- Ну, здрав будь, тать. Где хозяин? Тсс! Пикнешь - прибью.

Прошка приставил к носу слуги свой огромный кулак:

- Чуешь, чем пахнет?

Никодим испуганно закивал.

- Хозяин это… в избе, в горнице…

- Там же девка!

- Еще одна горница есть, рядом. А может, господин, хе-хе, и девку навестить решил, - осмелел служка. - Или, верней, девок.

- Ах ты, тля! - Прошка поднял кулак, и Митрий едва успел удержать приятеля от удара.

- Постой, Прош. - Отрок перевел взгляд на Никодима. - Второй холоп где?

- На заднедворье, в избенке.

- Та-ак… Ладно, после с тобой потолкуем. Прохор, давай-ка его в подклеть. А ты не вздумай вопить, иначе…

- Молчу, молчу…

Водворив служку в подклеть, где до того томился Прошка, друзья вернулись к крыльцу. Вновь взметнулся с лаем успокоившийся было пес. А чернец-тонник все так же клал себе поклоны, бормоча слова молитвы.

- Эй, человече Божий, - позвал Митрий. - С одним справились, теперь хозяин и еще один служка остался.

Светало уже. Не торопясь закончив молитву, монах подошел к ребятам и пристально взглянул на Митьку.

- Ты ведь, кажется, друзей освобождать собрался, а не самоуправствовать. Зачем тебе хозяин? Выручай сестру и уходим. Эвон, рассветет скоро.

Прохор улыбнулся:

- Смешной у тебя говор, чернец.

- Смешной, - поддакнул Митрий. - Словно у ливонских немцев.

- Я карел по рождению, - неожиданно улыбнулся монах. - Брат Анемподист. А вы?

- Я - Митрий, а вот он - Прохор. Люди посадские, тихвинские… - Отрок вдруг осекся. - Ладно, хватит болтать. Пошли в избу.

Миновав сени, поднялись на второй этаж - не простая изба была у Демьяна Самсоныча, хоромина целая, с высоким крыльцом, со светлицею, с галерейками-переходами, светлой осиновой дранкой крытыми.

Вот и дверь в горницу. Ага, на засовце. Монах поднес ближе прихваченную из людской свечу…

Первым в горницу вбежал Прохор и, упав на коленки, склонился над спящей девчонкой:

- Василисушка…

Девушка открыла глаза, хлопнула изумленно ресницами.

- Проша! Что, уже пора вставать? А Митенька где?

- Здесь я…

Митрий вдруг усмехнулся. А ведь не так уж и много времени прошло с тех пор, как он, скинув девичье платье, метнулся в оконце. Да-а, совсем мало. Василиска вон и выспаться-то не успела. А казалось - год пролетел!

Собрались быстро - а чего собирать-то? Вышли к лестнице…

- Кто это тут шляется? - раздался вдруг громкий басовитый голос.

Хозяин! Демьян Самсоныч! Главный тать!

Осанистая дородная фигура его замаячила у самой лестницы. В левой руке Демьян Самсоныч держал ярко горевшую свечку, в правой - короткий кавалерийский пистоль!

- А ну, стоять! - разглядев беглецов, нехорошо усмехнулся хозяин. - Живо все в горницу! Ну! Головы прострелю!

Все застыли.

Митрий ткнул Прохора в бок и тут же заблажил:

- Бей его, Никодиме!

- Что? - вздрогнув, Демьян Самсоныч обернулся назад.

Никакого Никодима там, естественно, не было. Зато Прохор больше не стал ждать подсказок. Прыгнул вперед, взмахнул рукою… Бах! Хозяин постоялого двора, выпустив из рук пистоль и свечку, тяжело осел на пол. Звякнув, упал пистоль, дернулся, сорвался курок - и глухую предрассветную тишину разорвал громкий выстрел. Слава Богу, никого не зацепило. Ребята дернулись в стороны. Запахло пороховым зельем и дымом.

- Этого - в горницу, - первым пришел в себя Митрий. - Затащим, запрем… Интересно, второй слуга что-нибудь слышал?

- Вряд ли, - покачал головою монах. - Добрая изба. Бревна на стенах толстые, в обло рубленные. Да и не слышно ничего на задворье.

- То верно, - подхватив бесчувственное тело хозяина, хмуро кивнул Прошка. - Однако тяжел, черт. Подмогни-ко, Митря.

Вдвоем они живо затащили хозяина в горницу и, закрыв дверь на засов, спустились вниз.

- Спасибо тебе, человек Божий, - повернувшись к монаху, поблагодарил Митрий. - Не ты бы, не знаю, как все и сладилось бы.

Чернец улыбнулся:

- Не меня благодари, отроче, - Господа! На все Его воля.

Прихватив из людской какие нашлись припасы, беглецы вышли во двор. Сквозь густые темно-серые тучи слабенько брезжил рассвет. Спрятавшийся от дождя в будку пес загремел цепью, однако даже не высунул на улицу носа - видать, за ночь-то надоело лаять.

- А в избенке-то никого нет! - успев сбегать на задний двор, доложил Прошка. - И куда второй холоп делся?

- Да и пес с ним, - Митрий отмахнулся. - Все одно уходить побыстрей надо.

Прохор подмигнул Василиске:

- А чего пешком уходить? У хозяина, татя, чай, лошаденки имеются и телега.

- А по лесной тропинке проедет твоя телега? - охолонил приятеля отрок. - Да и всего-то пяток верст до починка Кузьмы - и пешком доберемся.

- А зачем вам на починок? - поинтересовался монах, оказавшийся вовсе не старым - высоким, плечистым, светловолосым… Нет, даже не так. Волосы у него были не просто светлые, и даже не белесые, а белые-белые, словно выцветший на солнце лен. Такого же цвета борода и усы. А лицо - смуглое, обветренное. Что и понятно - чай, не в келье поклоны бил, заведовал онежской тоней.

- На починок-то? - Митька подивился вопросу, уж больно любопытен чернец. - Да так, родичей дальних навестить.

Тонник покачал головой:

- Не советовал бы… Хозяин-то, беломосец, видать, недюжинную силу в здешних местах имеет. А вы говорите - починок. Достанет он вас на починке, не сам, так людишки его.

- Так, может… - Прошка посмотрел на приятеля и запнулся.

- Нет, - шепотом отозвался Митрий. - Кровью человеческой руки марать - грех это. Ладно, пошли. Придем на починок - там и будем думать.

Перекрестясь, пошли со двора. Прохор задержался в воротах.

- Пистоль. Может, его прихватить? С припасами.

- Зачем тебе пистоль, парень? - удивился монах. - От лиходеев обороняться? Так всего один выстрел и успеешь сделать, не более, и то, если порох не отсыреет. Толку-то!

Выйдя на Кузьминский тракт, простились. Монах, поправив на плече мешок, направился к Спасскому погосту и дальше, на Тихвин, остальные принялись искать в кустах повертку на починок Кузьмы. Пасмурно кругом было, хмуро. Мелко моросил дождик, и ребята уже давно промокли до нитки, на что, впрочем, не обращали никакого внимания. Над озерами стоял густой туман, затянувшие небо облака были настолько плотными, что даже не позволяли видеть Спасскую церковь, а ведь та стояла на холме, так что в обычные дни видать на всю округу.

Немного поискав, нашли повертку, грязную и заросшую травой. По обе стороны от нее вздымался лес - ореховые кусты, осины, березы. Чем дальше, тем деревья становились гуще, вот уже пошел бурелом, а за ним и ельник. Стало кругом темно, словно ночью, правда, сверху не моросило - не давали плотные еловые лапы.

- Чего-то уж больно долго идем, - с трудом вытаскивая из грязи ноги, посетовал Прошка. - Ты ведь, Василиска, говорила - пять верст.

Девушка усмехнулась:

- Да это не я говорила, а пастушонок тот. Может, врал?

- Да ты сама-то дорогу помнишь?